И все-таки: за что граф Воронцов любил свое Томниково? Может, бабушка Ирина Ивановна Воронцова еще с детства привила ему эту любовь? Ведь это она прикупила в Шацком уезде в 1807 году несколько сел, включая и оба Томникова, старое и новое. Граф Пётр Кириллович Разумовский с радостью продал ей эти земли, чтобы погасить долги своей расточительной супруги Софьи Степановны Чарторыжской, бывшей пассии Великого князя Павла, от которого она имела сына Семёна Великого, все величие которого ограничивалось этой фамилией, придуманной Екатериной II
Нет, бабушка тут ни при чем. Она умерла в восьмидесятилетнем возрасте, будучи наполовину глухой и брюзжащей на весь белый свет старухой, когда маленькому графу едва исполнилось одиннадцать лет. Но вот предпринимательскую жилку от бабушки унаследовать он мог.
Покойный родитель Ирины Ивановны был мот и картежник и легко мог оставить своих дочерей без приданого. Но на выручку пришел его бездетный брат Михаил: он приютил племянниц и удачно выдал их замуж с большим приданым. Отец так близко подвел семью к черте бедности, что его дочь Ирина решила больше судьбу не испытывать. Рано овдовев, оставшись с единственным сыном, она не помышляла о повторном замужестве и сына тоже удерживала около себя до сорока трех лет, подыскивая хорошую партию. Играть по-крупному было не в ее характере. Она без риска скупала по бросовым ценам села и деревни, затем расселяла их в новые деревни на неудобных землях и отдавала сверх нормы своих крепостных в рекруты, получая за это хорошие деньги от государства. Так что внуков нянчить у нее не было времени, для этого были слуги и учителя.
Воспитателем графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова (1837–1916) был немец, а англичанка M-me Feder воспитывала его сестру Ирину. Хорошее воспитание увенчалось женитьбой воспитателей.
Детство графа проходило в Петербурге в принадлежащем бабушке особняке на Дворцовой набережной рядом с Зимним дворцом. Лето они проводили на Каменноостровской даче или за границей. Можно с уверенность заключить, что тогда граф еще не догадывался о своем Томникове.
В 1854 году, у семнадцатилетнего Иллариона от холеры умирает отец, а через два года умирает его тридцатидевятилетняя мать. Сестра Ирина уже была замужем за Федором Ивановичем Паскевичем, и молодой граф остался один. Он бросил университет и уехал на Кавказ, где шла война с Шамилем. На двадцать первом году он поступил юнкером в лейб-гвардию, в двадцать два был произведен в корнеты. Это считалось большим запозданием, но он быстро обскакал всех сверстников и в течение восьми лет достиг генеральского чина.
Он близко сошелся с Цесаревичем Александром Александровичем. Иллариона нельзя было не заметить: храбрый в боевых стычках, приветливо-задушевный, простой в обращении, тароватый, готовый всегда помочь и помочь широко — так отзывались о нем его сослуживцы. Витте вспоминал свои детские впечатления от увиденного на Кавказе: как развлекался канвой Барятинского, которым командовал Воронцов-Дашков. Кавказцы восхищались и подражали тем, кто их победил, а позже презирали сменивших их серых бездарностей.
Вступив в наследство по Шацкому уезду, граф впервые посещает свою усадьбу Новотомниково. Может быть, вечером у костра он услышал от старого управляющего легенду о ногайских табунах, молодых ретивых лошадях, которых сгоняли на сочные травы заливных лугов левого берега Цны. Целый месяц ногайские кони нагуливали бока, затем больных за бесценок продавали местной мордве, а в Москву гнали здоровых и упитанных коней, чтобы выручить хорошие деньги. Эта легенда могла увлечь графа, ведь в молодости он принимал участие на скачках и держал известную скаковую конюшню. Во время Турецкой войны он ее ликвидировал и с тех пор в конной сфере сосредоточился на развитии своего рысистого завода в Новотомникове. Вот тогда-то в нем проснулась предпринимательская жилка бабушки.
В старой новотомниковской усадьбе, доставшейся еще от Разумовских, в бумагах управляющего граф нашел донесение для Ирины Ивановны, где сообщалось, что хотя проводивший межевание землемер требует взятку в одну тысячу рублей, можно отделаться дешевле, продав землемеру одну из дворовых девок, которая ему нравится и которую «по негодности» выгодно «спустить» за восемьсот рублей. По-видимому, графу понравилось, как бабушка умела извлекать для себя пользу, приобретая неучтенную землю взамен «негодной» девки. В 1857 году в экономических целях большое село Старое Томниково, стоящее на правом берегу реки Цны, он переселяет на шесть километров восточнее за речку Турчивень. В 1859 году закладывается конный завод в селе Новом Томникове.
С этого времени из тринадцати принадлежавших графу имений Новотомниково начинает занимать его больше всего. Чем же так привлекла внимание графа эта цнинская земля? Все становится ясно, если учесть, что граф был заядлый лошадник и к тому же заправский охотник, и добавить к этому очарование этой привольной живой природы: когда небольшая с виду река Цна в половодье выходит из берегов, заливая водой всю левобережную округу, когда со спадом большой воды все превращается в зеленое море обильно прорастающей зелени. Движение природы побуждает и человека творить, ему мало просто пользоваться дарами, хочется созидать самому. Вот и пришло время жениться графу.
Цесаревич очень хотел женить его на Марии Мещерской, в которую сам был влюблен, но Воронцов не согласился, проявив свою волю и дальновидность, а будущий император принял это как должное. Граф женился на Лили, с которой они происходили из одного рода, от разных ветвей братьев Воронцовых: Романа и Ивана Илларионовичей. Это если считать по родословной, а молва приписывала ей в дедушки «наше всё» — Пушкина. Когда он писал в Крыму отчеты о саранче, то пользовался гостеприимством графа и особенно графини, которая была молода и доверчива. Илларион и Елизавета венчались в Петербурге в Исаакиевском соборе.
Начав с конного завода, граф уже в 1885 году строит и усадьбу с новой кирпичной церковью. Глину для кирпича находят рядом, дальше кирпичным делают и завод и скоро вся округа начинает строить себе кирпичные дома и хозяйственные постройки. Впервые засевают лен, выращивают сады. Огромный лес приводится в порядок, разделяется на кварталы, поляны и пожарища засаживаются сосной и декоративными кустарниками. Всюду чувствуется графский размах, хотя на самом деле всем этим управляет крестьянин из Псковской губернии И. О. Столяров, оставивший добрую память о себе на этой земле, скрывшись в тени графа.
Эта земля и вправду имеет магическую притягательность, как ветхие ступени разрушенного старого храма. Это место притягивает, потому что тут было так много хороших и добрых людей, что хочется слиться с ними воедино. Аура такая чистая и благодатная, что несет необъяснимую радость жизни; забываешь заботы, как будто само время остановилось. Наверное, поэтому хорошему человеку всегда нравится смотреть на горящий костер, провожать взглядом чешуйчатую гладь скользящей мимо реки или лежать на спине и смотреть в бескрайнее небо, ни о чем не думая. Все это, родное бывает только на Родине и нигде больше не повторяется, пусть там и будет лучше и красивее, но не мое это, не для меня. Граф Воронцов говорил: «Лучше Томникова нет курорта», — и не лукавил.
Граф был в усадьбе Новотомниково до поздней осени. Охота в это время что-то не клеилась, хотелось завалить медведя, а егеря не могли порадовать барина, не находили. Но вдруг пришли в усадьбу радостные, как пьяные. Граф догадался, что пришли с новостью и, набросив на плечи епанчу, вышел к ним сам, понимая, что через слуг они передавать не будут: охотники народ суеверный, и когда есть вероятность сглазить, рта не откроют. Не успел граф поздороваться с ними, как радостный Иван Меньшой, больше сам похожий на медведя, выпалил:
— Есть зверь, Илларион Иванович, недавно залег.
Обговорив детали охоты, условились о месте встречи и разошлись по домам.
Ранним утром выехали верхом на лошадях. Дорога была неблизкая, не разогнаться по лесной тропинке. Зашли против ветра с ружьями наизготовку. Егеря куражились, это передалось и графу, чувствовался молодецкий задор, забывалось, что к медведю нужно подходить с холодным рассудком. Все произошло так неожиданно и быстро, словно это не они, а медведь на них устроил облаву. Он выскочил из берлоги, с другой стороны, лапой сбил графа с ног и бросился на него. Вдруг раздался выстрел, и медведь всей тяжестью рухнул на графа. Егеря быстро стащили огромную тушу медведя, у которого еще продолжались конвульсии.
— Живой, барин? — кричали егеря, но граф, оглушенный выстрелом почти в упор, плохо слышал.
Уже придя в себя, он разозлился и грозно спросил:
— Кто стрелял, мать вашу?
— Ну я! —ответил Иван Меньшой, опуская взгляд перед графом.
— Ты понимаешь, что мог меня убить?
— А какая разница, выбора не было, — так же спокойно ответил Иван.
И только тогда до всех дошло, что выбора действительно не было. Позже граф распорядился, чтобы для Ивана срубили новую избу и впредь на охоту они всегда ходили вместе.
Графу нравилось имение в Новотомникове: там все было построено при нем и с его одобрения, там его душа отдыхала, избавляясь от нападок врагов, там он находил новые силы, там его мысли обретали порядок и хотелось жить. Поэтому, приезжая в имение, он был уверен, что сбил со следа своих недоброжелателей. Отдых с охотой на природе, приволье, широкий простор нескончаемых полей и дремучих лесов, уходящих в сизоватую даль — всё это было необходимо ему для жизни.
Как разумному человеку, графу приходилось задабривать своих прежних крепостных, он поручал им работы в своем лесу, строил школы при церквях, но, бывало, и отказывал, говоря, что он не «солнышко, которое может всех сразу обогреть».
В соседних селах недолюбливали новотомниковских крестьян, считая, что барин избаловал их своим вниманием и они отвыкли заниматься своим хозяйством и просто лежат на печи и ждут распоряжений из усадьбы. Может, поэтому жители соседних сел не выдавали хороших девок замуж за новотомниковских, считая их ленивыми.
Граф с честью выполнял свой дворянский долг и всегда был защитником государства: и участвуя в войнах, и на государственной службе, и будучи наместником на Кавказе. Это во многом определяло отношение к нему местного населения. Он не мог снизойти до простого народа, не желал примерять на себя роль отца. Он оставался барином, человеком другого сорта. Эта несправедливость висела в воздухе: помещик имел все лучшие земли и лес, а простым людям можно было только на это смотреть издали. Даже грибы и ягоды крестьяне могли собирать в барском лесу только по билетам, которые приходилось зарабатывать на поденных работах на графа.
Последние годы граф часто болел. Он отказывался лечиться на курортах и попросил везти себя с Кавказа в Новотомниково, где в 1913 году с ним случился удар. Туда съехалась вся его большая семья, чтобы успеть проститься с ним, но всем на радость граф выкарабкался и поправился. Через три года после отставки с поста Кавказского наместника последовал второй удар, и в январе 1916 года граф скончался, завещав похоронить себя в Новотомникове рядом со своими сыновьями: младшим Романом и старшим Иваном.
Графа везде любили и восхищались не одной его статью. В нем жила душа благородного русского вельможи, боярина в лучшем смысле этого слова. И все же он не всегда был искренним перед своими подданными. Согласно книге Д. И. Исмаила-Заде, «Кавказский наместник», начальник конвоя называл его «красивой легендой нашего времени». Конвой в течение десяти лет сопровождал и охранял наместника. Но когда граф неожиданно получил отставку от Николая II, сильно расстроенный, он уехал из Тифлиса, не найдя возможности поблагодарить свой конвой за службу, сказать напутственное слово или подарить какой-нибудь портсигар. Он сел в карету и укатил по-английски, не прощаясь.
