Машу разбудил шум майского ливня – в кои-то веки синоптики не обманули, угадали погоду. Раннее субботнее утро только разгоралось, и она зарылась лицом в подушку, пытаясь уснуть снова, но сон не шёл.
Проклятые выходные! Как же она их ненавидела!
А ведь завтра годовщина – четыре года…
Взгляд невольно метнулся к большой фотографии улыбающейся светловолосой девочки в пышном розовом платье, что висела на стене, напротив кровати. Волосы малышки были заплетены в две длинные тугие косички, на голове красовалась вычурная «золотая» корона, украшенная крупными разноцветными кристаллами. Её красивые голубые глаза были широко распахнуты навстречу всем чудесам жизни – ведь в пять лет от жизни ждёшь только чудес. На фото счастливая именинница собиралась задувать свечи на торте… Последний день рождения дочери…
– Мяу! – большая, вальяжная трёхцветная кошка по-хозяйски вспрыгнула на кровать. Длинный рыжий хвост был воинственно поднят. – Мяу! – требовательно повторила пушистая красавица, глядя прямо в глаза хозяйке.
Женщина слабо улыбнулась и погладила любимицу:
– Ну, иду, иду кормить тебя, чудовище усатое!
Мария выбралась из-под одеяла. Это была невысокая, миловидная тридцатишестилетняя женщина, слегка полноватая, с короткими светло-русыми волосами. Сейчас, после сна, её волосы в совершенном беспорядке торчали во все стороны, словно иглы дикобраза.
Как была, босиком, в розовой пижаме с ананасами, Маша прошлёпала на кухню. Несмотря на полноту, она двигалась легко и грациозно – двенадцать лет занятий в танцевальной студии явственно отпечатались в каждой клеточке тела.
Мария насыпала Фионе корма, налила во вторую миску свежей воды, сварила себе кофе и, прихватив с собой чашку с ароматным напитком, вернулась в комнату.
Впереди был ещё один томительный, пустой, бесконечный, тянущийся, как жвачка, день. Все нормальные люди живут от выходных до выходных, но Маша уже четыре года как не была «нормальной».
Уже четыре года, с тех пор, как утонула её единственная дочь – пятилетняя Алиса, Мария Ласицкая жила, как в тумане. На работе в поликлинике было ещё терпимо: бесконечная череда пациентов, беготня, неотложные вопросы, спасительная суета, но по вечерам и в ненавистные выходные, когда она оказывалась одна в пустой квартире, в окружении фотографий, на которых замерли невозвратные счастливые мгновения, и в плену воспоминаний, становилось невыносимо. В выходные и по вечерам она еле тянула эту жизнь.
В то утро Маша решила, наконец, разобрать старые залежи фотографий на компьютере, и теперь, прихлёбывая чуть тёплый кофе, удаляла их одну за другой.
На компьютерном столе в массивной деревянной рамке стоял один из Алисиных рисунков: под безоблачным голубым небом по синему морю плыл небольшой парусник под ярко-зелёными парусами. Этот рисунок дочери Маша особенно любила. Она взяла его в руки и залюбовалась.
***
– Мама, а я сегодня море рисовала. Мы ведь поедем летом на море, правда?
– Конечно поедем, Алиса.
Дочка протянула ей рисунок: по синим волнам скользил лёгкий парусник под изумрудно-зелёными парусами.
– Доченька, а почему паруса не белые?
– Потому что зелёные красивее.
***
Короткий, резкий звонок в дверь оторвал её от воспоминаний.
– Да иду, иду, – недовольно пробормотала Мария, вскакивая из-за стола и на ходу ныряя в старые бирюзовые шлёпки.
Её золотисто-карие глаза широко распахнулись от удивления – за дверью обнаружился бывший муж Евгений:
– Привет. Впустишь?
– Ну, заходи, – Маша кивнула в знак приветствия.
Женя вошёл в тёмную прихожую, неторопливо огляделся. Мария щёлкнула по выключателю, мягким жёлтым светом загорелась маленькая бра в форме свечи в массивном металлическом подсвечнике.
«Вместе с Женькой её выбирали», – мелькнула мимолётная, непрошеная мысль.
– А здесь ничего не изменилось, – тихо сказал бывший. Он стоял перед ней в длинной мокрой серой ветровке – высокий, худой, ссутулившийся и жалкий.
– Ты, я вижу, зонт с собой так и не научился брать.
– Я по-прежнему не доверяю синоптикам.
– Зря: иногда они бывают правы. Ты совсем промок? У меня где-то твои старые вещи остались. Сейчас принесу – переоденешься.
– Нет, мокрая только ветровка.
– Снимай. Повешу – пусть сохнет.
Из кухни вышла Фиона, увидела Женю, подошла к нему, и с громким урчанием стала тереться о его ноги.
– Гляди – признала, – Евгений слабо усмехнулся, опустился на корточки и погладил кошку. – Признала меня, бестия хвостатая!
Маша поджала губы и нервно сглотнула:
– Ты проходи в зал, я чайник сейчас поставлю.
Она повесила ветровку на балкон, включила электрочайник и вернулась в комнату.
Евгений стоял перед висящей на стене большой фотографией Алисы, по щеке его ползла одинокая слеза. При виде Марии он отошёл к окну и надолго застыл там, глядя на мокрые от дождя понурые старые тополя, что росли под окнами. Он не хотел, чтобы она видела его слёзы.
– И здесь ничего не изменилось: те же куцые тополя растут под окнами, те же шторы на окнах висят.
Женя замолчал и молчал долго – тишину разрывало лишь мерное тиканье часов.
– Маш, можно мне взять несколько Алисиных рисунков на память? У меня же совсем ничего не осталось, – бывший, наконец, отклеился от окна.
Она молча кивнула и, закусив губу, чтобы ненароком не разреветься, нашла в шкафу две толстых папки дочкиных рисунков.
– Вот, выбери, что приглянётся.
Женя стал медленно перебирать рисунки, откладывая в сторону те, что ему приглянулись.
Они не знали, о чём говорить, и сконфуженно молчали. Вдруг взгляд Маши зацепился за обручальное кольцо на руке бывшего:
– Ты женат?
Он вскинул слегка начинающую лысеть голову:
– Уже два года.
– Ребёнок есть?
– Сыну почти год. Львом зовут.
– Красивое имя. Сильное.
Зависть острым коготком царапнула душу: выходит, Женя смог начать жизнь заново, а она – нет. Они вновь замолчали, не зная, о чём говорить, но это тяжёлое молчание оборвал весёлый свист чайника. Маша встрепенулась:
– Тебе чай или кофе?
– Кофе. Если сливки есть.
– Сливки есть. Тебе как обычно?
– Да, как обычно: побольше сливок и без сахара.
Они пили кофе из красивых тонких чашек: по белоснежному фарфору были рассыпаны мелкие жёлтые розочки.
– Постой, – Евгений внимательно присмотрелся к чашкам. – Это же те самые чашки, что твоя бабушка на свадьбу нам подарила!
– Да, две из шести ещё живы.
Мария невесело усмехнулась: тонкий дорогой фарфор оказался долговечнее их брака.
– Ты надолго в Омск? – спросила она.
– На пару дней. Завтра годовщина. Давай вместе сходим к Алисе?
Маша до боли закусила губу, долго смотрела остановившимся взглядом в полупустую чашку и, наконец, кивнула.
– Давай завтра в три, у кладбища, – Женя посмотрел на неё в упор.
– Хорошо.
– Тогда я пойду уже.
Мария принесла с балкона почти сухую ветровку:
– Может, прогладить? Чуть-чуть влажновата…
– Не надо – досохнет на мне.
Она протянула ему ветровку и принесла из зала тонкую папку с десятком отобранных дочкиных рисунков:
– Ты где остановился?
– Пока нигде. Сниму номер в какой-нибудь гостинице. Пока.
– До завтра.
Когда за Женей закрылась дверь, Маша упала на диван и долго сидела, как истукан: без эмоций, без чувств и даже без слёз: на них просто не осталось сил.
А ведь они могли быть счастливыми! Маша удачно вышла замуж: она любила и была любима – в их браке не было ни капли расчёта, так редко сейчас бывает. Через полтора года родилась Алиска – здоровая, красивая, желанная. У них и квартира своя была – Маше по наследству досталась от бабушки. Как говорится, живи и радуйся. Они и радовались, только радость эта была недолгой. Для счастливой жизни им не хватило самой малости – капли везения.
В тот год они впервые собрались на море – путёвки в Турцию и билеты на самолёт были уже куплены. 24 мая Женя ушёл в отпуск, Машин отпуск начинался через неделю, а третьего июня они должны были улететь в Анталию.
Уже были куплены пляжные обновки: красивое зелёное хлопковое платье, зелёная шляпка и купальник изумрудного цвета для Алисы (дочка в последнее время просто влюбилась в этот цвет), несколько ярких футболок с весёлым, глупым принтом для мужа, а для неё, Маши, – три невесомых, ярких, разноцветных парео.
Двадцать шестого мая Женя пошёл на рыбалку со старинными друзьями – бывшими одноклассниками. Рыбаки – Евгений, Дима и Егор – взяли с собой детей: пятилетнюю Алису, шестилетнюю Еву и Никиту, которому вот-вот должно было исполниться семь. Пока папы удили рыбу, дети строили на берегу Оми песчаные замки.
Это был прекрасный, тёплый, солнечный день и, сидя в душном кабинете в поликлинике, без пяти минут отпускница медсестра Мария Лаврентьева радовалась, что дочка сейчас резвится на свежем воздухе…
Около пяти ей позвонил муж и сказал, что Алиса утонула…
Дальнейшее Маша помнила плохо, урывками. Она помнила, как увидела лежащую на песке дочь – маленькую, хрупкую, неподвижную, с разметавшимися по земле светло-русыми волосами, как с криком бросилась к ней…
Её не пускала полиция, Женя оттаскивал её от Алисы, она в отчаянии, слезах и ярости молотила кулаками ему по голове и расцарапала всё лицо…
Никто не знал точно, как это произошло: Алиса была всё время рядом – и вдруг исчезла. Ева сказала, что она пошла собирать камешки и ракушки, чтобы украсить замок. Что было дальше, не видел никто. Наверно, Алиса просто зашла в воду, оступилась – и всё. Дети тонут без крика, не успев даже испугаться…
Гримаса судьбы – минутная беспечность Жени обернулась трагедией.
– Ты был рядом, ты должен был не спускать с неё глаз! – как заклинание, твердила Мария мужу.
А он молчал. Он даже не оправдывался, и от этого она злилась ещё больше.
Алису похоронили в том самом красивом зелёном платье, которое Маша купила дочери для вечерних прогулок по набережной. Когда маленький гробик засыпали землёй, она закричала так, что заложило уши. Маша хотела прыгнуть туда, в эту страшную яму, навеки скрывавшую от неё её любимую девочку, но муж схватил её за руки и оттащил от края могилы. Она вырывалась изо всех сил – на руках осталось несколько иссиня-чёрных синяков, а комья земли мерно стучали по крышке гроба...
После Алисиных похорон Маша и Женя развелись – быстро и тихо. Она вернула девичью фамилию. Нелепая смерть любимой дочери разрушила их семью и убила их любовь. Мария не могла простить мужу смерть доченьки, и иначе как «убийцей» его не называла. В минуты ярости в него летело всё, что попадалось ей под руку.
Через несколько дней после похорон Маше позвонила свекровь и попросила разрешения прийти. Быстрая, напористая, громогласная Алевтина Ивановна после смерти любимой внучки как-то сразу сникла, ссутулилась, постарела.
– Машенька, я несколько поделок Алисиных на память возьму, можно? И несколько рисунков, хорошо? И несколько вещей…
Через пять месяцев Алевтина Ивановна умерла, а Евгений, быстро продав квартиру матери, вскоре уехал в Питер.
В то страшное время мама и Катька Егорова – бывшая одноклассница и лучшая подруга – изо всех сил пытались приободрить Марию, помочь ей, но никто ещё не придумал, как заставить быть счастливым человека, который тонет в своём горе и не хочет из него выплывать…
В тяжёлые дни Машу посещали мысли о самоубийстве, но от самого страшного её уберегла Фиона – Алисино «наследство». Эту трёхцветную кошку притащила с улицы дочка. Алисе тогда было три с половиной года, а Фиона тогда была крохотным, грязным, подыхающим от голода плешивым котёнком.
После смерти дочки красивая, нахальная кошка, которую нужно было кормить и о которой нужно было заботиться, удержала Машу на этой земле.
***
Мария принесла дочери белые розы, а Женя – алые. Они долго молчали у могилы, лёгкий ветер играл лепестками душистых роз, стоящих в двух красивых чёрных вазах, а пятилетняя дочь улыбалась им с надгробного памятника.
«Лаврентьева Алиса Евгеньевна. 12.03.2018 – 26.05.2023», – Машины глаза бегали по выбитой на памятнике изящной золотой надписи.
«Как же мало ты побыла с нами, доченька!», – с горечью думала она.
– Алиса так и не увидела моря, – глухо сказал бывший.
– Не увидела… – грустным эхом откликнулась Маша.
– Будешь? – Женя вытащил из большого синего пакета бутылку водки, два одноразовых стаканчика, упаковку нарезанной ветчины, хлеб.
– Давай.
Выпили, не чокаясь. Женя опять плеснул водку в стаканчики. Маша пила, но не пьянела – слишком взвинчены были нервы.
– Ты часто бываешь у неё? – не отрывая взгляд от фотографии улыбающейся дочери, спросил Женя.
– Бываю… но редко. Я потом неделю полуживая хожу.
Через полтора часа они вышли за ворота кладбища. Женя вызвал Маше такси.
– Ты приедешь на следующий год? – она вскинула на него красивые карие глаза, в которые он и влюбился когда-то.
– Не знаю. Не обещаю, но постараюсь.
– Ты сегодня уезжаешь?
– Да. Самолёт через три часа.
– А вон и машинка моя едет, – Маша чуть пошатнулась: алкоголь-таки ударил в голову. Евгений подхватил её под руку, бережно усадил в машину.
– Маш, ты смотри, не раскисай, – скороговоркой пробормотал он, прежде, чем аккуратно захлопнуть дверцу такси. – Надо жить.
Она поджала губы и молча кивнула.
Вернувшись с кладбища, Мария легла спать и проспала до самого вечера – проснулась только, когда на улице уже начали сгущаться поздние майские сумерки.
– Надо жить, – тихо сказала она себе. – Надо начинать жить.
А не махнуть ли на море, в Сочи? Через четыре дня у неё начинается отпуск. Фиона… Что делать с Фионой? Ну, кошку можно дней на десять оставить у мамы.
– Где же парео? Кажется, они должны быть здесь, – Мария окинула взглядом огромный платяной шкаф. – Да, найти их будет непросто…
Зарядившись кофе, она разбирала шкаф до поздней ночи и, наконец, нашла то, что искала. Все три парео лежали в том самом пакете, в который она сложила их, собираясь в Турцию.
– Ну, вот вы и дождались! – женщина через силу улыбнулась. – Будет в чём красоваться на пляже.
Маша подошла к фотографии дочери и ласково коснулась рукой щеки Алисы:
– Я постараюсь жить, доченька. Постараюсь.
---
Автор: Наталия Матейчик
