Глава 2
– Кровотечение остановлено, – удовлетворённо говорит доктор Заславский.
– Если ничего не слетит, – скептически замечает Вежновец.
– Зажим.
– Не заденьте поджелудочную, – комментирует главврач.
– Подождите.
– Я расширю разрез брюшины. Осторожнее с селезёночным изгибом.
– Есть. Я пережму, а вы режьте.
– Ножницы. Мерзавец! Как же он его искромсал! – злится Вежновец.
– Ужасно, что пришлось так распахивать Артура, – печально произносит Заславский.
– Это лучше, чем если бы уже не пришлось, – философский замечает главврач.
***
– Неизвестный, сбит фургоном на проспекте Энгельса, следов черепной травмы нет, но твердит одно и то же, – объясняет коллега из «Скорой» Даниле Береговому.
– Меня ждёт такси! Слышите! Такси! – повторяет молодой мужчина, крепко зафиксированный шейным корсетом.
– Кажется, он псих, – говорит фельдшер неотложки.
– Почему? – удивляется Данила.
– Так он бегал по такому холоду голышом.
Береговой внимательно смотрит в лицо пострадавшему. Потом резко вскидывает голову, обращаясь к медсестре:
– Быстро! Позовите доктора Туманову!
– Вы не имеете права! – кричит раненый, закатывая глаза. Он пытается дёргаться, но его надёжно привязали к каталке ремнями.
Вскоре в палату приходит и.о. завотделением.
– Анализы по травме, снимки шеи, грудной клетки и таза. Он агрессивен, возбуждён. Не хочу рисковать, поэтому не отвязывайте. Позовите следователя!
– Справа дыхание ослаблено, – сообщает Береговой. – Живот спокоен.
– Я дал слово молчать, ваше высокоблагородие! – продолжает орать раненый.
– Зрачки четыре миллиметра, симметричные, реагирует. Как вас зовут? – Лидия Борисовна обращается к пациенту.
Он таращит на неё бешеные глаза. Тогда доктор Туманова решает пойти на хитрость:
– Руслан, как вы оказались на проспекте Энгельса?
– Откуда вы знаете моё имя?! – поражается больной, и все в палате ахают. Неужели перед ними тот самый психопат, который несколько часов назад порезал двух врачей?!
– Вы помните, что случилось? – спрашивает Туманова.
– Вы меня не обманете! Я обещал его высокоблагородию ничего не говорить! И не скажу!
– На стопе ссадина, деформации нет, – продолжая осмотр, говорит медсестра.
– Я прекрасно себя чувствую, слышишь, ты, глупая мещанка! Не смей прикасаться своими грязными руками к русскому дворянину! – орёт больной.
– Температура 35,0, – произносит Данила. В ту же секунду Руслан резко приподнимается, задевает лоток с инструментами, те горохом сыплются на пол с металлическим звоном.
– Отпустите! Не трогайте меня, холопы! – рычит больной, и вся бригада от неожиданности на пару секунд отходит от него.
– Успокоительное! – командует Туманова.
– Не надо меня колоть! Я вас всех в Сибири сгною, на каторге! – орёт Руслан, но дело сделано: препарат попал в его кровь.
– Плевральный дренаж и томограмма черепа, – продолжает руководить лечением Лидия Борисовна, заметно побледнев.
– Не смейте колоть меня! Отпустите! – продолжает бесноваться пациент.
– В ушах крови нет, – бригада вернулась к работе, несмотря на попытки больного вырваться.
– Не смейте меня резать! Ваше высокоблагородие, скажите им! Скажите, умоляю!..
В палату быстро входит следователь Багрицкий. Он подходит к бесноватому пациенту, внимательно смотрит ему в лицо.
– Это он? – спрашивает доктор Туманова.
– Да, это Руслан Аитов, – кивает офицер и выходит.
***
Доктор Заславский, совершенно вымотанный, сидит на полу возле двери оперблока, прислонившись к стене и закрыв глаза.
– Весёленький вышел в отделении юбилей, – говорит Вежновец, выйдя следом. Он облокотился на невысокий стеллаж. Лица у обоих хирургов выдают крайнюю степень усталости.
– Оксигенация 98% на 30% кислорода, – говорит Валерьян Эдуардович.
– Я знаю, – отвечает главврач. – О лучшем нельзя и мечтать. Мы молодцы.
– Как там Элли?
Иван Валерьевич трёт покрасневшие глаза.
– Кровь остановить получилось не сразу, но внутренние органы, к счастью, не задеты. Хотя ещё бы сантиметр, и пришлось спасать почку.
В коридор входит Александра Фёдоровна:
– Иван Валерьевич, там звонит начальник Главного управления МВД по Петербургу и Ленинградской области, генерал-лейтенант Калугин. Он узнал о случившемся и хочет выяснить детали.
– Скажи ему, что я на операции, – отмахивается Вежновец.
– Я уже сказала, что вас нет на рабочем месте, – ответила Романова.
– Правильно, – кивает главврач. Потом несколько раз глубоко вздыхает. – Я сейчас вернусь, – и уходит.
Стоит шагам главврача стихнуть за поворотом, из реанимации выглянула медсестра:
– Валерьян Эдуардович, доктор Куприянов очнулся.
Заславский тут же вскочил и бросился в помещение. Подошёл к пациенту, сел на стул рядом:
– Артур, вы слышите меня? Вы знаете, что случилось?
В ответ пока только молчание. Пострадавший только смотрит на коллегу. Из его горла торчит трубка.
– У вас было несколько ножевых ран, задета восходящая аорта. Пришлось провести торакотомию. Вам сделали трахеостому, чтобы вы могли дышать. Потом привезли в операционную. Печень пострадала, но мы смогли зашить разрыв. А селезёнку пришлось удалить. Мне очень жаль.
Доктор Куприянов приоткрывает рот.
– Артур, вы не можете говорить, – предупреждает Заславский. – Вы можете шептать, если я закрою трахеостому.
Артур несколько раз мелко кивает, едва шевеля головой.
– Попробуете? Давайте, – Валерьян Эдуардович тянется к трубке, перекрывает клапан. – Помните: только шептать.
– Спасибо вам, – едва слышно произносит Куприянов и старается при этом улыбнуться.
Заславский смотрит на коллегу с искренней жалостью и огромным сожалением.
– Как… Элли?
Валерьян Эдуардович поворачивает клапан. Воздух снова поступает в лёгкие Артура.
– С ней всё хорошо. Она тоже была ранена, но жизненно важные органы не задеты. Глубокий порез, потеря крови. Ей сделали операцию.
Куприянов опускает глаза, давая понять взглядом, что хочет ещё что-то сказать. Заславский повторяет прежние действия.
– Скажите ей… люблю… – шепчет Куприянов.
Валерьян Эдуардович нервно сглатывает. Открывает подачу кислорода.
– Да, конечно. Но вы вскоре сможете сделать это сами, – он пытается улыбнуться, чтобы приободрить раненого, только даётся это с трудом: настроение совсем не радостное.
После этого Артур закрывает глаза, погружаясь в сон. Заславский встаёт, выходит из палаты. Но едва оказывается в коридоре, как выбегает медсестра:
– Валерьян Эдуардович! У доктора Куприянова кислород упал!
Хирург мчится обратно.
– Что такое? – он смотрит в широко раскрытые глаза Артура. Тот смотрит на коллегу пристально, и видно, что хотел бы что-то сказать, если бы не торчащая в трахее трубка. – Грудь болит? Внезапная боль? – сыплет вопросами Заславский, зная, что не услышит ответов. Всё, что может Куприянов, – это моргнуть в качестве согласия. – Дайте 100% кислород! – требует от медсестры. – Надо срочно сделать томографию! Если эмболия… да, Артур, возможна эмболия.
Куприянов закрывает глаза и морщит лицо. «Только не это опять!» – так можно понять его эмоцию.
В палату вбегает Вежновец.
– В чём дело?!
– Внезапная боль за грудиной. Упал кислород, – скороговоркой отвечает Заславский. – Надо исключить лёгочную эмболию, – пока каталку везут в кабинет МРТ, хирург назначает ещё два препарата струйно и капельно.
– Стоп! Стоп, – говорит ему Вежновец. – Не надо без необходимости снижать свёртываемость.
– Я думаю, у него большой тромб в лёгком.
– Он после большой операции, ему грозит кровотечение, – парирует главврач.
– Если это действительно эмболия, то без антикоагулянта может образоваться ещё один тромб! – спорит Валерьян Эдуардович.
– Хорошо, будем держать наготове плазму. Антикоагулянт дадим на два часа, – соглашается Вежновец, и оба хирурга несутся в предоперационную готовиться.
***
Доктор Береговой подходит к регистратуре, кладёт в стопку карточки.
– Вылечили моего мужа? – рядом оказывается Светлана Аитова.
– Вашего мужа сбила машина, у него спалось лёгкое, но мы это исправили, – отвечает врач. – Черепной травмы нет. Сейчас у него психиатр.
– Можно к нему?
– Надо немного подождать. Мы ввели ему успокоительное.
– Мне очень надо увидеть Руслана, – начинает нервничать девушка.
Но доктор Береговой ей отвечает отрицательно мотнув головой. Потом уходит. Разговаривать с женщиной человека, который так зверски расправился с двумя врачами-коллегами, у него нет моральных сил.
***
– Вот, – Заславский показывает пальцем на снимок, отображаемый монитором, – в правой лёгочной артерии.
– Везите его в ангиографию, будем ставить фильтр, – решает доктор Вежновец.
Валерьян Эдуардович заходит в помещение, где стоит аппарат МРТ и лежит Куприянов.
– Повязки на груди и животе пропитались кровью, – сообщает медсестра.
– Следите за давлением и сделайте гематокрит, – отвечает хирург. Он наклоняется над Артуром. Тот продолжает оставаться в сознании. – Из разреза только слегка подтекает, – на его молчаливый вопрос сообщает Заславский. – Это от антикоагулянта. Давление у вас хорошее. Большого кровотечения нет. Но на томограмме видна лёгочная эмболия. Не бойтесь, вы отвезём вас в ангиографию и поставим фильтр Гринфилда, антикоагулянт снизим. Однако потребуется ещё одно переливание.
Куприянов трижды моргает, соглашаясь.
– Артур, вы слышите меня? – Заславский склоняется над раненым.
Кивок в ответ.
– Мы вас вытащим. Хорошо?
Снова кивок.
Валерьян Эдуардович растягивает рот в улыбке. На этот раз получается лучше.
– Отлично, – говорит он.
Из уголка левого глаза доктора Куприянова выбегает и стекает по щеке, мимо уха, одинокая слеза. Заславский знает: так бывает, когда лежишь, но даже если это та самая, одинокая и скупая мужская слеза, то Артур заслужил право на секундную слабость.
***
На часах то ли глубокая ночь, то ли раннее утро, уже никто понять не может. В кафе неподалёку от клиники собрались коллеги из неотложной помощи: все, у кого формально сейчас или закончилась смена, или скоро начнётся. Это можно теперь: учитывая обстоятельства, больных перенаправляют в другие больницы Петербурга. Если только случится что-нибудь массовое, тогда конечно, все вернутся на работу.
В заведение заходят Данила Береговой в сопровождении Ольги Великановой. Внутри они находят Валерия Лебедева и Марьяну Завгородную.
– Вы тоже здесь? – спрашивают их.
– Да, решили, что лучше ждать тут, чем на работе.
– Ужас, да? – спрашивает Лебедев.
– Да, не то слово, – хмуро отвечает Данила.
– А мы периодически ноем, что у нас какие-то проблемы, – подаёт голос Великанова.
Четыре человека погружаются в тишину. Снаружи валит снег. Очень холодно.
***
– Давление 112 на 78, пульс 102, частота 14, дыхательный объём 600. Кислород 100%. Ещё два миллиграмма успокоительного, – говорит доктор Заславский, помогая везти каталку с Артуром обратно в реанимацию. – Это чтобы ты поспал, пока мы работаем, – говорит он раненому.
– Я… хочу быть… в сознании, – несмотря на запрет, шепчет Куприянов.
– Хорошо, – соглашается Валерьян Эдуардович. – Я обезболю паховую область и введу катетер через бедренную вену.
– Я подготовился, – входит Вежновец.
– Гематокрит 32, – сообщает ему Заславский.
– Хорошо. Идите, переоденьтесь.
Валерьян Эдуардович быстро уходит.
– Не волнуйтесь, Артур, – говорит главврач. – Мы вложили слишком много времени и сил в то, чтобы сделать вас прекрасным врачом отделения неотложной помощи. К тому же Эллина Родионовна очень рассчитывает на ваше скорейшее возвращение. Потому и не надейтесь просто так от нас уйти. Вам никто этого не позволит. Фильтры Гринфилда – это ерунда. Я их ставил сотню. Буду всё вам по ходу пьесы рассказывать.
Пока он продолжает говорить, доктор Закрывает глаза. Проходит секунда, вторая, третья… Кардиомонитор начинает призывно пищать.
– Давление 60, пульс 72.
– Доктор Куприянов! Артур! – Вежновец бросается к пациенту, складывает кулак и водит костяшками пальцев по грудине, проверяя болевой рефлекс.
– Нет пульса на сонной, – сообщает медсестра.
– Чёрт! Ещё один тромб! – ворчит Иван Валерьевич. Он хватает ножницы и быстро режет больничную одежду на пациенте. – Начинай массаж. – Валерьян Эдуардович! Срочно сюда! Вы! – он тычет пальцем в другую медсестру, – быстро качать мешок! Антисептик на грудь!
– Что, прямо здесь? – удивляется она.
– В оперблок не успеем.
Подбегает Заславский.
– Что случилось?!
– Пульс пропал. Держите наготове кусачки. Вскрываем грудину. Быстрее прямой массаж.
– Правый желудочек раздут, – замечает Валерьян Эдуардович.
– Боковой зажим. Скальпель. Надо отсосать всё, что можно.
– Отсос!
– так. Это справа.
– Здесь тоже тромбы, – подтверждает Заславский.
– Может, это и к лучшему, – говорит Вежновец.
– Ещё пролен четыре.
– Оксигенация? – спрашивает главврач.
– 68.
– Кислород не поступает. Не понимаю… Фибрилляция. Массируй!
– Заряжаю на 15. Разряд!
– Всё равно фибрилляция, – говорит медсестра.
– Тридцать! Разряд!
– Без эффекта, – злится Вежновец.
– Ещё!
– Кислород 62!
– Заряжаю снова. Разряд!
– Нет.
– Ещё! Разряд!
– Асистолия.
Доктор Вежновец всякий раз между разрядами берёт сердце Артура в ладонь и сжимает, сжимает, пытаясь заставить его работать. Но проходит минута, другая…
– Мы сделали всё возможное, – разочарованно произносит Иван Валерьевич, останавливаясь, когда идёт двадцать пятая минута войны за жизнь Артура Куприянова. Доктор Заславской застывает с высоко поднятыми электродами в руках. – Прекращаю массаж.
В палате теперь слышен только пронзительный писк кардиомонитора.
Внезапно Вежновец хватает лоток с окровавленными инструментами и в ярости опрокидывает его. Заславский медленно опускает руки.
– Нет! Нет, чёрт возьми, адреналин должен подействовать! – Иван Валерьевич в два прыжка оказывается около Артура, погружает кисть в раскрытую грудь, берёт сердце. – Ну?! – вскриком требует от Заславского сделать ещё один разряд.
– Ваня… – тихо-тихо произносит Валерьян Эдуардович. Он впервые в жизни так обратился к главврачу. – Ваня, слышишь меня?
Вежновец останавливается. Встаёт возле каталки.
– Говори, – произносит тихо.
Заславский смотрит на часы.
– Время смерти четыре сорок три.