Глава 13
– Пульс 50, без сознания! Миллиграмм анестетика! – говорю, быстро войдя в курс дела.
– Я ввела литр физраствора, измерьте давление, – просит медсестру Альбина Тишкина.
– Возьмите кровь на сердечные ферменты, – добавляю.
– Давление 60, – произносит медсестра, глядя на кардиомонитор.
– Приготовьте противошоковое, – говорю, но тут же замолкаю, поскольку в палату входит Вежновец. Да он меня буквально преследует, ну как ещё иначе оценить эту способность главврача всякий раз оказываться рядом?!
– Ваш больной? – язвительно интересуется Иван Валерьевич, кивнув на Лаврентия Петровича.
– Да, жаловался на боль в животе, но хирургии там не было. Я выписала ему слабительное и отправила домой.
– Подъём сегмента СТ в нижних отведениях, – комментирует Тишкина кардиограмму.
– Болезнь сердца? – поражаюсь. – Откуда?
– Его жена сказала, что сердце у него не болит, – так же растерянно замечает Альбина.
– Лекарства какие-то ему давали? – интересуется Вежновец.
– Слабительное, – отвечает Тишкина.
– Какое именно?
Ординатор называет препарат.
– Быть этого не может, – замечаю вслух.
Но вдруг из угла, куда я даже не посмотрела, раздаётся незнакомый голос:
– Нет, неправильно. Вы выписали ему, – и незнакомка произносит название другого лекарства, очень похожее.
– Простите, вы кто? – спрашивает Вежновец.
– Я жена Лаврентия Петровича, – отвечает дама. – Меня зовут Гульнара. Вот, посмотрите сами, – она достаёт из сумочки и протягивает упаковку с таблетками и сложенный вчетверо серый листок – рецепт.
Мы с Альбиной рассматриваем коробочку. Всё верно. Но это другой препарат, который никто не выписывал.
– Лаврик, очнись, – начинает женщина умолять супруга.
– Пусть она подождёт в коридоре, – говорит Вежновец, бросив на неё недовольный взгляд.
– Гульнара, идёмте со мной, – медсестра бережно берёт её за плечи и разворачивает.
– Нет, я хочу быть здесь! – возмущается женщина.
– Мы должны полечить вашего мужа, – вежливо отвечаю ей на это и говорю медсестре, какое лекарство нужно срочно ввести.
– Вы дали ему бета-блокатор? – спрашивает меня Вежновец.
– Нет.
– Да ещё в двойной дозе! – начинает распаляться он, глядя на рецепт, который Гульнара так же предоставила.
– Нет.
– Вы вызвали брадикардию и инфаркт!
– Давление поднимается, – звучит со стороны пациента.
Оборачиваюсь и говорю, какие ещё вещества нужно ввести. Потом снова обращаюсь к Вежновцу:
– Рецепт выписала не я.
– А кто же?
Пожимаю плечами.
– Кто тогда его выписал! – почти кричит главврач, заставляя всю бригаду внутренне напрячься. Но никто из присутствующих не признаётся.
– Выйдем, – требует Вежновец, мне приходится за ним последовать.
– Эллина Родионовна, что за чертовщина опять творится с вашими рецептами? То поддельные заполоняют едва ли не половину аптек Петербурга, теперь кто-то выдаёт важный документ, на котором написан совершенно другой препарат, который требовался больному. Вы как это прокомментируете?
– Никак, – отвечаю честно.
Иван Валерьевич недовольно фыркает, как раздражённый кот, и уходит. Состояние Лаврентия Петровича вскоре стабилизируется, и теперь передо мной встаёт другая проблема, точнее, вопрос: как быть с нежеланием Леонида Северского рассказывать семье о болезни? Я считаю, он должен предупредить свою дочь о том, что и для неё есть вероятность подцепить тот страшный недуг. Но пока вынуждена скрывать информацию, способную в корне изменить жизнь этой девушки. Чувствую обязанность перед ней, сама не знаю почему. Да, она не моя больная, и всё, что мне подвластно – это попытаться убедить Леонида рассказать дочери. Я пыталась, не получилось.
Нахожу Дениса Круглова, чтобы посоветоваться. Вдруг у него найдётся какое-то интересное предложение? Но всё, на что хватает без пяти минут доктора, это «Сами вы сказать Алёне не имеете права». С этим, чёрт возьми, очень трудно не согласиться. В раздумьях иду навестить пациента, навстречу мне его дочь с молодым мужчиной.
– Доктор Печерская! – радостно улыбается Алёна. – Это гена, мой жених, – представляет своего спутника.
– Очень приятно, – пожимаю ему руку.
– Мы говорили о папе. Гена предполагает, что у него депрессия. Эти перепады настроения… – говорит девушка.
– Вероятно, это всё из-за свадьбы, – предполагает парень. – Мы через месяц женимся, Леонид хочет всё оплатить, а деньги довольно большие.
– Да, я представляю, – поддерживаю диалог, хотя понятия не имею, сколько стоит современная свадьба. Хотя, вероятно, всё зависит от потребностей и запросов молодожёнов.
– Алёна – его единственная дочь, поэтому Леонид так старается, – продолжает Гена, с нежностью глядя на свою спутницу. – Я подгоню машину, ладно? Рад был познакомиться, – и молодой человек уходит, оставив нас с девушкой вдвоём.
– Так это депрессия? – спрашивает она.
– Трудно сказать, – отвечаю уклончиво, поскольку решение так и не приняла.
Наш разговор прерывает сам Леонид. Выходит из палаты, застёгивая куртку на ходу. Высокий, под 190 см, крепкий, широкоплечий и довольно симпатичный мужчина. Мне становится его жаль, но я не имею права подать вид.
– Ты готов, папа? – спрашивает Алёна.
– Да, – отвечает он. Смотрит на меня. – Спасибо, доктор Печерская.
Поджимаю губы на секунду. Понимаю, что это «спасибо» – лишь шелест ветра в ветвях дерева, ну или знак вежливости. Я же ничем не смогла ему помочь. Не потому, что не хотела, а просто современная медицина ещё не настолько развита, чтобы справиться с такой болезнью…
– Спасибо за всё, – говорит Алёна.
– Пожалуйста, – вымучиваю из себя улыбку.
Они уходят, смотрю им в спину. Вздыхаю. Потом решительно иду в палату, где лежит Аня. Делаю то, что собиралась. Но закончить не успеваю, поскольку ко мне входит Маша.
– Элли, ты чего? – удивляется она. – Я думала, Вежновец тебе запретил.
– Запретил, – отвечаю, продолжая устанавливать центральный катетер.
– А ты всё равно ставишь?
– У меня есть подпись второго врача, этого достаточно.
Маша надевает стерильные перчатки.
– Я справлюсь, – предупреждаю её.
– Но Элли…
– Всё сделаю сама. Я приняла решение. Ты здесь не при чём, – тем самым даю Маше понять, что если (или лучше сказать когда) гнев Вежновца снова обрушится на мою голову, то подруга не пострадает. Она это понимает и говорит «Хорошо». Чтобы отвлечься от темы, спрашиваю, как у неё дела с Данилой.
– Всё прекрасно, – улыбается подруга. – Собираемся жить вместе.
– У тебя или у него?
– Хотим взять квартиру.
– В аренду?
– Нет, в ипотеку.
Поднимаю голову и смотрю с удивлением.
– Ого! Перешли на следующий уровень? Приобретение совместного имущества? Или платить будет кто-то один?
– Вы вместе, – скромно улыбается Маша.
– Так он что же, сделал тебе предложение?!
– Пока нет, но… вот жду, – смеётся подруга. Хихикаю вместе с ней. Ай да современные мужчины! Ставят телегу впереди лошади. По-умному было бы сначала жениться, а потом уж покупать семейное гнёздышко. Делюсь этим соображением с Машей.
– А вот и неправильно. Мы договорились, что лучше сложимся и потратим наши накопления на первоначальный взнос.
– Стой, а как же свадьба? Ты что, разве не мечтала о ней с детства? Не представляла себя в белом платье, с букетом… – спрашиваю подругу.
– Элли, мы решили ограничиться узким кругом. Скромное торжество, и всё. Вспомни, как твои родители поженились?
– Папа приехал к маме в Томск, они сходили там в ЗАГС, расписались, вечером посидели с её родителями и братьями, а утром он увёз её в Питер.
– Вот видишь! И никаких пышных церемоний, фотографов и прочего. Зато живут душа в душу сколько уже?
– Почти 40 лет.
Маша с победоносным видом уходит. Может, она и права. Возвращаюсь к работе и думаю, что Вежновец меня сегодня распнёт.
Помяните лукавого к ночи, как говорится. Стоит мне выйти из палаты, закончив с Аней, как вездесущий главврач звонит и просит зайти в ординаторскую. Там он собрал весь медперсонал отделения, свободный от работы. Ну, скорее оторвал всех от исполнения обязанностей. Народ мнётся, скучает, ждёт чего-то. Явно не ради забавы тут собрались, будет утомительно и нудно.
Так и есть. Вежновец читает лекцию о недопустимости халатности в заполнении рецептов. Потом переходит к примеру.
– Что здесь написано? – он суёт рецепт Ерёменко. Тот надевает очки, с трудом пытается прочесть. В конце произносит название сильного слабительного.
– Да нет же! Там не то! – возмущается главврач и по буквам произносит латинское название бета-блокатора. Потом суёт бумажку Даниле.
– Я понимаю, что в аптеке могли не разобрать, – пожимает он плечами. – Но почему не позвонили, не спросили?
– Выгораживаете свою подругу, я так и думал! – ворчит главврач, выдёргивая рецепт из руки Данилы.
– Ну конечно! Они во всём виноваты! Как тот мужик, который пил три дня, а потом «отравился печенькой»! – громогласно возмущается Вежновец.
– Можно прочитать и так, и так, – подаёт робкий голос Альбина.
– Вы, – главврач тычет в сторону санитарки, которая случайно заглянул в ординаторскую и хотел было улизнуть, но попался на глаза. – Идите сюда, мне нужен объективный взгляд.
Пожилая женщина робко входит, с опаской глядя на врачей и медсестёр и, со страхом, на гневного главврача. Тот суёт ей под нос рецепт:
– Прочитайте название препарата!
Санитарка щурится, хмурится, произносит по буквам:
– Макси…
– Окси, – подсказывает Вежновец.
– …фел… фекл…
У главврача только желваки на скулах двигаются, он сцепил челюсти.
– Максифекалин! – наконец проносит санитарка. Потом глядит на Ивана Валерьевича широкими глазами. – Это чего ж такое-то, Господи помилуй, таблетки из фекалиев делать начали?
Ординаторская содрогается от смеха.
– Нарочно не придумаешь, – широко улыбается Маша.
– Да уж, столько фекалина, что останется целое поле удобрить, – добавляет Ерёменко, и коллеги снова взрываются хохотом.
– Вы свободны! – фырчит Вежновец на санитарку, та быстро исчезает.
– Так кто виноват в том, что больному сейчас делают ангиопластику по поводу обширного инфаркта? – перекрикивает всех главврач, заставляя стать серьёзными.
Все упорно молчат, и постепенно до него доходит: нечего тут обсуждать.
– Вероятно, часть моей вины тут есть: поступил срочный больной… – пытаюсь взять вину на себя.
– Ах, срочный больной поступил! – язвительно перебивает меня Вежновец. – Когда поступают одни больные, другим можно совать не глядя любые таблетки.
– Иван Валерьевич… – подаёт голос Данила.
– Доктор Береговой, вы тут не при чём, так что молчите! – рявкает главврач.
– Можно уже идти? – спрашивает Ерёменко.
– Меня пугает ваша некомпетентность, – заявляет Вежновец. – Странно, что нас ещё не закрыли!
– Это не намеренная ошибка, – замечаю.
– Это коллективная халатность! – почти кричит главврач. – Запрещаю вам, Эллина Родионовна, выписывать рецепты до особого уведомления.
– Как же мне лечить больных?
– Другие доктора будут рады выписывать их за вас.
– Надолго? – хмуро интересуется кто-то.
– Пока вы исправите почерк и не научитесь латыни, в конце концов! – бесится Вежновец.
– Я умею читать.
– Так читайте! Светония! В оригинале! – бросает главврач. – Всем вернуться к работе!
Мы расходимся, я прошу Альбину Тишкину остаться. Она старается не смотреть мне в глаза.
– Я знаю, что рецепт выписывала ты. Сама я не успела, ты попросила бланк и сказала, что сделаешь всё сама.
Кивает.
– Больше таких ошибок не допускай – уволю по статье, – говорю ей кратко и ухожу, думая, что на этом мои сегодняшние проблемы заканчиваются. Какое там! Словно русская борзая, взявшая след зайца, Вежновец из ординаторской прямиком отправляется в палату к Ане. Замечаю его, выйдя, но поздно. Скрыть ничего не получится. Иду следом, предвкушая второй акт Мерлезонского балета.
Тот балет, как известно, придумал сам король Людовик XIII, и придворным ничего не оставалось, как терпеть этот «изыск» монаршего мозга, состоявший аж из 16 актов. Поскольку в XVII веке было принято завлекать придворных в свои постановки, король подал пример и сам исполнил две партии: торговки приманками и крестьянина. Вот и Вежновец теперь выпендривается, как умеет.
– Ей нравится, да? – он показывает на телевизор, по которому показывают «Машу и Медведя».
– Одни из её самых любимых мультиков, – отвечает воспитательница Ани. – Большинство врачей считают, что она реагирует лишь на световые пятна. Но я замечаю разницу. Или мне так кажется.
Главврач с дежурной улыбкой листает карточку.
– Доктор Печерская поставила катетер? – спрашивает таинственным голосом.
– Я знаю, вы думаете, что это лишнее, – произносит воспитательница. – Но… я ещё не готова расстаться с моей девочкой.
– Я понимаю, – отвечает Вежновец. Слышу их разговор, замерев у двери. – Простите, – он уходит.
– Спасибо, – с чувством говорит усталая женщина.
– Пожалуйста, – произносит Иван Валерьевич.
Увидев меня, манит пальчиком. Мол, отойдём, пошепчемся. В животе у меня опять скручивается тугой узел.
– Я изложил свои указания непонятно? – спрашивает он.
– Нет, я вполне уяснила ваше мнение.
– И пренебрегли им.
– Я учла его.
– Понятно. В таком случае вы отстранены. Сдайте больных и отправляйтесь домой.
– Иван Валерьевич, давайте не будем.
– Немедленно, Эллина!
– Отстранена?
– С этого момента и до уведомления.
Ушам своим не верю! Он это серьёзно?! Ни один мускул на лице главврача не дёрнулся. Что ж, быть посему. Я иду в регистратуру, предупреждаю там о своём отстранении (что всех приводит в шок), иду в кабинет, переодеваюсь и вскоре покидаю клинику.