Часть девятая: Американская берданка в России и винчестеры на Балканах.
Нашу предыдущую статью мы посвятили России, завершив её тем, что взошедший на российский престол император Александр II своими взглядами и решительными действиями явно сулил Империи большие перемены. Начались эти перемены именно с того, что ещё в 1856 году, прямо по окончанию Крымской эпопеи, в русской армии был утверждён новый образец нарезного оружия, которому было присвоено понятное всем название «винтовка», сразу же поставившее всё на свои места в этой путанной истории с «райфл мушкетами» (англ. Rifled Musket), непонятными для русского уха «штуцерами» и прочими «винтовальными ружьями».Именно с этого момента, отдав должное героизму вооружённых гладкоствольными ружьями защитникам Севастополя, сумевших достойно отстоять державу в условиях, когда это сделать было объективно невозможно ввиду тотального военно-технического превосходства противника, в России началась новая эпоха военной истории. Истории, ключевое место в которой займёт русская винтовка с так и прижившимся к ней четырёхгранным штыком.
Первая русская винтовка калибром 6 линий (15,24 мм). Что в ней было такого выдающегося? Да ровным счётом ничего! По сути, это самое натуральное ружье образца 1845 года, гладкий ствол которого заменили на нарезной, снабдив его более-менее адекватным прицельным приспособлением на 1200 шагов (поскольку оно на такую дистанцию реально достреливало), и оставив при этом всю его казенную часть с капсюлем на брандтрубке без изменений. Тут важен был сам факт, что отныне мы, как и весь продвинутый в военном деле мир, стали воевать не допотопными «ружжами», посылающих из своих гладких стволов шаровидные пули как Бог положит, а вполне даже прицельными и бьющими на приличное расстояние винтовками. Соответственно, и отношение к этим самым винтовкам теперь начало постепенно преображаться. И если раньше солдатское ружьё воспринималось как некое подобие стреляющего древка для штыка, то после введения в строй первой русской винтовки, пусть и со скрипом, но приоритеты к главному стрелковому оружию всё же стали меняться.
С этого момента его величество штык, через двести лет своего безоговорочного доминирования на поле боя, неожиданно оказался вспомогательным приспособлением, прикреплённом на умеющем посылать в цель точно и, следовательно, быть эффективным в боевом отношении стреляющем устройстве. Да при этом вдруг ещё и выяснилось, что находящийся на конце винтовки штык одним лишь своим присутствием способен сбивать балансировку при прицеле и тем самым негативно влиять на точность выстрела, на что раньше, при фронтально–залповой стрельбе из гладкоствольных ружей, вообще внимания не обращали, небезосновательно полагая, что главным в бою было вовремя построиться в линию и слаженно дать залп в сторону противника. Но так было раньше, а вот теперь оказалось, что примыкать штык к стволу лучше всего непосредственно перед рукопашным боем, а вести стрельбу уже настоятельно рекомендовалось без оного и с более тщательным прицеливанием, потому как вероятность того, что пуля полетит именно туда, куда указывает совмещённая с целиком мушка, была очень высока! Так что воевать отныне русской армии с этой винтовкой следовало учиться по-новому.
По внешнему виду и конструктивно от того же самого британского энфильда наша «1856-я» ничем особо не отличалась. Да и надо сказать, что все однозарядные винтовки той эпохи по своему облику были примерно одинаковыми, поскольку стволы, ложи, приклады и прочая у всех были схожими, различаясь лишь устройством своей казенной части, а потому мы дальше в качестве иллюстраций именно эти части рассматривать и будем.
Несмотря на то, что изготовлены винтовки образца 1856 года были в рекордно быстрые сроки и в количестве достаточном для перевооружения целой армии (ведь можем же, когда захотим!), пробыли они у нас на вооружении совсем недолго, так как вспыхнувшая в североамериканских штатах гражданская война послужила очень мощным катализатором развития как научно-технического прогресса в целом, так и военного дела в частности, после чего мир стал немножко другим. Надеемся, что и будущая гражданская война в США (шутка, в которой есть доля… шутки) окажет своё влияние только лишь на технический прогресс, поскольку военное дело во всём мире развито и так уже просто чрезмерно (и это уже совсем не шутка).
Но вернемся к нашей «56-й». Поскольку по результатам гражданской войны в США всем стало понятно, что вкладываемый в затвор цельнометаллический патрон намного лучше проталкиваемой шомполом через ствол пули, то на повестке дня встал вопрос о тотальной переделке всего имеющегося в наличии архаичного дульно–шомпольного арсенала в инновационно–казнозарядное. За основу, естественно, бралось оружие, доминирующее в той или иной стране (например, в США — «спрингфильд», в Англии — «энфильд»), в России же таковым могла быть только винтовка 1856-го года, потому как никакой другой отечественной винтовки у нас просто не существовало.
За дело взялись серьёзно, прежде всего реорганизовав в 1859-м году действующий с переменным успехом уже около сорока лет «Комитет по улучшению штуцеров и ружей» в просто «Оружейную комиссию» и обозначив перед ней чёткую задачу по обеспечению русской армии нормальным казнозарядным оружием. Так что теперь оставалось одно — найтись предприимчивому человеку с «руками, растущими откуда надо», дабы приделать к базовой «1856-й» подходящее казнозарядное устройство.
И такой человек нашёлся — им оказался лейтенант российского флота со звучащей откровенно малоаристократично (хотя и являющейся дворянской), но зато чисто русской фамилией Баранов. Не мудрствуя лукаво и не «изобретая велосипед» он просто взял затвор системы Альбини, созданный офицером итальянского флота, слегка его «подработал напильником», тем самым внеся ряд усовершенствований (наши это умеют!), и достаточно удачно приспособил получившееся творение на первую русскую винтовку образца 1856 года. Получилось, то, что называется «и дёшево, и сердито», то бишь, относительно недорого и действенно.
Казалось, ну вот оно! Наконец, свершилось! Вот она, отвечающая требованиям времени конца шестидесятых девятнадцатого века, самая настоящая русская винтовка! Теперь осталось провести соответствующие испытания, выявить достоинства с недостатками (а таковые всегда будут), оперативно их устранить, после чего надлежало принять винтовку на вооружение и успешно её эксплуатировать, постепенно модернизируя в соответствии с новыми научно-техническими достижениями в области вооружений, на которые было столь богато позапрошлое столетие. Словом, именно отсюда можно было начать вести свой собственный русский путь развития отечественного вооружения, иметь который столь великая держава как Российская Империя, была более чем достойна.
Тем паче, что к этому моменту и повод вроде бы удобный появился, раз и навсегда сломать укоренившую недобрую традицию по внедрению в России иностранщины, как чего-то значительно лучше нашего.
Дело в том, что в 1866 году в Европе прошла Австро–прусско–итальянская война с весьма сложной политической подоплёкой, в которой имперские интересы германцев, успешно восстанавливающих свой Второй Рейх (слово для русского уха очень уж нехорошее!), причудливым образом переплелись с борьбой за независимость итальянцев, чему активно препятствовала Австро–Венгерская империя. Победили германо-имперцы, прусская военная машина которых слаженно перестреляла австрияков и прочих врагов из своих игольчатых винтовок Дрейзе, коими была поголовно вооружена уже более двадцати пяти лет, и которыми она за эти четверть века муштры в стиле «дойчен ордунг» научилась преотлично пользоваться (о чем мы уже ранее писали).
Лучшей рекламы для винтовки Дрейзе, пусть к тому времени уже и изрядно устаревшей, и придумать было трудно, ибо победа немецкого оружия была более чем впечатляющей, а символом её стал пруссак в остроконечном шлеме «пикельхельм» с подкрученными кверху усами, сжимающий в руках именно с эту винтовку с брутально поблёскивающим штыком.
И вот на этой победной волне другой немецкий оружейник по имени Иоганн Фридрих Христиан Карле сумел нам втюхать (извините, но других слов просто нет) свою, уже безнадёжно никому ненужную игольчатую винтовку. То очевидное обстоятельство, что бывшее абсолютно новаторским тридцать лет назад решение Дрейзе соединить воедино порох-пулю-капсюль, завернув их в тряпочку для последующего протыкания в казеннике иголкой, воспринимается теперь на фоне новейшего скорострельно стреляющего металлическими унитарными патронами оружия просто смешным, в расчёт никак не принималось. Да при этом ещё и откровенно беспомощно оправдывалось тем, что, мол, у Дрейзе капсюль в верхней части свёрточка располагается, а у Карле — в нижней. Соответственно, и протыкающая его иголка теперь покороче будет, и потому изнашиваться станет не так быстро — налицо вроде как новаторство и даже какая-никакая, а экономия на длине иголки.
Находясь под впечатлением от успехов прусской военной машины в её «рейхостроительстве» мы в 1867 году эту игольчатую винтовку с её тряпично-бумажными патронами, к неописуемой радости Иоганна Карле (а также наших извечных британских «зарубежных партнёров», у которых он в этот момент почему-то проживал) и приняли…Сразу же было взято больше 214 тысяч дульнозарядных русских винтовок 1856 года, в казенную часть которых как-то для рассейских реалий очень уж быстро и без привычных проволочек (что уже само по себе настораживает!) были приделаны эти самые игольчатые замки. Позднее эти две сотни тысяч стволов (арсенал на целую армию!), без особого афиширования потихонечку были направлены, как было написано в официальной директиве «для использования во внутренних округах России» (мол, там и так сойдёт), потому как использовать в винтовках Карле промокающие от влаги свёрточки с порохом, глядя на применяемые уже повсеместно металлические унитарные патроны, в действующей армии теперь никто особо не стремился.
Продолжение следует...
Владимир Ерашов
ст. Старочеркасская, Россия
