София ухватилась за плечо мужа и стала медленно клониться к земле. К ней тут же побежал Ибрагим, кивнув на ходу доктору.
Сократис схватил свой чемоданчик и торопливо засеменил по тропинке к пожилым людям, испытывающим сильное эмоциональное потрясение.
Тем временем, Теодорас успел подхватить мать под руки и прижать к себе, одновременно стараясь успокоить её словами:
- Матушка, всё хорошо! Я нашёл нашего Мехмеда! Всё плохое позади! Он жив и здоров! Хотя, я бы сказал не совсем здоров, кое-что всё-таки его беспокоит, - решился он прибегнуть к действенному в данных ситуациях методу, которому его научил Иероним.
На Софию этот психологический приём подействовал, она выпрямилась, сделала глубокий вздох и тревожно посмотрела на сына
- Тео, сынок, что с нашим мальчиком? Говори!
- Матушка, он попал в кораблекрушение, выжил, но потерял память, однако, не полностью. Он очень хорошо помнит отца, немного Элу и постепенно узнал меня. Доктора сказали, что со временем память к нему полностью вернётся, а сейчас ему нужны только положительные эмоции, - скороговоркой произнёс Ибрагим, и София полностью пришла в себя.
Она погладила внука по спине и тихонько позвала его:
- Мехмед, внучек мой…
Юноша продолжал крепко обнимать Манолиса, однако услышав бабушку, повернул к ней голову и внимательно посмотрел на неё.
- Я твоя бабушка София, мама твоего отца, - спокойно сказала она и ласково улыбнулась ему.
Мехмед на секунду замер в раздумье, оценил деликатное поведение женщины с невероятно красивыми синими глазами и широко улыбнулся ей в ответ.
- Папа похож на Вас, только глаза дедушкины, - вежливо сказал он, София, продолжая улыбаться и силясь не расплакаться закусила губы, Ибрагим тоже наморщил лоб и сглотнул подступивший к горлу ком.
Манолис, крепко держа внука одной рукой, другой вытер слёзы и с шутливым возмущением заметил:
- Мехмед, внук мой, присмотрись хорошенько! Да там и близко нет никакого сходства, твой отец вылитый я!
Он гордо поднял голову, в этот момент раздался весёлый смех Мехмеда, который подхватили Ибрагим и София, секундой позже к ним присоединился и сам Манолис!
- Ксантия, иди к нам, господин Леонидас, и Вы тоже, - позвал жену и тестя Ибрагим, и те медленно подошли к радостным смеющимся людям.
- Мехмед, ты и правда меня не помнишь? - с досадой в голосе вновь спросила сына Ксантия, - я что, так сильно изменилась? Хотя, конечно, я понимаю, прошло больше десяти лет, - уныло промолвила она. - А у тебя глаза были светлее, а сейчас ты совсем сделался кареглазый, - стала всматриваться она в его лицо.
- Ксантия, со временем у детишек могут меняться и цвет глаз, и цвет волос, - ответила ей София, и Манолис, искоса посмотрев на внука, в один миг уловил его изменившееся состояние и, сделав недовольное лицо, строго сказал:
- Ну, хватит, раскудахтались! Вы хоть спросили, хочет ли Мехмед есть? Он же только с дороги! Пойдём, мой дорогой, эти женщины с отцом во главе уморят тебя голодом. У нас дома такая уха, пальчики оближешь, я сам варил! Бабушке твоей не доверяю. Говорю ей: кашеварь, что хочешь, а рыбу не трожь! - Манолис обнял внука и повёл его к своему экипажу.
Ибрагим пошёл следом, пытаясь урезонить отца:
- Папа, куда ты уводишь Мехмеда? Он приехал домой…
- Тео, помолчи! Не перечь отцу! Сегодня мой внук пойдёт со мной! Да, Мехмед? - не смотря на своё показное хладнокровие, с тревогой посмотрел он на внука.
И все трое остановились.
- Да, дедушка! Папа, позволь мне сегодня уехать к дедушке с бабушкой, а потом я вернусь, - Мехмед с радостной улыбкой спросил разрешение у отца.
- Ну хорошо, поезжай, - сдался тот, растроганный обращением сына.
Манолис и София переглянулись и счастливо кивнули друг другу.
- Мехмед, ты не хочешь познакомиться с сёстрами? - подала голос Ксантия, и юноша направил на неё растерянный взгляд.
- Да, я бы хотел…- в замешательстве промолвил он.
- Тогда не уходи, идём в дом, девочки там, - с улыбкой предложила она.
Мехмед опустил голову и не тронулся с места.
Манолис с Софией снова переглянулись, не зная как им поступить. Им было очень жалко внука, такого радостного минуту назад, на которого сейчас было больно смотреть.
Выход из сложной ситуации, как ни странно, подсказал Леонидас.
- Ксантия, - позвал он её, - пусть мальчик сегодня едет к Манолису, а когда приедет Эла, он встретится со всеми своими сёстрами сразу.
Мехмед поднял голову и встрепенулся.
- Да, так было бы лучше…К тому же Элу я немного помню…
Женщина бросила на отца колючий недовольный взгляд и пожала плечами.
- Что ж, раз мой сын так хочет, так тому и быть, - согласилась она и снова улыбнулась Мехмеду. Юноша послал ей благодарную улыбку в ответ и хотел отвернуться, чтобы продолжить путь, но прищурился и стал вглядываться в сторону дома.
Проследив за его взглядом, взрослые увидели, что возле калитки с другой стороны ворот показалась Мектап-хатун и торопливыми шагами шла к ним, припадая на одну ногу и опираясь на посох.
Стук деревянной трости о каменные плиты дорожки, ведущей от дома, становился всё реже и, наконец, совсем затих. Пожилая женщина встала на месте, уронила свой посох, и из её груди вырвались прерывистые звуки, похожие на рыдания.
Мехмед развернулся, на его лице тотчас отразилась непередаваемая гамма чувств - от смятенного изумления до благостного упоения.
Он подошёл к женщине, наклонился, поднял трость и сжал её в руках.
- Хатун…Мек…Мек…тап…- по слогам прошептал он, вглядываясь в глаза Мектап, из которых текли слёзы, скатывались по дорожкам морщин и капали с подрагивающего подбородка.
- Мехмед, мальчик мой, где же ты был, почему не приходил так долго к своей нянюшке? Я каждое воскресенье ходила на кухню и пекла тебе твои любимые бисквиты с персиковым джемом, - срывающимся голосом промолвила она и потеряла сознание, упав в руки юноши.
Он подхватил её и бегом понёс к повозке с доктором, который уже собрался, было, уезжать, увидев, что его помощь никому не потребовалась, однако сам перед этим сделал большой глоток своей успокоительной микстуры.
Все собрались возле экипажа Сократиса и не отходили до тех пор, пока не увидели, что Мектап-хатун пришла в себя.
Она обвела всех затуманенным взглядом, отыскала Мехмеда и протянула к нему слабую руку.
Юноша немедленно опустился рядом с ней на колени, она прижала его голову к груди и стала целовать каштановые волосы.
- Завтра я испеку тебе твои любимые бисквиты, - медленно проговорила она, и он закивал ей, не поднимая глаз, из которых струились неожиданные для него слёзы.
Надо ли говорить, что в этой компании не было человека, который бы не плакал в эти трогательные мгновения встречи юноши с Мектап-хатун, которая когда-то давно полюбила сына Ибрагима-паши так сильно, что стала его няней.
Постепенно страсти улеглись, Манолис, София и Мехмед уехали, Леонидас пошёл к себе, Ибрагим и Ксантия взяли под руки Мектап-хатун, и все вместе они направились к дому.
Пока Ибрагим общался с маленькими дочками, слуги приготовили ему баню, и он отправился смывать дорожную пыль и усталость.
Вернувшись, мужчина рассказал жене и Мектап-хатун историю Мехмеда, о том, как он нашёл его, естественно, не вдаваясь в подробности.
Подошло время отправляться ко сну, и Ибрагим заметно нервничал. Он понимал, что после долгой разлуки обязан уделить внимание супруге, но не имел никакого желания делать это.
Он вышел на террасу, поднял голову к звёздному небу и издал тяжёлый стон:
- О, Аллах! Что же мне делать! Помоги!
И Всевышний его услышал.
Ксантия подошла к мужу и не глядя ему в глаза, тихо пробормотала:
- Тео, извини, ты не будешь против, если я сегодня лягу в своей комнате? После всех этих потрясений я чувствую себя разбитой, к тому же я переживаю, что сын не вспомнил меня…Прошу, пойми и не обижайся.
- Ксантия, ну что ты, конечно, я тебя понимаю и не обижаюсь! Может, пригласить к тебе доктора? - заботливо предложил он.
- Нет, не нужно, я выпью успокоительный отвар, - отказалась она, - доброй ночи, дорогой.
- И тебе! – ответил он, проводил супругу до дверей и с чувством облегчения вернулся в свою комнату.
Теперь, когда все основные тревоги были позади, он смог, наконец, в полной мере окунуться в воспоминания о прекрасных днях, которые он провёл в маленьком бело-голубом Цфате.
Он закрыл глаза, и приятные картины поплыли у него перед глазами, вызывая сладкую негу, и погрузили в крепкий спокойный сон.
Однако посреди ночи он проснулся от того, что ему страшно захотелось обнять Эстэр.
Он посмотрел на лежащую рядом пышную холодную подушку и отвернулся.
Пролежав до утра без сна, он встал, чувствуя тяжесть во всём теле, и вышел на улицу.
Мектап-хатун, как всегда, была уже в саду.
- Господин Теодорас, что же Вы проснулись так рано? После длинной дороги и всех этих событий надо отдохнуть, как следует, - заботливо сказала она и пристально на него посмотрела. – Усталый вид у Вас. Принести Вам чаю прямо сюда? Сейчас и бисквиты будут готовы, я специально встала пораньше и напекла для Вас с Мехмедом. Ой, какое счастье! Мальчик наш вернулся! - она приложила руки к щекам и тихонько засмеялась.
Ибрагим, глядя на неё, тоже улыбнулся, подошёл и обнял сухонькие плечи глубоко пожилой женщины, преданно прослужившей ему всю свою жизнь и ставшей по-настоящему родной.
- Мектап-хатун, когда Вы перестанете называть меня господином? Ну какой я Вам господин, я же чувствую, что Вы любите меня, как сына! – склонившись, прошептал он ей.
- Верно, люблю, - улыбнулась она и погладила его по голове. – Я столько времени с тобой, мой мальчик, что теперь уж и сама иногда думаю, а, может, ты мой родной сын? Ты не пугайся, Ибрагим, я не схожу с ума, просто мне так приятно говорить это.
- И мне приятно слышать это от Вас, Мектап-хатун, - сказал он, и невероятное тепло разлилось в его груди при упоминании его прошлого имени, которым его называла Эстэр. – А давайте-ка Ваши бисквиты! – задорно сказал он, охваченный непонятной радостью, и повёл женщину на кухню.
Ближе к полудню приехали родители и Мехмед, чуть позже – Эла с Яшаром и детьми, и после трогательной счастливой встречи все уселись за большой стол, уставленный яствами, обедали и вели тёплые задушевные разговоры.
Мехмед постепенно оттаивал и привыкал к обретённой родне, общался со всеми более раскрепощенно, от Манолиса не отходил ни на шаг, чему тот был несказанно рад.
Ксантии Мехмед уже так не чурался и разговаривал с ней приветливо, однако было заметно, что её он ещё не вспомнил.
Эла привезла ему кое-какие сохранившиеся игрушки, и он долго прижимал их к груди, потом каждую по очереди протягивал сестре, говорил, что дарит ей, и оба они смеялись, радуясь детским воспоминаниям.
С Яшаром Мехмед тоже пообщался, и молодые люди прониклись симпатией друг к другу. Яшар и Эла пообещали Мехмеду отвести его на море и показать свою любимую скалу, он с удовольствием принял предложение.
Так незаметно пролетела неделя, потом другая…
Мехмед редко находился дома, он гостил по нескольку дней у Манолиса, потом у Элы с Яшаром.
Ибрагим с Ксантией успокоились и с радостью наблюдали, как привыкает к ним сын.
Супруги продолжали спать в разных комнатах, не заостряя на этом внимания, и избегали разговоров на щекотливую тему.
Ксантию, похоже, вполне устраивало данное обстоятельство, Ибрагима тоже, но выглядел он с каждым днём всё хуже. Тревожный сон и появившееся в груди тоскливое чувство явились причиной его плохого аппетита, он похудел, и под глазами у него появились тёмные круги.
С каждым днём он всё сильнее скучал по Эстэр, по её умным глазам, её заливистому смеху, интеллигентной сдержанности. Ему почти каждую ночь снились их конные прогулки, купания в озере, и избушка в лесу…
Ибрагим старался себя отвлечь и с головой окунулся в дела.
Как-то он сидел в каюте своего корабля и разбирался с бумагами, как, вдруг, в дверь постучали, и вошёл Манолис.
Постояв возле двери, он понял, что сын не услышал ни стука, ни того, как он вошёл и решил обнаружить себя сам.
- Тео, могу я спросить тебя кое о чём? - пряча глаза, несмелыми шагами подошёл он к сыну.
- Папа?! Когда ты пришёл? Конечно, спрашивай! – Ибрагим оторвался от бумаг и с удивлением посмотрел на смущённого отца.
Тот громко откашлялся и устремил пронзительный взгляд на сына.
- А скажи-ка мне, Тео, откуда Иероним-Эфенди узнал о твоей фамильной родинке? Только не говори мне, что однажды он тебя лечил, ему понравилось твоё родимое пятно и…В общем, оставь эти сказки для матери, а я хочу знать правду, что произошло, и как ты нашёл нашего Мехмеда. Ты стал другим, когда вернулся оттуда. Я волнуюсь за тебя, - сказал он, и между его бровей пролегла глубокая борозда.
Ибрагим сделался серьёзным и опустил глаза. Бледность щёк показывала, как велико его волнение, а лихорадочный блеск в глазах говорил о внутренней борьбе.
- Ну что ж, отец, ты прав, вернулся я другим. Я знаю, тебе это не понравится, однако сам хотел рассказать всё, - ответил он и откинулся на спинку кресла.
Манолис кивнул и присел на небольшой уютный диван.
- Я готов выслушать тебя, сынок, - тяжело вздохнул он, и Ибрагим, кусая губы, начал свой рассказ.
- Я говорил тебе, что нашего Мехмеда спасла и воспитала женщина по имени Эстэр, она известный лекарь в своём маленьком городе.
Манолис более часа, не отрывая глаз, внимательно слушал сына, который, ничего не утаив, подробно поведал ему о своём путешествии с Иеронимом в Палестину.
Когда тот закончил свою исповедь, отец постучал руками по своим коленям и спросил:
- Это всё? - и Ибрагим с удивлением увидел тень некоторого облегчения на лице отца.
- Да, папа, это всё, - выдохнул он.
- Уф, ну и напугал ты меня, я уж думал, что с тобой случилась беда, - разгладил нахмуренный лоб Манолис.
После некоторого молчания он начал говорить.
- Я никогда не рассказывал…но, видно, сейчас самый подходящий момент сделать это. До Софии я встречался с девушкой, Хриса её звали. Хорошая такая, добрая, хозяйственная. Родители её, бывало, уйдут из дому, она всё переделает, могла огромного быка в стойло загнать.
Твой дед, мой отец, не нарадовался, когда узнал, какая невестка может прийти в его дом.
Однажды в нашу деревню приехала семья, детишек немного, трое, самая младшая была такая худенькая, в чём и душа-то держалась, только на лице такие огромные синие глазищи! Как глянул я в них, так до сей поры и смотрю, налюбоваться не могу, на мою Софию!
Когда она заболела, я словно дышать перестал. А потом выздоровела, так я плакал каждый день в сарае от радости. Так бы посадил её в комнате, пусть себе сидит…а быка я и сам в хлев загоню, - вытер слёзы старый рыбак. – Оставил я Хрису, боялся очень, совесть мучила, все ведь знали, что встречался я с этой девушкой, но оставил. Ради моей Софии.
Это я к тому, сын, рассказал тебе, чтобы ты подождал маленько. Время всё расставляет на свои места. Если поймёшь, что воздуху тебе не хватает без этой женщины, значит, решай, как тебе быть дальше: дышать вполсилы до конца дней своих, зато размеренно, потихоньку, или разрешить себе вдохнуть полной грудью.
Пока ты говорил, я хотел тебе сказать ещё кое-что, но передумал. Не буду. Если Он там наверху решит, что тебе надо это знать, значит, ты это узнаешь, - загадочно сказал Манолис и улыбнулся потеплевшими глазами: - Это меня твоя мама так рассуждать научила.
Ибрагим несколько минут сидел неподвижно, потом подошёл к отцу, присел рядом и положил голову ему на колени.
- Спасибо, отец! Я говорил тебе, что люблю тебя очень сильно?
- Я знаю, сынок! Я тоже люблю тебя! И тоже сильно!
Отец с сыном впервые сказали эти слова друг другу и были счастливы, что, наконец, смогли это сделать!
…После того разговора с отцом Ибрагим почувствовал себя гораздо лучше, спокойнее, хотя и не перестал думать об Эстэр.
В один из дней он вернулся домой совсем поздно и спросил у Ксантии, не возвратился ли от родителей Мехмед.
Её ответ обескуражил его.
- Нет, его опять нет дома. Мне кажется, он не хочет меня видеть, - раздражённо ответила она.
- Ксантия, что ты такое говоришь? Мальчик привыкает, он многое вспомнил…- удивился Ибрагим её словам.
- Я думаю, он меня вспомнил, просто мстит мне, он, как и ты, считает меня виноватой в том, что его украли, - раздражённо сказала она.
- Ксантия! Одумайся! Что ты несёшь! Мехмед матушку тоже ещё не вспомнил, да и меня с трудом, только благодаря скрипке. Какая месть, как ты можешь! А я? Разве я когда-нибудь винил тебя в его потере? Имей терпение, он и тебя обязательно…
- Нет, ты не винил, потому что знаешь, что во всём виноват ты сам! – голос женщины сорвался на крик, - если бы не это твоё дело, которое ты с таким восторгом затеял, у тебя не было бы врагов, и нашему сыну ничего бы не угрожало! Почему ты не захотел быть простым рыбаком? Да, у нас не было бы столько денег, но мы жили бы спокойно, как все, и никто бы нам не завидовал! – у Ксантии началась истерика.
- О, Аллах! Ксантия! Я не мог быть таким, как все, не хотел, разве ты не знала об этом? Прошу тебя, успокойся, ты девочек напугаешь, - он попытался взять жену за плечи, но она оттолкнула его, закрыла рот ладонями, вскочила, едва успела подбежать к тазу с водой для мытья рук и, сотрясаясь всем телом, склонилась над ним.
Ибрагим побелел и подскочил к супруге.
- Ксантия! О, Аллах, помоги! Я сейчас позову доктора, потерпи, - вскрикнул он.
- Нет! Стой, не надо, - схватила она его за руку.
- Почему, Ксантия? Не глупи, я побежал за доктором, - вырвал он руку, сделал шаг, но следующие слова жены остановили его.
- Я беременна! – глухо произнесла она.
- Что?! – у Ибрагима потемнело в глазах. – Когда ты успела…мы же с тобой…
- Это случилось ещё до твоего отъезда, - вытирая рот, ответила она.
- Почему ты мне сразу не сказала? Зачем позволила уехать? – он закрыл лицо руками и тяжело опустился на стул.
Ксантия подошла к нему сзади, уткнулась ему в спину и отчаянно заговорила.
- Прости меня, пожалуйста, прости, я боялась, я не знала, как я скажу это, я вообще не знала, что мне делать, прости, прости…- твердила она.
Услышав её сбивчивую речь, он повернулся к ней и, ничего не понимая, широко раскрыл глаза.
- Прости мня, - ещё раз сказала она, - я скажу…я не могу больше скрывать…Это не твой ребёнок. Я беременна не от тебя.
- Что-о-о?! – ошарашенно прошептал он.
- Ты очень правильный задал вопрос, Тео, когда я успела? Последние несколько лет мы почти не видимся с тобой, ты с утра до ночи пропадаешь в море, занят своим грандиозным торговым делом…А я ещё молодая женщина...