Далёкие тридцатые годы.
По зову партии, по велению сердца лучшие комсомольцы получали путёвки в авиацию и переступали заветный порог аэроклубов и лётных школ. Боевой клич «Комсомолец, на самолёт» привёл в авиацию первое поколение советских лётчиков. Каждый новый день приносил вести о новых свершениях. Всё было впервые. Первый тракторный. Первый автомобильный. Строились Днепрогэс, Магнитка. На очереди был первый серийный самолёт. Огромная страна только набирала темп. Но шаг её был стремителен. Он был направлен ввысь — решалась одна из важнейших задач, поставленных партией: превратить Страну Советов в великую авиационную державу.
Только ещё создавалась отечественная авиационная промышленность, а советские лётчики Чкалов, Байдуков, Беляков и многие другие своими рекордными полётами изумляли весь мир. На них мечтали быть похожими мальчишки и девчонки, приходившие «учиться на лётчика». Как и большинство её сверстников, по комсомольской путёвке пришла в авиацию Лариса Литвинова.
Суровый сорок первый год застал Литвинову уже опытным летчиком-инструктором. 33 её ученика участвовали в боях при защите Родины. Летчик-инструктор Литвинова могла гордиться своими воспитанниками, многие из которых прославились в бою. Но неуёмное желание своими руками бить фашистов заставляло подавать всё новые и новые рапорта об отправке на фронт.
И вот, наконец, фронт. Авиационная часть, которую сформировала Герой Советского Союза лётчица Марина Раскова. Полк ночных бомбардировщиков под командованием Евдокии Бершанской. Боевые дела этих девушек-летчиц овеяны легендой. Именно они умели нанести точный и внезапный удар по врагу. Именно они на скромных тружениках войны ПО-2 показывали чудеса храбрости и беззаветной преданности Родине. Почти 25 тысяч бомбовых ударов — боевой счёт личного состава 46-го авиационного полка, состоящего целиком из девушек-комсомолок. Вместе с полком прошла славный боевой путь от предгорий Кавказа до стен Берлина. Герой Советского Союза Лариса Николаевна Литвинова. 816 боевых вылетов на ee личном счету.
Об одном из них ни пойдёт здесь рассказ.
— Летом 1943 года на Кубани шли жестокие бои с фашистами. Помню в одну из ночей нашему полку была поставлена боевая задача: бомбить вражеский аэродром в районе станицы Гастагаевская.
Со штурманом Галей Беспаловой мы взлетели с аэродрома и взяли курс на цель. Летели мы на маленьком безоружном самолёте ПО-2, на котором, кроме бомб, не было никакого вооружения для защиты от обстрела.
В назначенное время подошли к вражескому аэродрому. Видим на нём взрывы бомб, сброшенных нашими подругами. Но почему-то молчали зенитки, бездействовали прожектора. В чём дело? Неужели аэродром без прикрытия?
И вдруг в глаза ударил яркий свет. Вокруг самолёта запрыгали огненные шары-разрывы зенитных снарядов.
— А, залаяли! — не то радостно, не то раздражённо вскрикнула Галя.
— Да, наконец, они раскрылись... Думали, одиночный самолёт к ним залетел, не хотели демаскироваться, — ответила я, а сама раздумывала, с какой стороны лучше зайти, как вырваться от прожекторов? Осколки снарядов барабанили по обшивке самолёта, он непрерывно вздрагивал, а я швыряла его из одной змейки в другую, сплетала каскад манёвров, чтобы ослабить прицельность огня.
Штурман, прикрывшись от слепящего света прожекторов, из-под рукава вглядывалась вниз, на вражеские самолёты, выстроившиеся на аэродроме. Она подала команду: «Курс 220! Держать боевой курс!».
Прицеливание длится 30—40 секунд. Всё это время самолёт представляет прекрасную мишень для зенитчиков, и они стараются вовсю... Я строго выдерживаю курс, скорость, высоту, создаю необходимые условия точного бомбометания... и вдруг самолёт резко качнуло, повалило на крыло... прямое попадание в левую плоскость... И тут же снова удар... Второе попадание. Израненный самолёт плохо слушается управления, зарывается носом, заваливается с одного крыла на другое... А Галя грозно требует: «Держать боевой курс». Сцепив зубы, я прикладываю все свои силы и умение, чтобы удержать в нужном режиме самолёт.
Наконец раздаётся долгожданное: «Готово! Пошёл!», значит, бомбы сброшены. И снова выписываем змейки, горки, маневрируем, маневрируем, пытаясь быстрее вырваться из зоны обстрела. Вокруг дым, копоть и пороховые газы. Буквально нечем дышать, слезятся глаза, а обстрел всё продолжается... От полёта совершенно мокрое лицо, взмокла спина, кажется, совсем не осталось сил, просто не хватает физических сил вести израненный самолёт. Но руки привычно делают своё дело — самолёт маневрирует, постепенно удаляясь от цели...
— Горит! Горит самолёт! Попала!.. Ура! — радостно кричит Галя, — Лорка, посмотри, как горит самолёт!
Да, внизу горел фашистский самолёт, по которому мы только что бомбили. Полёт удачный. Боевое задание выполнено! Чтобы ослабить свет ярких прожекторов и лучше рассмотреть результаты бомбометания, штурман сбрасывает уже третий САБ (светящуюся авиационную бомбу). А я всё продолжаю вести смертельный поединок, маневрирую, уклоняюсь от прицельного огня зенитчиков... Наконец, самолёт окунулся в черноту ночи. Кромешный ад огня и света остался позади.
— Пятнадцать минут были под обстрелом, — спокойно докладывает штурман. — Они нам искалечили самолёт, а мы их сожгли, немножко отквитались...
— Отквитались, да не совсем. За нашу подбитую нужно их десяток уничтожить... Удастся ли дотянуть до своего аэродрома? Совсем не слушается самолёт, и руки, кажется, вот-вот отвалятся, — ответила я.
Только через тридцать минут нам удалось благополучно дотянуть до своих.
А. ПРОНЕВИЧ (1972)
