Эта весьма поучительная история произошла триста с лишним лет тому назад. Мир изменился, технологический скачок вроде бы вывел человечество на качественно иной уровень, политика как искусство заключения выгодных союзов более не актуальна и все такое... Вроде бы. Но кое-что не поменялось вовсе. Это отношение Европы к России. И лишь тогда это отношение становилось опасливо-уважительным, когда представители России "держали марку", даже если приходилось Папе туфлю целовать. Папа все же лицо духовное, как бы и не вполне человек. Это вам не "Боже, храни Америку!" на весь мир ляпнуть, как Борис Е. в конгрессе США.
Посол Петра I
Б.Григорьев
Аннотация статьи С.Кедрова «Посольство князя Б.И.Куракина в Рим», опубликованной в журнале «Русский архив» том 113 за 1903 год
Жолква, зима 1707 года.
Пётр созвал военный совет, чтобы обсудить дальнейший план действия в войне со шведами и вызвал в свою ставку в Жолкве генералитет и дипломатов. Положение России было тяжёлое: Карл XII разбил в пух и прах союзников России в Северной войне короля Дании Фредрика IV и короля Польши Августа I и посадил на польский трон своего ставленника Станислава Лещинского (1677-1766), которого признали Франция и Священная Римская империя. Вся тяжесть войны со шведами ложилась теперь на плечи России.
Пётр подумывал о мире со Швецией и зондировал на этот счёт возможность найти посредников во Франции и Англии. Думал он также о том, чтобы использовать в этих целях и папу Климента XI (1649-1721). С этой целью он и отправил в Рим свояка и верного сподвижника Б.И.Куракина (1676-1727), первого и постоянного своего посла в европейских странах.
Из полученной Куракиным инструкции Петра явствует, что главной целью его посольства в Ватикан было добиться непризнания святым престолом «ненадлежащим образом» выбранного Станислава Лещинского. Куракин должен был также выразить папе приязнь за его благосклонное отношение к Августу I, а также подчеркнуть полезное сотрудничество с Ватиканом как, к примеру, в свободном пропуске католических миссионеров в Китай и Персию, так и в беспрепятственном отправлении католической религии в России.
Кроме того, посол должен был объяснить Клименту XI смысл и подоплёку происшествия в униатском монастыре в Полоцке, если Ватикан сам поднимет эту тему. Как известно, униаты не пустили тогда царя в монастырь, и, возмущённый наглым поведением монахов, он приказал одного из них, особенно яро нападавшего на царя в своих проповедях, повесить. В Европе этот инцидент сильно разукрасили и говорили, что Пётр лично убил двух униатов, а третьего смертельно ранил. Кстати, в Ватикане думали, что посольство Куракина было связано именно с инцидентом в Полоцке, и что царь прислал посла, чтобы «учинить скузу» (извинение) и с великою умильтою (смирением) и послушанием просить прощения у отца святого».
Б.И.Куракин выехал из Жолквы в январе 1707 года.
Он ехал без «характера», т.е. как бы инкогнито. На проезд он получил 1000 червонных, его сопровождал слуга Фёдор Агарков. В Вене у представителя русского двора Г.Гюйссена он «одолжил» переводчика Авраама Павловича Веселовского (1685-1783), родственника и протеже П.П.Шафирова (1669-1739), на которого было ассигновано ещё 100 червонных. Остановку в Вене он использовал также для изучения ситуации в Европе, а в Венеции закупил предметы экипировки. 20 марта Борис Иванович въехал в Рим.
В Риме он нанял дом «на знатной улице, с хорошими и большими воротами и хорошею лестницею», приличествующий значению российского князя и посла, нанял камердинера, двух лакеев, конюха, повара. Получилось не по-княжески, пишет С.Кедров, но достаточно богато и представительно.
24 марта князь нанёс визит статс-секретарю Ватикана кардиналу Паулуччи, предъявив ему рекомендательное письмо от царя. У Куракина было также рекомендательное письмо к кардиналу Шпаду, бывшему нунцием в Польше и оказывавшему услуги Петру I и Августу I, но Шпад был в отъезде. Имелись у него рекомендательные письма и от князя А.Д.Меншикова к кардиналу Пинятелли и др. лицам, что позволило Куракину быстро обзавестись необходимым кругом связей. Как мы видим, посольство Куракина готовилось со всей тщательностью.
30 марта Куракин при посредстве кардинала Паулуччи получил аудиенцию у Климента XI. От него потребовали, чтобы он дважды – при начале и конце аудиенции - поцеловал ногу папы, трижды преклонил колени, подходя к папе, но Борис Иванович всячески отбояривался от этой унизительной процедуры, пока его «не уломали» на один поцелуй при подаче папе грамоты. Переводчик Веселовский всё время аудиенции переводил сидя на полу на коленях.
В своём представлении папе посол выразил официальные цели своего посольства, а в ответной речи Климент сказал, что он не признаёт Лещинского королём Польши, поскольку он не признан всем народом страны, хотя его об этом упрашивали король Франции и австро-германский император. Потом говорил Куракин, указывая на дурное обращение шведского короля с католическим населением и гуманным на этом фоне отношением царя Петра к польским католикам.
На этом аудиенция была закончена.
Последующие переговоры проходили с кардиналом Паулуччи и носили конструктивный и благоприятный для русских интересов характер. Климент XI получил послание примаса Польши Шембека и маршала конфедерации с просьбой не признавать королём Польши человека, не избранного всей страной и в нарушение соответствующих законов, и Ватикан хотел было ответить на это обращение через своего нунция в Варшаве. Но Куракин, не доверявший нунцию, добился того, чтобы ответ был дан непосредственно примасу и маршалу конфедерации. И это была большая победа.
После этого Куракин уже считал, что его миссия выполнена, о чём он 4 апреля сообщил канцлеру Г.И.Головкину и Меншикову. С просьбой отозвать его из Рима обратился он и к своему другу Я.В.Брюсу (1669-1735), указывая на нехватку денег и свою болезнь. Канцлер считал, однако, дело в отношении Станислава Лещинского не законченным и просил Куракина получить от папы грамоту к Петру I, в которой бы Климент XI изложил всё, что говорили на этот счёт он сам и кардиналы и в которой папа назвал бы царя «его величеством».
Ватикан отказался направить царю такую грамоту, поскольку-де все дела там справляются устно, словами. На самом деле, отказ объяснялся резким поворотом политики Ватикана в сторону Франции и против Австрии, которая посылала свои войска в Неаполь через Папскую область и разоряла её. Австрия требовала также поменять некоторых кардиналов и министров Ватикана и вообще желала, чтобы Ватикан больше подчинялся Австрии. Климент XI опасался также восстания жителей Папской области в пользу императора Священной Римской империи и стал склоняться к сотрудничеству с Францией и даже признать Станислава Лещинского законным королём Польши, чего так активно добивался Версаль. Папа полагал, что недовольный позицией императора Карл XII вторгнется в Австрию и хорошенько накажет её.
Борис Иванович разгадал лицемерие иезуитской политики Ватикана, он видел, как при встрече с ним кардиналы «являлись приятельским лицом», и знал, что они своему нунцию в Варшаве писали, чтобы тот уговорил примаса и маршала конфедерации признать Станислава Лещинского законным королём. Но Куракин не стал писать об этом открытии царю, опасаясь, что его коллега, посол в Варшаве князь Я.Ф.Долгорукий (1639-1720), узнав всю подоплёку, мог своими неосторожными действиями навлечь подозрение Ватикана в отношении истинных целей его посольства к папе. Он сделал лучше: добился замены нунция в Варшаве.
Канцлер Головкин не информировал Куракина о важных событиях, происходивших вокруг Польши и о других моментах, связанных с положением католиков в Польше и России, и Борису Ивановичу приходилось узнавать об этом от чиновников Ватикана. Послу также приходилось разбираться и в противоречивых указаниях и инструкциях, получаемых из посольской канцелярии Головкина. Так в одних письмах говорилось о необходимости отзыва Куракина домой, а в других, напротив, писали, чтобы он пока оставался в Риме.
В письме Шафирову и Головкину от 18 апреля Куракин горько жаловался, что не получает писем: «Здесь живучи, весьма соболезную, что по отъезде от двора нашего не имел ни от кого письма. И здесь министры всегда спрашивают и желают от меня ведать о состоянии дел в Польше, а мне знать ни отколь не дают… И ежели здесь для чего буду удержан жить ещё, прошу вашу милость…чтоб прислано было денег, чем жить».
Он отослал шесть писем князю Меншикову, но он не получил на них ни одного ответа (светлейший в это время затеял ссору с бранденбургским курфюрстом, Б.Н.). У него спрашивают о победах русских над шведами в Литве, но он ничего конкретного на этот счёт сказать не может. В Рим приехал Шенк хлопотать в Ватикане о восстановлении на польском троне Августа I, но Куракина об этом не уведомили, «из чего имеем великий стыд от непорядков нашей канцелярии». В письме от 26 июня Борис Иванович подал жалобу на канцелярию самому Петру.
При всём этом печальном положении Куракин старался, со своей стороны, информировать свой Центр о событиях, происходивших на его глазах. В рамках т.н. борьбы за испанское наследство Вена приказала пройти своим войскам в Неаполь через Рим, что вызвало и возмущение населения Папской области, и новые варианты занятия испанского престола. И Куракин направляет Головкину-Шафирову важную и подробную информацию по этому поводу. Разумеется, в меру своих скромных возможностей, он не упускал из вида информировать о событиях, связанных с Северной войной. И, конечно же, Борис Иванович уделял особое внимание Ватикану, описанию системы и правил его функционирования, поведению кардиналов, их правам и обязанностям, их связям с католическими государствами и влиянию этих государств на процесс избрания папы и вообще на политику Ватикана. Куракин подробно описывает ситуацию в Папской области, об эксплуатации святым престолом населения и о недовольстве населения своим положением. Посол с возмущением описывает атмосферу разврата, царившую и среди первейших лиц Ватикана, и вообще в среде католических священников. Информация по этому вопросу носила пионерский характер и была хорошим подспорьем для русского правительства в оценке и самого Ватикана, и политики европейских держав.
Очутившись в первый раз в такой незнакомой обстановке, Куракин принимал все меры, чтобы своим поведением не скомпрометировать себя и не нанести вред авторитету пославшей его страны. «Мы не ошибёмся, если скажем», - пишет С.Кедров, - «что родовая гордость, так свойственная русским людям конца XVII и начала XVIII в., в настроении кн. Бориса Ивановича особенно выдавалась», и это была не боярская спесь, а основанная на сознании своих достоинств гордость.
Светские церемонии Рима ложились тяжёлым бременем на сознание Куракина. Нужно было всё время держать в уме какую-нибудь мелочь, чтобы не оступиться. «Во всяком обхождении здешний двор наигорше других», - писал он Шафирову. К русским в Риме относились подозрительно и смотрели как на злодеев. Но Куракин с честью вышел из этого испытания и позже выразил своё удовлетворение, что выполнил наказ Петра и не посрамил чести своей страны: «Истинно похвалюсь, что нации Московской никто чести и славы прежде моего бытия не принёс». Правда, сожалеет он походя, что «себе разорение в иждивении понёс», но зато не посрамил рода Кураковых, литовских наследственных князей.
За время пребывания в Риме Борис Иванович встретился с 18 кардиналами и несколько раз был принят папой. Климент XI в целом благосклонно отнёсся к русскому послу, был весьма доволен дарами и даже предложил Борису Ивановичу пожить в своём дворце – честь, которую папа оказывал королям и своим родственникам. Так что Куракин мог без всяких натяжек утверждать, что «римскую свою бытность установил к чести царского величества и к своей персоне».
Денег, отпущенных из царской казны, Куракину не хватило. На обратном пути домой в Гамбурге он должен был выплатить 3600 рублей или 4000 ефимков, для чего ему пришлось продать своё суздальское село Глинище за 2000 рублей. Указанное «разорение», комментирует С.Кедров, произошло главным образом от довольно широкого образа жизни, особенно в Венеции. Что ж, русские всегда отличались своими денежными тратами, как только оказывались «за бугром».
