Заканчивая рассказ о крещении Руси и воздав хвалу Спасителю за милость к ней, летописец отмечает, что «каган наш», закончив с главным делом своей жизни и оглядевшись вокруг, вновь нахмурил брови. «Ре(че) Володимеръ: «се не добро, еже мало городовъ около Киева, и нача ставити городы по Десне и по Востри, и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугне. Поча нарубати муже лучшие от Словень и от Кривечь, и от Чюди, и от Вятичь и от (в)сехь насели грады, - бе бо рать от Печенегъ…».
По сути, летописная статья за 988 год (в действительности – за 989) заканчивается принятием важнейшего государственного решения – начала строительства системы пограничных крепостей - узлов южных оборонительных рубежей и заселения их отрядами, мобилизуемыми на подвластных территориях – чисто имперской мерой. «Обычные» печенежские грабежи в порогах уже целых десять лет как усугубились деятельностью Варяжко – воеводы Ярополка, мстящего Владимиру за своего господина, и с этим пришло время покончить, но конницы для наступательных действий пока не хватало, и обновлённая молодая Русь, «в бореньях силы напрягая», строит крепости и участки дерево-земляных стен между ними по притокам Днепра, одновременно с городскими храмами. Такое временное совпадение отнюдь не случайно, выбор веры, есть выбор цивилизации. Выбрав форму своего «самостоянья» перед окружающим миром, обособившись от Востока и от Запада, приняв «второй» Рим в качестве не столько союзника, но духовного наставника (цивилизационную «матрицу»), Русь получала себе и «цивилизационных» врагов.
Время показало правоту Владимира. Спорадические печенежские наезды вдруг резко превратились в «брань велику бес перестани». ПВЛ первое печенежское нападение датирует 992 г. Однако поздняя Никоновская летопись, в данном случае более точная, сообщает о первом крупном, после 969 г., нападении печенегов, «много зла сотворивших христианам» уже на следующий год после крещения (990). Князь тогда выступил своевременно и нанес им поражение. В 991 г., сразу после закладки храма Богородицы в Киеве, Владимир закладывает крупный узел обороны к юго-западу от Киева, на р. Ирпень – крепость Белгород, с очевидными целями: усилить оборону тыловой, только ещё строящейся, самой короткой из укреплённых линий на пути вторжений печенегов, - между Ирпенем и Днепром, а в случае её прорыва - создать угрозу противнику, осаждающего столицу.
На следующий год киевский князь, стремясь укрепить свой контроль над крайним юго-западом державы, с войском идёт к хорватам - в верховья Днестра и Прута. Возвращаясь усиленный «воинами хорватскими», Владимир встречает огромное войско печенегов, разоряющих Левобережье (на «оной стороне»). Противостояние на берегах Трубежа, «у брода, где ныне Переяславль», закончилось эпическим испытанием силы юноши -«кожемяки» (Никоновская летопись знает его по имени Ян) и его победой в поединке с печенежским великаном, предрешившей разгром противника.
Условия поединка, предложенные «князем» печенегов, предполагали «три года войны» для Руси, в случае победы их стороны и «три года мира» - если победит русин. Источники действительно не сообщают о новых нападениях до 996 г. Этот период мирной передышки Владимир использовал для усиления обороны страны, сооружения новых стен Переяславля и строительства других укреплений, начиная, по-видимому, с тылового рубежа на Левобережье, по Десне с притоками Остром и Сеймом, а затем – более южных, в том порядке как они перечислены в тексте ПВЛ, но завершить их в столь короткий срок было немыслимо.
На праздник Преображения Господня, шестого августа 996 г. печенеги неожиданно прорвали недостроенные укрепления Стугнинского рубежа на Правобережье у Василева, осадив город. Владимир спешно вышел им навстречу с небольшой дружиной, но был разбит, лишился коня и спрятался от преследователей под мостом, где, как сообщает летопись, дал обет: в случае своего спасения, построить в Василеве каменный храм.
Нехватка людских ресурсов на юге, где война стала уже постоянным явлением, заставила Владимира в 997 году лично отправиться на север «по верховние вои», т.е. за племенными контингентами словен, чуди, псковских кривичей и другими, а в это время печенеги, возможно узнав об отсутствии князя в Киеве, огромными силами осадили Белгород, принявший на себя удар, предназначавшийся столице. Все лето русские просидели в осаде в крепостях, в поле господствовали печенеги, грабя и сжигая посевы и селения. Белгород устоял, можно сказать, чудом, благодаря военной хитрости (легенда о белгородском киселе) его гарнизон находился в состоянии выбора между голодной смертью и капитуляцией. Вернуться с подмогой вовремя Владимир не смог. Сага об Олаве Трюгвассоне сообщает, что в том же 997 г. норманнское войско ярла Эйрика взяло Ладогу («Альдейгью») и разорило ее окрестности, чем, вероятно повлияло на сроки возвращения князя на юг.
ПВЛ более не сообщает о событиях русско-печенежской войны вплоть до 1015 г., но это не означает, что боевые действия прекратились. Никоновская летопись вплоть до 1001 года повествует о ежегодных нашествиях кочевников. О каких-либо заметных успехах в борьбе с ними более не упоминается. В 1004 г. отмечен ещё один набег. Кочевая стихия, снова и снова затопляла берега Днепра, и, в конечном счете, вызвала массовый отток земледельцев в леса, и ещё дальше на северо-восток, в «сужденную даль» («Суждаль») Залесского ополья, но строительство оборонительных рубежей продолжалось, Русь опоясывалась непрерывной стеной, сводя на нет быстроту печенежской конницы.
К весне 1007 или 1008 г. проезжавший через Киев к печенегам немецкий миссионер, епископ Бруно из Кверфурта оценил русские пограничные укрепления как «крепчайшую и длиннейшую ограду» имевшую ворота до которых его провожал сам Владимир. Он вышел победителем в этой борьбе, - как всегда, добился цели, надёжно перекрыв врагу подходы к Киеву. (Моргунов Ю.Ю. Дерево-земляные укрепления Южной Руси X-XIII вв. М. : Наука, 2009. С. 222.) Оказавшись перед фактом невозможности прорыва новых русских укреплений, печенегам оставалось согласиться на мир, позволявший извлекать выгоду хотя бы из торговли.
Как выясняется из дальнейших описаний Бруно Кверфуртского, с его помощью киевскому князю удалось заключить с кочевниками мир, оставив тем в заложники одного из своих сыновей. Договор действовал до 1015 г. но последний год жизни Владимира был омрачён возобновившимися нападениями, правда теперь старый каган уже не собирался обороняться, в степь, на поиски врага, вышло конное войско, ведомое сыном Борисом.
Действия Владимира по укреплению южной границы можно рассматривать как первую в нашей истории военную реформу, повысившую роль Киева, как единого политического и военного центра и оказавшую влияние на формирование древнерусской народности. Направленные на юг, надо полагать, не всегда в добровольном порядке, «лучшие мужи», т.е. дружинники местных княжений, став военными поселенцами, попадали в новую реальность под непосредственное командование киевских воевод. Они должны были теперь выполнять единые задачи по охране и обороне общей границы и постепенно начинали воспринимать себя не «древлянами», «кривичами», «весью» или «радимичами», а «русью» - «русинами». В их сознании возникала, вырабатывалась новая гордость – сознание службы не столько общему сюзерену, пусть даже киевскому князю-кагану («не для ради князя Владимира…», как говорит былина), но самой Русской земле, в том числе и в широком смысле, всему её народу.
Гарнизоны крепостей к югу от Киева и военных лагерей (открытых археологами в 80-х гг. прошлого века) - поселений, примыкающих к единой связавшей их оборонительной стене, прочно и четко очертившей границу, стали новым постоянным войском, увеличивавшим силу Владимира уже как настоящего монарха, ставя его в один ряд с такими военными реформаторами того периода, как родоначальники рыцарства Карл Великий и Генрих I Птицелов. Показательно, что создание пограничной стражи и укреплений, по времени следовало сразу же за принятием христианства. Так, новой верой и новой вооруженной силой Владимир Святой утвердил новую Русь, как бы поставив ее на новое, двуединое и потому особенно прочное основание, на котором она простояла потом более девятисот лет, выдерживая все бури, вплоть до начала XX века.
Примечателен и подход Владимира к осуществлению военной реформы. Если первые германские императоры, создавая «полабский легион» для защиты восточной границы, комплектовали его из уголовников (служба на Эльбе освобождала от казни), то Владимир направлял на границу действительно лучших, военных профессионалов, к тому же он привнес в дело защиты единого Отечества моральный элемент – столь близкую русской душе идею жертвы «за други своя», идею служения государству как средству защиты народа от векового зла, приходящего со степного юга. Вот, где корни самобытности организации нашей военной силы, ее принципиального отличия от западной, где в основе всегда, прежде всего, лежал материальный стимул.
С Владимира же прекратилось, наконец, и засилие скандинавов в русском военном деле, хотя они ещё некоторое время составляли значительную прослойку в дружинах и администрации подвластных земель. Составители летописи, вынужденно черпая информацию об удалённой от них эпохе Владимира из фольклорных источников, записали, что он, утвердившись в Киеве (реально – в 978 г.), отобрал лучших среди норманнских варягов, а остальных отпустил в Царьград, однако греческие источники не фиксируют прибытия из Руси крупных воинских контингентов вплоть до 987 г. Так что произошло это только в связи с намечавшимся крещением.
Владимир Святославич не был харизматическим героем, как его отец. Нельзя его назвать и великим полководцем – не всё ему удавалось, бывал он и бит, хотя в молодости воевал даже больше и чаще, чем Святослав. Он взял мощную крепость, не уступающую Филипополю (Пловдив), взятому отцом, но куда менее героическим способом. Зато был Владимир мудрым политиком и отличным организатором обороны страны. При всех своих военных заслугах, в историю князь Владимир вошел как Святой и Равноапостольный. Слава Крестителя Руси затенила его полководческую деятельность, что само по себе вполне оправдано, ибо приобщение к спасительной вере (а через нее и к мировой культуре) превышает все остальное. Ведь сама история рода людского есть в первую очередь история культуры, как пути человека к Богу, в то время как войны и связанные с ними искушения, есть испытания духа на этом пути.
