У нас, в новейшей истории Отечества, слава Богу, подрастает не первое уже поколение, воспитанное «по-православному». Но в тех, кто уже подрос, заметны порой и горькие последствия излишнего ригоризма родителей, которые, сами едва придя к вере, всю свою неофитскую ревность вкладывают в то, чтобы вырастить из своих чад пламенных постников, столпников и затворников. Желание в общем, хорошее, только методы зачастую оказываются сомнительными и именно потому, что за буквой закона, за набором необходимых знаний и правил, родители перестают видеть и осознавать животворящее действие Духа Святого, видеть живую душу ребенка. Вот и получается порой, что дети, подрастая, уходят из Церкви, потому что церковная жизнь для них существует как бы сама по себе, а жизнь реальная – сама по себе. И, вступая «во взрослую жизнь» наши дети не знают, как в ней жить, оставаясь православными.
Взрослые же порой лишь подливают масла в огонь, утверждая, что именно чем более ты ревностный православный, тем более тебя будет мир ненавидеть и гнать. И вот ребенок ставится перед неоправданно жестким выбором и, попадая всё более под влияние «обычной» жизни, вместо того, чтобы в ней оставаться православным и исповедовать свою веру, живя по-божески – не имея примера такой доброй жизни, постепенно удаляется от веры и от Церкви, думая, что церковная жизнь с «нормальной» несовместима…
Причина может быть отчасти в том «теоретическом» православии, на котором росло поколение родителей нынешних подростков – поколение, воцерковлявшееся, как правило, во взрослом возрасте.
То есть у нас, к сожалению, в широком охвате утрачена традиция православной жизни «в миру». Утрачено умение учиться, трудиться, общаться с людьми, создавать семьи, воспитывать детей, добиваться успехов в профессии, отвечать на вызовы современности и притом оставаться православным христианином.
К чему это я? Да к тому, что помимо сугубо церковного опыта традиций и правил в воспитании (а точнее не помимо, а в нераздельном единстве с ними), важно, чтобы в наших семьях сохранялись тепло и простота человеческого общения, прививался навык во всём многообразии жизни видеть и ценить лучшее и уметь это лучшее отстаивать, беречь и преумножать. Чтобы у детей наших были такие добрые и светлые воспоминания о детстве, такой трезвенный, но простой и чистый взгляд на мир, который помогал бы им сохранять облик человеческий даже в нечеловеческих условиях «постиндустриальной» эпохи. И именно такой взгляд на жизнь, я уверен, поможет нашим детям глубже осознать, воспринять и сохранить православную веру.
Так получилось, что я родился и вырос в семье нецерковной, но понятия и правила и отношения друг к другу в нашей семье царили, по большому счету, христианские. Это вообще было довольно распространенным явлением в советское время. То есть многие о вере прямо не говорили и далеки были от Церкви, но все душевные, нравственные понятия сохранялись именно от многовекового опыта христианской жизни, накопленного и хранимого нашим народом. Это особенно ясно сейчас, когда мы начинаем пожинать горькие плоды уничтожения веры и целенаправленного разрушения этого многовекового уклада во времена воинствующего безбожия… Условно говоря, мы дышали воздухом того леса, который ударными темпами вырубали на протяжении десятилетий.
Я благодарен родителям за то, что у меня в детстве были яркие впечатления, связанные не с развлечением только, но с познанием природы, Отечества, его истории и культуры, с пониманием красоты и высоты человеческих слов и поступков… И пусть я не много чего запоминал тогда, но детские впечатления – самые глубокие, и многие из этих впечатлений были, как я думаю сейчас, первыми моими ступеньками, ведущими в храм…
Передо мной – фотографии сорокапятилетней давности, и я смотрю на них как бы «с обратной стороны», то есть вспоминаю, как эти фотографии делались. Вот одна из них. Мы всей семьей отправились в обычный наш воскресный поход… на этот раз в Красные пещеры. И вот отец устанавливает фотоаппарат на скалу, смотрит на нас через объектив, что-то поправляет, настраивается, взводит какую-то пружину и быстро присоединяется к нам. Что-то жужжит в фотоаппарате – щелк, готово. Сорок лет прошло… а память каким-то непостижимым образом хранит этот краткий эпизод, зарисовку жизни, кусочек из счастливого детства…
Красные пещеры, как, впрочем, и любые другие пещеры в Крыму, тогда не были оборудованы. И вот я отчетливо помню момент сразу после того, как был сделан снимок. Нужно было преодолеть себя и шагнуть в темноту за массивной полуотворенной решеткой, которая стояла на входе в пещеру и, кажется, никогда не запиралась. Помню, как я не хотел никак вступать в эту ужасную тьму и меня уговаривали. Потом всё-таки мы пошли, и были какие-то неясные смутные картины, очертания стен, натеков, выхватываемые светом фонарика, хлюпанье грязи под ногами, какая-то металлическая лестница, по которой нужно было подниматься, а потом идти и идти за отцом, то и дело набивая себе шишки о бугристые своды… Потом мы ползли в глинистом узком проходе, который назывался почему-то «горло Шаманского» и снова шли до подземной речки и дальше – до потрясающего «Обвального зала», за которым уже начиналось подземное озеро… Это была маленькая победа над собой, и награда за неё – ещё одна открывшаяся грань многообразия жизни.
В краеведческом музее с богатой экспозицией, в отделе спелеологии, висела черно-белая фотография, на которой запечатлено подземное озеро, а на нем резиновая лодка, а в лодке юноша – мой отец. Я когда со знакомыми оказывался в музее непременно с тайной гордостью показывал им эту фотку. Теперь этого, к сожалению, нет… Но в памяти всё осталось.
Мы ходили с отцом в Красные пещеры не один раз, и вскоре я уже пообвыкся настолько, что, когда подрос и мне подарили наконец-то велосипед «Украина», я в летние каникулы сам доезжал на велике до села Сорокино, потом катил по пыльной дороге между садов – до подъема к пещерам, дальше затаскивал велик на самый верх, прятал его в зарослях возле туфовой площадки и отправлялся гулять с фонариком по пещере, доходил до речки, дорогу куда я уже знал твердо, и потом возвращался на велике домой.
Вообще их несколько – фотографий, запечатлевших наши семейные вылазки на природу. И за ними, за этими фотографиями – целый мир, щемящее и светлое чувство, даже не одно конкретное воспоминание, а целое кино, множество эпизодов, соединенных в одну ленту, где детство, молодые родители, природа и радость, солнце, клубящиеся облака, горы, свет, зелень леса и ледяная вода родников, счастье полноты бытия – думаю, что не только душевного, но и (пусть даже только отчасти) духовного. Потому что я чувствовал эту любовь, близость Бога, пусть даже не зная Его имени. Именно через природу, через бьющую через край полноту и красоту жизни Господь открывал величие и радость Своего присутствия… И ряд снимков запечатлел моменты этого радостного познания мира. Как в псалмах Давидовых: «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь».
Есть в нашем семейном архиве и другие фотографии, запечатлевшие иной, но неотлучно связанный с тем – первым – опыт, который тоже осмелюсь назвать духовным, изумляясь в который раз полноте любви и снисхождения Божьего к людям, пусть даже пребывающим в неведении, но в неведении не по упрямству (вот что, думаю, важно), а по простоте и в силу сложившихся обстоятельств.
Вот мы с отцом и братом в Успенском Бахчисарайском монастыре, а точнее, в том, что от него осталось, на его развалинах, потому что в середине семидесятых монастырь был уже совершенно заброшен и растащен по кирпичикам, так что остались только пещерный храм и кельи, а из наземных построек – дом настоятеля, в котором жили обычные люди.
Помню затертые, выцветшие фрески в нише храма, с выскобленными ликами, но перед фресками – скромные букеты в бутылках из-под молока – свидетельство неиссякаемой веры в неизбывное торжество красоты и правды.
Есть и ещё одна группа фотографий и воспоминаний детства. Связаны они с историей Отечества, с историей родного края. И эти воспоминания тем паче озарены светом истины, что край этот – благословенный Крым, политый потом, слезами и кровью многих поколений праведников, преподобных и мучеников.
Вот фотографии из Севастополя. Тоже вторая половина семидесятых. К нам тогда из Щебетовки приехала погостить семья маминого брата. И вот мы летним утром отправились все вместе в Севастополь. Для меня это было первое посещение этого великого города, и он как-то сразу меня покорил, ворвался в душу праздником света и счастья, овеянный доблестью и героизмом высокой жертвенности…
То есть это были не какие-то слова, а реальность, которой дышали, кажется, воздух, вода и камни. Всё соединилось в одно яркое и светлое впечатление. Свежий морской ветер, Памятник затопленным кораблям, пушки Четвертого бастиона, древние улочки Херсонеса, полуразрушенный Владимирский собор, мощь военной эскадры на рейде… А потом, через несколько лет, когда я был в Севастополе во время сборов по гребле – этот мой взгляд, мой опыт познания только расширился посещением военного кладбища на Северной стороне, слушанием рассказов о героических каменоломнях Шампан, прогулками по тихим, но хранящим свой, особенный облик, улочкам… Так что когда много лет спустя, в начале 1993 года, я снова вернулся в Севастополь, это была уже долгожданная и радостная встреча с любимым городом. И когда мне довелось пару недель пожить в только что начинавшем возрождаться Инкерманском монастыре – какие же это были незабываемые ощущения! Потому что я уже смотрел на город взглядом осознанной веры, и этот взгляд придавал всему осмысленную полноту, вбирал в себя все прежние впечатления, позволяя их осмыслить ясно и глубоко…
Вообще наши детские чувства черпали пищу из реальной жизни. Каких-то искусственных «интерактивных» радостей, вроде кино и мультиков, было мало, и они не играли в нашей жизни решающего значения. Современные же дети в большинстве своем опасно пресыщены впечатлениями, информацией, ошеломляющим разнообразием выбора во всех областях и потому не способны, как мне кажется, к глубоким и сильным переживаниям.
Здесь действует простой закон. Не может испытывать подлинного вкуса пищи и естественной радости от еды тот, кто постоянно пребывает в пресыщении. Это одна сторона. А вторая – качество этой пищи душевной… Ну, принято ругать сейчас всё подряд, чем пичкают наших детей, но ведь это во многом и справедливо. Потому что при всей кажущейся наивности наших детских впечатлений они во многом были связаны с бережным и внимательным отношением к нам со стороны взрослых. Я понял сейчас, что именно то поколение, которое пережило войну, разруху, голод и все те ужасы двадцатого века, что свалились на голову нашей страны, – вот это поколение всё, что делало для нас, детей, делало с любовью и бережностью, с искренней заботой о нас, о детской душе, стараясь привить нам любовь к добру и ограждая от зла. Есть ли сейчас в условиях всепожирающей индустрии угождения плоти эта любовь и бережность, эта действительная забота о благе, трепетное отношение к детской душе? Хочется сказать, что нет, но это, конечно, не так. Есть, потому что иначе земля и все дела на ней сгорели бы немедленно. Но так хочется, чтобы таких людей было больше, и вот что удивительно: это ведь в нашей власти.
И верю, что в нашем Отечестве будет всё больше таких добрых и чутких людей, способных напитать детские души добром, а не ядом страстей и пороков, приносящим только разлад, страдания и дешевую прибыль…
Детская память порой сильнее реальности. Однажды отец зашел со мной к старой своей знакомой и краеведу Людмиле Яковлевне Гуменюк. Она когда-то, когда отец ещё был мальчишкой, организовывала туристические походы и привила отцу любовь к природе, Отечеству и родному краю. И вот мы к ней пришли в гости. А старая её коммунальная квартира в цокольном полуподвале, с высокими потолками в таинственном полумраке была настоящим музеем… Я просто одеревенел. Ну настоящий музей! Чего тут только не было... И какие-то доисторические окаменелости, и переливающиеся таинственными огнями минералы, картины местных художников, обломки амфор и старинный турецкий ятаган, папки с фотографиями пещерных городов и даже настоящий зуб мамонта… Меня совершенно покорила и сама хозяйка квартиры и, конечно, её дом. Помню даже, как я под впечатлением на следующий день в детском саду рассказывал о новой своей необыкновенной знакомой…
Впоследствии я много раз бывал в этой удивительной квартире… а потом хозяйка её умерла, и годы пронеслись… И вот меня позвали освящать новую большую клинику, которая заняла целый квартал. Я хожу по помещениям этой клиники, освящаю их, и вдруг до меня доходит, что именно где-то здесь – в недрах нового учреждения, когда-то располагалась квартира Людмилы Яковлевны. И одна, современная реальность как бы накладывается на иную – бывшую, но не исчезнувшую, а продолжающую непостижимым образом существовать в моей душе и в моей памяти… Разве это не чудо? Но самое большое чудо заключается в том, что та – иная – реальность значила и значит для меня неизмеримо больше, чем какая-нибудь «фактическая» реальность, не дающая ничего ни уму, ни сердцу. И какая-нибудь старенькая квартира с тяжелыми створчатыми ставнями, солнечный свет, пробивающийся из-за штор, пыль в столбе света и забытый давно, но отрадный разговор и многое ещё чего – всё это реальнее и живее, чем деятельность какого-то совершенно чужого для меня банка или косметологической киники.
Где она – реальность?.. В том ли только, что можно пощупать сейчас и увидеть своими глазами, а чаще ни то и не другое, а просто осознать, что вот здесь стоит такое-то здание и в нем происходит такая-то коммерческая деятельность. Так что же реальнее – это новое здание с его жизнью или то, что было когда-то на этом месте и что продолжает питать душу? Для меня ответ очевиден. Да и не для меня только, а для всех, у кого есть дорогие сердцу воспоминания, даже если места этих воспоминаний давным-давно «замещены» иной реальностью…
Вот почему так важно, чтобы опыт действительно церковной жизни соединялся в наших детях и с опытом радостного и теплого общения в семье, с опытом познания природы, созидательного труда, истории родного края, любви к Отечеству.
И, думается, вот именно из таких воспоминаний детства и могут вырасти поколения православных людей – в полной мере церковных, но и способных ценить красоту и величие Божьего мира, стремящихся познать и раскрыть в себе полноту Божьего замысла о человеке.
Я благодарен родителям за то, что они при всей, в общем, скудости бытовой дали нам с братом представление о богатстве теплоты и любви, о верности в семейной жизни. Раньше я этого не понимал и даже не ценил, пожалуй. Но теперь, когда вокруг столько горьких и тягостных примеров разрушения семей из-за эгоизма, страстей, капризов и амбиций… когда столько вокруг развала и распада нравственного, душевного, я понимаю, как это важно. И понимаю также, что правильное церковное воспитание призвано именно освятить и оживотворить, обогатить душевную и телесную жизнь человека не потаканием прихотям и страстям, а дарованием человеку способности видеть, чувствовать и ценить в этом мире присутствие Божественной радости, красоты и правды.
Недавно после долгого перерыва мне снова довелось пройти по Старому городу, по улицам моего детства. И вот что делает память с человеком! Вдруг нахлынули разом все те образы, ощущения, чувства, которые запечатлелись в душе за всё время, пока я ходил этой дорогой домой. Всё, всё ожило: старые дома, акации, прогалины брусчатки, запах прогоревшего угля и уютной ветхости, хлопающее на ветру бельё и шорох палой листвы, подгоняемой ветром, – всё моментально наполнилось в душе теми давними и до поры до времени забытыми чувствами. Я знал, что иду по делу, но чувствовал, что иду домой. Я знал, что в доме моём давно живут чужие люди, но чувствовал, что ждут родные и это так естественно и просто... что слёзы наворачиваются на глаза. Я знал, что пройду мимо, но чувствовал, что сейчас заверну в проулок, потом во двор и, как всегда, окажусь в том добром, уютном мире, которого больше нет, но который я так сильно люблю! Сладкая, светлая мука: оказаться в реальности красоты, озаряющей память и живущей едва ли не явственнее, чем всё то, что доступно в «действительности».
Дорогие взрослые! Давайте будем делать всё возможное для того, чтобы у наших детей были такие воспоминания жизни, которые помогут им преодолеть страшную и жестокую правду существования! Потому что эти воспоминания – не то, что относится к прошлому, а отсветы Царствия Божьего. Это отголоски вечности, облеченные в мимолетные образы земной, скоротечной жизни.
Протоиерей Димитрий ШИШКИН
Публикация сайта Крымской митрополии
