Глава 114
– Элли, срочно!
– Что случилось?
– Леонид Алексеевич из третьей палаты твой пациент? – спрашивает Лидия Туманова.
– Ипохондрик? Да, что с ним?
– У него инфаркт.
– Что?!
Ничего себе! Срываюсь с места и бегу спасать больного.
– Что случилось? – вбегаю в палату.
– Ты ему давала какие-то лекарства? – над мужчиной склонился Данила.
– Нет, только уши прочистила.
– Давление 70, – говорит медсестра.
– Он жаловался на боль в груди? – уточняет Береговой.
– Он жаловался на всё. Но ЭКГ была нормальная.
– В том и дело, что была. Сегмент СТ поднят, у него инфаркт.
– Сердечных факторов риска не было, – продолжаю то ли спорить, то ли убеждать себя в том, что Леонид Алексеевич в порядке.
– Капельницу, – и Данила добавляет названия двух препаратов, улучшающих работу сердца.
– Я войду во вторую вену, – говорит медсестра.
– Желудочковая тахикардия, – сообщает первая.
– Заряжай на сто, – произносит Данила.
Мне пока остаётся только наблюдать. Не отпихивать же коллегу от стола.
– Ну, чего стоишь? Бери электроды, – немного нервно говорит мне Береговой.
Спустя какое-то время удаётся стабилизировать. Но пока оставляем в палате под наблюдением. После выходим вместе с Данилой.
– Он явный ипохондрик, – говорю коллеге. – Анализы нормальные.
– Инфаркт не всегда выглядит, как в учебнике. Ты забыла сделать общий анализ крови. Лейкоциты 1800, гематокрит всего 18. Что это значит?
– Апластическая анемия, – отвечаю сразу.
– Точно. Теневая гипоксия – фактор риска. Надо вызвать на консультацию гематолога, который сделает биопсию костного мозга.
– Мне так жаль, что я этого не заметила… – говорю удручённо.
– Это потому, Элли, что тебе не надо всё стараться делать самой. Ты у нас и жнец, и на дуде игрец. Стараешься повсюду поспеть, – улыбается Данила снисходительно и оставляет меня наедине со своими мыслями.
«Да, ведь чуть не убила человека», – грустно думаю, шагая к себе в кабинет.
– Милочка! – знакомый голос отрывает от печальных размышлений. – Вы совсем меня тут забыли?
Через силу улыбаюсь, но Народная артистка СССР – человек очень проницательный и сразу понимает, какие крупные кошки сейчас скребут у меня на душе. Она перестаёт улыбаться и делает пригласительный знак рукой. Когда захожу в палату, молча наливает мне рюмку коньяка и протягивает:
– Даже не думайте отказываться… – делает театральную паузу, после мгновенно перевоплощается в старую ведьму. То есть это всё та же Изабелла Арнольдовна, но секунду назад была она, а теперь злая, насквозь пропитанная злом старуха. Как ей удаётся так перевоплощаться?! Смотрю немного со страхом: такое поведение свойственно только двум категориям на свете: шизофреникам и… гениальным актёрам.
– Не выпьешь – прокляну, – сверкая глазами и оскалив белые зубы, замогильным голосом, отчего у меня мурашки по коже, проговаривает Копельсон-Дворжецкая. Её худая рука, обтянутая тонкой восковой кожей, опутанной синими жилками, тянется ко мне. Ощущаю себя барышней из древнерусской былины, которой злая старуха даёт ядовитое зелье.
Но беру и выпиваю.
– Ну вот, и чудненько! – улыбается Изабелла Арнольдовна, снова мгновенно преобразившись.
– Как вам это удаётся? – спрашиваю ошеломлённо. – Только что были старой ведьмой, простите за прямоту…
– Ах, это? – она машет рукой. – Система Станиславского, ничего особенного.
Смотрю молча, поскольку лишь слышала о ней, но не более. Народная артистка СССР понимает моё недоумение и говорит:
– Правда переживаний, стремление к сверхзадаче, соблюдение обстоятельств роли и так далее. А знаете, кто мне помог научиться?
Снова мотаю головой.
– Олежка Ефремов. Да-да, он самый. Я видела однажды, как он играл Сталина. Причём из-за кулис наблюдала. Вот представьте: стоит Народный артист СССР, курит, – боже, он всегда дымил, как паровоз! На нём серое пальто, под ним полувоенный френч. Галифе, сапоги, в правой руке трубка, – это всё реквизит. Вот он передо мной, ждёт отмашки. Получает её, выходит на сцену, начинает говорить, и у меня внутри всё сжимается. Потому что вижу и слышу не Олега, а Иосифа Виссарионовича. А ведь он его терпеть не мог! В 1966 году Ефремов даже подписал письмо деятелей культуры и науки Брежневу против реабилитации Сталина. Ну, а вы чего кукситесь, милочка?
Вздохнув, рассказываю, как едва не угробила пациента. Сложного, ипохондрика, но на то знания и опыт, чтобы даже в таких ситуациях видеть суть.
– А я ведь однажды погубила человека, – вдруг произносит совершенно спокойно Копельсон-Дворжецкая. Бросаю на неё заинтересованный и немного нервный взгляд. Она ловит его, усмехается. Молча позволяет, меня не приглашая, себе ещё рюмочку коньяка, потом закручивает крышку на бутылке и убирает её в тумбочку.
– Это было в 1943-м. Здесь, в Ленинграде. Мой старший брат, Ромка, которому тогда стукнуло 15, записался в добровольную пожарную дружину. Чтобы паёк усиленный получать. Мы же тогда все полупрозрачные от голода ходили. Я увязалась за ним – дома страшно одной оставаться: мать на Путиловском заводе, отец на фронте. Сидим на крыше дома на Гороховой улице. Осень, холодно, страшно! И на небе ни облачка – как назло! Значит, точно прилетят. Жмёмся друг к другу. Рядом шпицы большие и ведро с водой – бомбы-зажигалки тушить. И вдруг вижу: из духового окна выбирается… мне тогда показалось, это чёрт: тощий, весь в чёрном, гибкий, как шланг. Тычу Ромку в бок: «Смотри, там!» Он глядит, тихонько ахает: «Спрячься, говорит, за трубой, не шевелись! Я за милицией. Это диверсант!» Брат ушёл, я шмыгнула за трубу, как мышка. Но любопытство – страшная вещь! Выглянула. Тот, в чёрном весь, достал из-под пальто факел, разжёг и давай махать в небо. Вскоре загудело наверху, прожекторы засветили, загремело вдалеке – зенитки бьют. А этот стоит и машет, будто в гости зовёт. И вот знаете, Элли, такая злость меня взяла! Я же сама едва не погибла под бомбёжками, и не раз, а тут этот поганец стоит и врагов приманивает! Не выдержала. Подкралась к нему тихонько, да и толкнула в спину.
Копельсон-Дворжецкая замолкает. Воспоминание очень неприятное, тяжёлое.
– Он вскрикнул, факел выронил, загремел, как сухая колода, по кровельной жести. Видела только, как тощими пальцами, обдирая их в кровь, цепляется за металл. Но это несколько секунд, а потом «А-а-а!» и дальше глухой удар, тишина. Когда брат с милиционером прибежал, я уже ревела. Успокоили, рассказала. Милиционер меня поставил на ноги, – это уже когда во двор спустились, – руку пожал и серьёзно так: «Благодарю за службу!» Я шмыгнула носом: «Служу трудовому народу!» Вот и ношу этот груз. Уже столько лет. В церкви была, но каяться попам не умею.
Изабелла Арнольдовна смотрит на маленькие золотые часики на её худом запястье.
– Всё. Оставьте меня. Разболталась я тут с вами. Мне новости пора смотреть, – и цапнула пульт от телевизора.
Я, уже привычная к манере вот так прощаться, выхожу. На душе и правда полегче немного. Да и некогда расслабляться: поступила пожилая пациентка. Сразу узнаю её: это та бабушка, супруга «дяди Бори», который некоторое время назад скончался у нас из-за сердечной недостаточности. Здороваюсь с ней и наконец-то узнаю, как зовут: Евдокия Фёдоровна.
– Вы не найдёте того молодого врача? Он лечит моего мужа Борю после пожара, – просит она. – Как же его фамилия?
– Куприянов? – спрашивает медсестра.
– Нет.
– Береговой? – предлагаю свой вариант.
– Точно!
– Хорошо, мы найдём его. Вы кашляете?
– Нет.
– Пульс нитевидный, – сообщает медсестра.
– Живот болит?
– Ну не сказала бы.
– А что болит?
– Мне 81 год, милая, у меня всё болит, – отвечает она, и я машинально сравниваю её с Народной артисткой СССР. Та старше на 13 лет, но как держится! Хотя зачем сопоставлять? Все люди разные, уж кому-кому, а мне это прекрасно известно.
– Боли при мочеиспускании? – пытаюсь установить диагноз.
– Нет, но хожу на двор очень часто.
– Мы вас обследуем.
– Давление 80 на 50.
– Я постараюсь найти доктора Берегового.
– Спасибо, – улыбается старушка.
– Видимо, уросепсис, – делаю предположение для коллеги. – Начнём с литра физраствора и сделаем общий анализ, посев и биохимию крови, общий анализ мочи.
– Антибиотики надо? – интересуется медсестра.
– Дождёмся результатов.
Выхожу из палаты, иду в регистратуру. Мне дают нового пациента – приятный молодой человек 23-х лет, зовут Руслан Аитов, и если бы я была татарской девушкой, мечтающей выйти замуж непременно за красавчика, то этот бы оказался в числе избранных. Очень симпатичный, вежливый студент-юрист. Рядом со мной Ольга Великанова, – продолжает учиться.
– Итак, у вас сильно болит голова? – спрашиваю его, глядя в карточку.
Руслан кивает.
– Да.
– Раньше болела?
– Я принимал обезболивающее.
– Где именно болит?
– Вокруг правого глаза. Пульсирует.
– Тошнит?
– Да.
– Свет раздражает?
– Да.
– Мы найдём вам место и проведём обследование, – говорю ему.
Вскоре Руслан отправляется в палату, я спрашиваю Ольгу:
– Что думаешь?
– По-моему, это классическая мигрень, – отвечает ординатор. – Предлагаю дать ему подкожно шесть миллиграммов, – и она называет лекарство от головной боли, которое сужает кровеносные сосуды вокруг мозга. Как думаете?
– Хорошо, согласна. Занимайся.
– Я сама?!
– Ты же когда-нибудь станешь врачом. Привыкай.
Спешу к Евдокии Фёдоровне, прихватив с собой Данилу. Когда он входит в палату, старушка улыбается ему так, словно встретила близкого человека.
– Ах, это вы! – восхищается она. – Наверное, не помните меня? – ещё и кокетничать умудряется.
– Помню. Как вы себя чувствуете?
– Неплохо. Обо мне так заботятся.
– Не сомневаюсь. Вы в хороших руках.
– Систолическое 85, – негромко произносит медсестра. – Нитраты и лейкоциты в моче повышены.
– Какие антибиотики выпишешь? – спрашиваю Берегового. Он называет два препарата. В целом соглашаюсь, но предлагаю одно лекарство, которое можно вводить раз в сутки, и нефротоксичность у него меньше. Данила не спорит. – Можно тебя на минуту? – прошу его выйти.
Береговой идёт прежде к Евдокии Фёдоровне и сообщает, что скоро придёт. Старушка счастлива.
– Давление у неё очень низкое, – замечаю, когда выходим.
– Да, сепсис. У неё в крови бактерии, – соглашается Данила.
– Надо поднять давление жидкостью и сердечными препаратами.
– Ты уверена, что она этого хочет?
– Она обратилась к нам, значит, мы должны сделать всё возможное.
– Мы должны сделать всё, что хочет она. Вряд ли это включает трубки и аппараты, – замечает Данила.
– Ты же знаешь, в нашей стране решения такого рода принимает врач, а не пациент, – отвечаю на это. – Так что следуй правилам.
– Так точно, босс, – нехотя соглашается Береговой.
Я знаю: многие хотят, чтобы у нас изменились законы. Чтобы какой-нибудь смертельно больной человек мог подписать отказ от реанимации. Но могу представить, сколько спекуляций на эту тему, сколько ошибок и подлогов появится! Так что лучше, как есть.
– Эллина Родионовна! Помогите! – слышу крик Ольги, бегу к ней. Вижу, что переодетый в больничное Руслан Аитов сидит на койке, его грудь и шея покрыты рвотной массой.
– Как самочувствие? – спрашиваю его встревоженно.
– Моей жене этот кофе тоже не нравится, – грустно усмехается он, стараясь сохранять присутствие духа.
– Вдруг начался бред и рвота, – сообщает Ольга.
– Возможно энцефалит или менингит, – озвучиваю свои предположения.
Руслан тем временем начинает разговаривать. Болтает какую-то околёсицу, глядя перед собой и общаясь с невидимым нам собеседником. Прошу медсестру ввести два кубика успокоительного, а также сделать анализы на калий, кальций, гормоны щитовидки и токсикологию. Сама же беру набор для пункции.
Вскоре Руслан лежит недвижим – успокоительное отключило его сознание. Говорю Ольге сделать укол обезболивающего. Сама держу его, чтобы, если вдруг дёрнется во время процедуры, ничего себе не повредил. И как в воду смотрела! Стоит ординатору лишь легонько прикоснуться иголкой к коже, как студент внезапно приходит в себя и начинает дёргаться и кричать:
– Что вы в меня втыкаете?!
– Держи его! – обращаюсь к медсестре.
– Руслан, успокойтесь, – просит больного Ольга. – Ничего страшного, это не больно.
Парень не унимается.
– Что вы втыкаете мне в спину?! – снова вопит.
– Ещё два кубика успокоительного, – уже требую от медсестры. – Ольга, делай!
– Я получу ликвор с кровью, – отвечает она растерянно.
– Спокойнее он не станет, – предупреждаю её.
– Я чувствую сопротивление, – нервно говорит ординатор, приставив иголку.
– Вводи дальше.
– Жидкости нет.
– Провал был?
– Нет.
– Вводи дальше.
– Не могу.
– Можешь!
– Хватит, пожалуйста! – умоляет Руслан со слезами. – Мне больно! Не надо!
– Ну вот, потекла. Руслан, успокойтесь, расслабьтесь, – уговариваю пациента.
Всё это время я его держу, буквально навалившись сверху. Будь студент крупнее, скинул бы меня, как игрушечную.
– Как слеза, отлично, – смотрю в мензурку на совершенно прозрачный ликвор. И коли спинномозговая жидкость так выглядит, некоторые заболевания можно исключить.
Ольга тяжело выдыхает.
Не успеваю дух перевести, как вызывает Вежновец. Это уже кажется мне смешным. «Может, он правда на меня запал и поэтому хочет видеть так часто? Но ведь если сравнивать меня с Ольгой Тихонькой, то мы совсем непохожи. Получается, я не во вкусе главврача. Или он в плане женщин всеяден? Ой, только не это!» – думаю, пока еду в лифте.
– Срочно мойтесь. Будем делать операцию, – говорит Вежновец, проходя мимо меня по коридору. Вид у него крайне озабоченный, ни следа сарказма. Наверное, дело и впрямь серьёзное.