Вот ведь какое дело... 30 с лишним лет занимались тем, что разрушали устои и объясняли людям, будто прошедшая советская эпоха была одним сплошным кошмаром, а вот сейчас-то и заживем по рыночным законам дружно, счастливо и в полном единении с цивилизованным миром. В результате едва окончательно не оформился общенациональный переход из положения "на коленях" в коленно-локтевую позу, но таки вовремя спохватились. И тут выяснилось, что очень приличный процент населения имеет совершенно чуждые общегосударственным интересам ценности и взгляды и не стесняется их публично выражать - все эти сокрушанты по братскому народу, мечтатели по Парижу, Лондону и прочим центрам цивилизации, желельщики безухих людоедов и всякие разные нетвойнисты.
Пришлось экстренно дорабатывать законодательство, чтобы все это разнообразие внутренних врагов - явных и потенциальных - иметь возможность хотя бы условно законно изолировать от общества или, как минимум, напугать до икоты и заставить также публично каяться. Вынужденное и вроде бы правильное решение.
Но тут вот какая загвоздка-то... Боевые действия закончатся - рано или поздно, так ли иначе, а законы останутся и правоприменительная по ним практика тоже - в отработанном до мелочей варианте. И вот тогда всем станет не весело, как уже в истории бывало. Мода на доносы уже набирает обороты, то ли еще будет... Ведь по тем же самым основаниям, что и горластого недалекого долбозвона из Тик-тока, можно упечь кого угодно - например, за критику очередной военной реформы или за обсуждение недостатков снабжения.
Да просто сказал в сердцах наглой физиономии за казенным столом "Расстреливать таких надо!" - и получил срок, прецеденты имеются. Или даже не сказал, а опрометчиво написал где-то в соцсетях. Рявкнул матом, не подумавши, из окна на пьяную компанию в час ночи, а там личности вне критики - получи опять же срок... И пошел конвейер, застучали дятлы...
Тут очень полезно изучить исторический опыт. Он скажет гораздо больше, чем мы можем себе позволить сказать. Нам в этом, как обычно, поможет Борис Николаевич Григорьев - наш автор.
Степан Иванович Шешковский
Б.Григорьев
Аннотация статьи А.Н.Корсакова «Степан Иванович Шешковский (1727-1794)», опубликованной в журнале «Историческом вестник» том XXII, 1885 год
Представим читателю ещё одного государственного человека времён Екатерины II – Степана Ивановича Шешковского собственной персоной. Историк А.Н.Корсаков считает эту фигуру настолько значимой для «золотого века» Екатерины, что пройти мимо неё просто невозможно. Диссонанс от сопоставления этих имён кажется очень сильным: либерально настроенная, добрая и гуманная правительница, переписывающаяся с передовыми мыслителями Европы и Шешковский.
А между тем Степан Иванович занимает своё место в истории второй половины XVIII века так же естественно, как Г.А.Потёмкин, братья Орловы, Н.И.Панин, А.А.Безбородко или А.В.Суворов. Если последние приносили славу и создавали основы величия России, то первый стоял на страже авторитета и репутации Екатерины и охранял её от всего, что могло бы бросить тень на неё и её правление. Таково было предназначение этой фигуры, и насколько удачно выполнил Шешковский свою роль, пишет Алексей Николаевич, судить трудно. Одна из причин этого – недостаток информации об этом человеке.
…Шешковские происходили от поляков.
Известно, что дед нашего героя жил в Гродно и в одну из войн с Польшей попал в плен и каким-то образом оказался среди прислуги Петра Великого. Так, во всяком случае, рассказывал его отец Иван Емельянович, ссылаясь в свою очередь на своего отца Емельяна Семёновича Шешковского. К какому сословию принадлежали Шешковские – к шляхте или мещанам, когда конкретно попал в плен к русским Емельян Семёнович, умер ли он католиком или православным, науке, как говорится, неизвестно, но все его дети и внуки были уже православного исповедания. А Степан Иванович был даже очень набожен, как мы увидим из нижеследующего повествования.
Отец нашего героя был женат на Мавре Лукиной, а вся его трудовая жизнь прошла в канцеляриях: он начал в 1709 году с простого копииста в ижорской канцелярии и кончил в 1751 году коллежским регистратором московской померной[1] таможни. В выданном ему аттестате говорилось, что 62-летний коллежский регистратор Шешковский увольнялся со службы «за старостию и маловидением» и отличался добропорядочностью и примерным поведением.
Но не прошло и 10 месяцев после увольнения, как Иван Емельянович снова запросился на службу, но ходатайство его об этом не было удовлетворено. Не устраивал его и чин коллежского регистратора, и он просил дать ему чин армейского поручика. «Обтёршийся» на службе Шешковский всё-таки добился того, чтобы его в 1754 году «пристроили» полицмейстером в Коломну, но без жалованья. Умер он где-то в 1760-х годах.
В Москве на Кисловке в приходе Риз-Положенья у него был дом и трое дворовых людей, а в Тверском уезде - 36 четвертей земли, составившее приданое Мавры Лукиной. На Кисловке Ивана Емельяновича окружала дружная и многочисленная семья, состоявшая из жены, трёх сыновей и дочери Пелагеи, находившейся в замужестве за сенатским подканцеляристом А.Л.Некрасовым и имевшей трёх детей.
Младший сын Ивана Емельяновича Михаил умер в возрасте 15 лет, старший сын Тимофей пошёл по стопам отца и служил в воеводской канцелярии г. Коломны. Как и отец, отличался беспорочной службой и примерным поведением и был уволен со службы армейским подпоручиком.
Средний сын – Степан – сделал довольно удачную карьеру: прослужив честно и беспорочно 56 лет, умер в чине тайного советника и кавалером ордена св. Владимира 2-й степени и с такими материальными средствами, которые его отцу и во сне не грезились.
Иван Емельянович прочил своему среднему сыну привычную канцелярскую карьеру, но тут в 1736 году вышел именной указ , чтобы дети служилых людей – офицеров, дворян, подьячих – старше 7 лет явились в Петербург к герольдмейстеру и записались в школы для обучения грамоте и «прочим наукам, к чему охоту возимеет». Представил своего сына и Иван Емельянович. К сожалению. документов не сохранилось, к чему он возымел охоту, только сохранилась отметка: «Степан Иванович Шешковский, подьяческий сын, писать обучен, 9 лет».
В числе 354 недорослей Степан был отправлен в коллегию экономии для определения в греко-латинскую школу. Поскольку грамоте он был уже обучен дома, то он стал изучать латинский язык, но пробыл в школе не долго, потому что во время пожара 1737 года школа полностью сгорела. Отец забрал его домой и в 11 лет определил его на службу. Дальнейшее образование Степан проходил снова дома под руководством отца и приказных и подьячих, в среде которых он оказался.
Итак, в 1738 году мальчик Степан стал служить в Сибирском приказе, где через 2 года получил статус приказного недоросля. В ведомости о приказных Сибирского приказа за 1740 од Корсаков нашёл отметку о том, что Степан Шешковский числился при делах тайной канцелярии. Вероятно, это была короткая командировка, потому что в делах за 1742 год он снова числится за Сибирским приказом «в канцелярии набора драгунских лошадей».
И тут в феврале 1743 года произошло нечто неожиданное: копиист Сибирского приказа Степан Шешковский на работу не является и вообще пропал. Во время розысков отец его сообщил, что сын убыл в Петербург. Был отдан приказ доставить его в Москву под караулом. Как Степан Шешковский был доставлен в Москву, не известно, только «бегство» его в Петербург было явно с какой-то дальней целью устроено отцом, потому что в том же 1743 году он из Сибирского приказа «по указу сената был взят в контору тайных розыскных дел» в Москве. Судя по всему, тайно-розыскные дела пришлись Степану Ивановичу по душе, потому что на этом поприще он проработал до конца своей жизни.
Время было, по свидетельству Корсакова, весьма сложное: везде царило бесправие и произвол, взятки и подкуп, тайная канцелярия внушала ужас населению, в народе развились доносы и шпионство, все роптали от страха, но повиновались. Всё это могло отрицательно сказаться на неустойчивой личности 16-летнего юноши. Он был продуктом бироновщины, а его начальник, генерал-аншеф Ушаков Андрей Иванович (1672-1747), возвышался над ним всем своим страшным и грозным авторитетом.
Впрочем, одряхлевший Андрей Иванович уже был не в состоянии справляться с делами, и ему в помощники Елизавета Петровна назначила графа А.И.Шувалова (1711-1771), который всё взял в свои руки, а через три года и формально стал главой Тайной канцелярии. Вот Александр Иванович и обратил внимание на молодого Шешковского и проложил ему дорогу к успешной карьере. Степан Шешковский трудился пока в московском филиале Канцелярии, но уже в 1752 году документы отмечают, что отец его, «состоя не у дел в герольдмейстерской конторе», проживал в Петербурге в доме его графского сиятельства А.И.Шувалова.
Степана Ивановича мы тоже находим в столице и в должности архивариуса Тайной канцелярии. Граф Александр Иванович в 1754 году доносил сенату: «в канцелярии тайных розыскных дел имеется архивариус Степан Шешковский, безпорочно и состояния добраго и во исправлении важных дел поступает добропорядочно и ревностно, почему и достоин быть он, Шешковский, протоколистом». Сенат утвердил Степана Ивановича в указанной должности, а три года спустя Шувалов докладывал о нём уже самой Елизавете Петровне, которая за примерные труды и «при важных делах поступки» подписала указ о назначении 27-летнего Шешковского секретарём Тайной канцелярии.
Пётр III упразднил Тайную канцелярию, но попавший уже «в обойму» важных чиновников не у дел не остался и был определён секретарём сената. Взошедшая на российский трон Екатерина II без всякого указа создала тайную экспедицию при сенате. Причины этого шага лежали на поверхности: императрица не чувствовала себя в безопасности, потому что понимала, что заняла трон в нарушение закона, а законный наследник её сын Павел служил для неё постоянным и неприятным напоминанием.
Несомненно, мастер тайного розыска стал скоро известен императрице, так что когда возникло дело ростовского митрополита Арсения Мацевича (1697-1772), выступившего против секуляризации монастырских имуществ, то при его допросе оказался Шешковский. Приложил Шешковский свою руку в 1764 году и к делу Мировича. После этих дел мы видим Шешковского надворным советником. Тайная экспедиция, выполнявшая те же функции, что и упразднённая Тайная канцелярия, входила в 1-й департамент сената, а Шешковскому была предоставлена широкая возможность для развития его талантов. В 1767 году он был повышен в чине до коллежского советника и занимал в сенате должность обер-секретаря.
В это время наш герой и государственный муж стал потихоньку обзаводиться недвижимостью, покупая земли и имения уже на своё имя. Так потихоньку да помаленьку. пишет Корсаков, бывший копиист Сибирского приказа приходил «в возраст мужа совершенна и преобразовывался в Степана Ивановича Шешковского». За 10 лет беспорочной службы он стал коротко известен Екатерине – она отзывалась о нём как о чиновнике, имеющем «особливый дар производить следственные дела», что и заставило её использовать Шешковского при допросах Е.Пугачёва.
Давая указания в Симбирск генерал-майору П.С.Потёмкину (1743-1796), начальнику Казанской и Оренбургской секретных комиссий по расследованию и наказанию участников Пугачёвского бунта, Екатерина приказывала свозить всех бунтовщиков в Москву, куда она направляла целую бригаду следователей: «…а в Москву теперь я отправляю Шешковского в тайную экспедицию, который особливый дар имеет с простыми людьми и всегда весьма удачно разбирал и до точности доводил труднейшия разбирательства».
Екатерину особенно тревожила мысль, как к Пугачёву попало голштинское знамя, и откуда произошла идея самозванства: сам ли Пугачёв до этого додумался, или ему подсказал кто-то другой. Сделанные капитан-поручиком Мавриным и генералами П.И.Паниным и П.С.Потёмкиным допросы её не удовлетворили, и теперь она очень надеялась на Шешковского.
Голштинское знамя Дельвигова драгунского полка было отбито у Пугачёва генералом от кавалерии И.И.Михельсоном (1740-1807) под Царицыном и было доставлено в Петербург. По поручению императрицы генерал-лейтенант И.И.Фёрстер (1752-1807), племянник которого и был шефом Дельвигова полка, провёл расследование и выяснил, что знамёна и штандарт были выданы по записке управляющего Московским комиссариатом А.И.Глебова (1722-1790). Императрица поручила московскому главнокомандующему князю М.Н.Волконскому (1713-1788) провести на этот счёт расследование.
Михаил Никитич доложил Екатерине, что Глебова на месте не оказалось – он убыл в Петербург – и предложил версию о том, как голштинское знамя попало в руки бунтовщиков. Виноват в этом, возможно, был пасынок Глебова Чоглоков, приставший к пугачёвцам. Чоглоков мог выкрасть знамя из комиссариата «для одной курьёзности», а потом уже, будучи у Пугачёва, превратил его в важный символ восстания. Эта догадка князя Екатерину не устроила, и она снова напомнила Волконскому провести тщательное расследование.
В октябре 1774 года Шешковский прибыл в Москву, где Волконский по поручению императрицы, передал ему полученное ранее «письмецо», в котором содержалась подробная инструкция для Степана Ивановича. 5 ноября в 9 часов утра Емельяна Пугачёва привезли в Москву и посадили на цепь в Монетном дворе. В 10 часов к нему пришли князь Волконский и Шешковский. Первый допрос длился до 2 часов дня, после чего князь удалился, оставив при допросе Шешковского одного. Шешковский рассчитывал употребить на допросы 60-70 часов, но был вынужден признать, что в эти сроки он не уложится, о чём Волконский 8 ноября доложил Екатерине: «Шешковский, всемилостивейшая государыня, пишет день и ночь злодеев гисторию, но окончить ещё не мог». О голштинском знамени Пугачёв сообщил, что его сподвижник А.П.Перфильев (1731-1775) в каком-то сундучке нашёл два знамени, одно из которых было с чёрным гербом. Волконский просил дать Шешковскому ещё пару дней на расследование, но оно растянулось на целый месяц. Екатерина всё это время не забывала напоминать в Москву о выяснении самого важного для неё вопроса: кто выдумал «самозванчество»?
Наконец, следствие было закончено к полному удовлетворению императрицы, и следственное дело привёз ей генерал П.С.Потёмкин. На казнь 10 января 1775 года Пугачёва везли в больших санях, против него сидел священник и чиновник тайной экспедиции. Народ говорил, что это был Шешковский. 8 декабря 1775 года Степан Иванович был произведен в статские советники.
В случаях, доставлявших практику Шешковскому, недостатка не было, пишет Корсаков. В 70-хгодах он расследовал дело о карикатурах и пасквилях, выпущенных придворными дамами Е.П.Дивовой и А.А.Турчаниновой; в 1784 году он ездил в Москву, чтобы выслушать какое-то важное сообщение от Натальи Пассек; в 1788 году производил следствие по доносу на иркутского губернатора И.В.Якоби (1728-1803); в 1790 году допрашивал А.Н.Радищева (1749-1802), в 1791 году - надворного советника КИД Вальца, а в 1792 году – Н.И.Новикова (1744-1818) и др.
В 1781 году Шешковский уже действительный статский советник, он уже награждён орденом св. Владимира 2-й степени, в 1791 году – тайный советник, в 1793 году получает пенсию в размере 2000 рублей. В 80-е годы он, будучи формально подчинённым генерал-прокурору, приобрёл в делах тайной экспедиции полную самостоятельность. Собственно тайная экспедиция размещалась в Петропавловской крепости, её московская контора находилась на Лубянке и находилась при московских главнокомандующих.
Екатерина, несмотря на свою гуманность и либеральный характер мыслей, телесное наказание не отменила, так что тайная экспедиция в качестве средства дознания вовсю пользовалась батогами, плетьми и розгами. Этими средствами она пыталась искоренить «враки» и отучить от них всякого рода «вралей». При этом императрица не стеснялась наказывать и лиц из привилегированных сословий, в том числе и женщин. Генерал-майорша Марья Дмитриевна Кожина своей болтовнёй разгневала её до того, что она приказала Шешковскому наказать её за невоздержанность языка: «она всякое воскресенье бывает в публичном маскераде, поезжайте сами и, взяв её оттуда в тайную экспедицию, слегка телесно накажите и обратно туда же доставьте со всею благопристойностью». Каково? Со всею благопристойностью! (Павел I, спустя две недели после смерти матери, распорядился назначить в тайную экспедицию доктора Сутгофа, поскольку до тех пор доктора там не было).
Трудно верить, что занимавшийся такими жестокими делами Степан Иванович был исключительно набожным человеком, усердно посещавшим церковные службы. Камера для розыска тайной экспедиции была, по рассказам, сплошь уставлена иконами, а речь свою Степан Иванович украшал словами из священного писания, а когда же раздавались стоны и мольбы истязаемых, он читал акафист Сладчайшему Иисусу[2] или Божьей Матери. В присутственной комнате экспедиции висел большой портрет Екатерины в золочёной раме с надписью: «Сей портрет величества есть вклад вернаго ея пса Степана Шешковского».
Ищейки Шешковского сновали везде и не пропускали ни одного многолюдного сборища. Сам Степан Иванович имел обыкновение появляться там, где его совсем не ждали. Некоторые старики, пишет Корсаков, утверждали, что в доме Шешковского было кресло, которое при помощи механизма опускалось в подвал, где сидели сторожа, раздевали гостя и пускали в ход розги». Арестованного Радищева повезли к петербургскому главнокомандующему Я.А.Брюсу. Там в приёмной появился какой-то человек, и когда его спросили, от кого он, тот ответил, что от Шешковского. При этих словах автор «Путешествия из Петербурга в Москву» упал в обморок. Ходили рассказы, что Шешковский сам хвалился тем, как умеет добывать доказательства вины у подозреваемых: он ударял под подбородок с такой силой, что у жертвы выпадали зубы.
Пусть читатель не удивляется, замечает Корсаков, что употребляются слова «рассказывают» или «говорят» - официальные документы тайной экспедиции о зверствах и пытках молчат, так что для характеристики её деятельности ничего другого не остаётся, как пользоваться слухами и преданиями. Конечно, пишет историк, много может быть и преувеличено, но уже одно то, что такие слухи появлялись, говорит о том, что действия Шешковского были из ряда вон выходящими и придавали ему характер какого-то легендарного лица. Имя Шешковского у всех было на слуху, его боялись и ненавидели и часто видели его «мозглявую» фигурку, одетую в серый сюртучок, застёгнутый на все пуговицы, прогуливавшуюся с заложенными в карман руками, по улицам или скверам Петербурга.
В Зимнем дворце, по преданиям, у Шешковского была своя комната, выходившая на Английскую набережную. Аристократия, встречая Шешковского в приёмной Екатерины, не была в особом восторге от него, на их фоне он выглядел каким-то уродливым наростом. Князь Потёмкин-Таврический, не имевший оснований бояться шефа тайной экспедиции, при встрече ехидно спрашивал его:
- Каково кнутобойничаешь, Степан Иванович?
- Помаленьку, ваша светлость, - отвечал Шешковский и подобострастно кланялся.
В деле губернатора Якоби с Шешковским столкнулся Г.Р.Державин, служащий тогда в подчинении у генерал-прокурора А.А.Вяземского (1727-1793). Екатерина, получив материалы доноса на Якоби, дала указание привлечь к этому делу Шешковского. Шешковский априори занял обвинительную позицию, на что решительно возразил поборник справедливости Гаврила Романович. И Степан Иванович был вынужден снять свои обвинения: он по воспоминаниям Державина, затрясся, побледнел и замолчал. Как нам представляется теперь, сказалась плебейская натура Шешковского, не посмевшего вступать в ненужный ему спор с представителем родового дворянства.
А другие «родовитые» сановники, как например, московский главнокомандующий князь А.А.Прозоровский (1732-1809) при расследовании дела Новикова, буквально лебезили перед Шешковским. «Признателен искренно вам, м.г., за доброе ваше обо мне заключение…Любите меня и не оставляйте…», - писал князь в письме Степану Ивановичу 6 мая 1792 года. Или: «…сердечно рад, что вы мной довольны» (17 мая 1792 года). Как бы то ни было, но в конце царствования Екатерины никто из приказных не пользовался таким положением, как С.И.Шешковский. Кстати, Шешковский брал взятки, но кто же мог поставить это ему в вину? Взятки тогда были делом обычным.
Смерть Шешковского 12(24) мая 1794 года заставил всех задаться вопросом, кто же займёт его место. Он оставил после себя вдову Алёну Петровну, пережившую его на 11 лет, сына Ивана (1763-1818) и дочь Марию, в замужестве Митусова. Екатерина наградила детей покойного 10 тысячами рублей. Похоронили нашего героя на кладбище Александро-Невской лавры.
Со смертью бригадира Ивана Степановича Шешковского род Шешковских прекратился. В царствование Павла I род Шешковских как получивший дворянство «по заслуженным чинам» был внесён в III отделение общего дворянского гербовника.
Говорят, после себя Шешковский оставил записки. Сомнительно, считает Корсаков – вряд ли в голове такого человека могла возникнуть такая потребность. Бумаги, письма, документы – да, но где они? Исчезли, как исчезла сама фамилия Шешковских?
А преемник Степану Ивановичу, конечно же, нашёлся – свято место пусто не бывает. Им стал А.С.Макаров (1750-1810), он и стал последним начальником тайной экспедиции: с 23 апреля 1794 года по 14 апреля 1801 года. Александр I упразднил экспедицию, а Александр Семёнович стал членом комиссии по пересмотру бывших своих дел. Было освобождено 400 человек.
[1] Померное – пошлина с продаже меримых товаров (рожь, пшеница, ячмень, овёс и т. п.)
[2] Не отсюда ли, пишет Корсаков, пошла поговорка «притянуть к Иисусу»?
НОВЫЕ КНИГИ Б.Н. Григорьева:
