Глава 95
Но думай не думай, а работу никто не отменял. Приходит сообщение, что готовы анализы того 12-летнего пухляша, Костика. И они не радостные: сахар в его крови зашкаливает. Чуть позже ищу его карточку в базе данных, но там среди традиционных детских заболеваний вроде ангины или бронхита нет того, что я ищу – симптомов диабета. Увы, но ожирение, неправильное питание и гиподинамия привели к такому результату. Да, я знаю, что здесь ещё и генетическая предрасположенность. Но в случае с Костиком…
Делюсь своими мыслями с Машей, и она заявляет:
– Дети едят всякую дрянь в фастфудах, целыми днями торчат за экранами компьютеров. Потому и диабет. Хочешь, я сама поговорю с его отцом? У меня есть опыт.
– Было бы здорово, – отвечаю ей. К тому же моя основная специализация моей подруги – педиатрия, значит ей и карты в руки. – Только мы вместе пойдём, хорошо? Всё-таки Костик – мой больной.
Маша соглашается.
– В вашей семье есть диабетики? – спрашивает она отца маленького пациента.
– Моя мать, – отвечает он. – Я думал, им болеют только старики.
– Верно, – подтверждаю. – Особенно диабетом этого типа. Но он бывает и у детей.
– Надо положить вашего сына на обследование, – говорит Маша. – Есть новые препараты. Они хорошо действуют на детей. Правда, достаточно дорогие, но…
– У меня сейчас проблемы с работой, – пожимает плечами Иван Иванович. – А сколько стоит хотя бы один?
Маша называет.
– Это мне не по карману, – растерянно отвечает мужчина.
– Вашему сыну надо сбросить вес. Отрегулировать диету, заниматься лечебной физкультурой. И тогда и лекарство может не понадобиться.
– Через неделю я иду на новую работу. Только там испытательный срок. Значит, нормальные деньги буду получать только через три месяца. Подождать нельзя?
– Чем дольше мальчик живёт с повышенным сахаром, – говорю я, – тем вероятнее осложнения.
– А может, посадить его на диету, пусть делает гимнастику, – предлагает Иван Иванович. – Моя мать получает таблетки от диабета бесплатно.
– Ваш сын должен лечиться у специалиста, – пробует уговорить Маша. – Вы не сможете сразу изменить его привычки. Ему нужен диетолог, инструктор по лечебной физкультуре, эндокринолог.
– Но сколько всё это будет стоить?
– В вашей поликлинике…
– Да поймите же вы: мы живём в посёлке на окраине. В нашей поликлинике даже невропатолога нет, одни только терапевты да парочка педиатров с окулистом, – расстроенно говорит Иван Иванович. – А возить сына куда-то ещё – у меня денег нет, говорю же. В общем, я буду следить, чтобы он соблюдал диету.
Мужчина разворачивается и хочет уйти.
– Ваш сын нуждается в лечении! – почти кричит ему Маша. – Это тяжёлая болезнь, она даёт осложнение на почки, сердце, глаза, он может лишиться ног!
– Маша, минутку, – прошу её остановиться и говорю Ивану Ивановичу, чтобы оставил на вдвоём.
– Так ничего не добьёшься, – говорю ей.
– Но он хочет отложить лечение сына на три месяца.
– Дело не в трёх месяцах. Если отец не выйдет на работу и не станет приносить деньги в дом, то сама подумай: что будет с мальчиком в ближайшие три года? – спрашиваю.
– Костик не может принимать бабушкины таблетки. Сахар упадёт, он станет ещё больше есть и сильнее поправится.
– Ну, пусть хотя бы начнёт лечение. Если препараты бабушки подходят, уже хорошо. Отец заставит его сбросить вес, а когда станет зарабатывать, лечение подберут получше.
– Ты сама меня просила помочь, – немного нервничает Маша. – И ты не знаешь, что малоподвижные дети не меняют своих привычек без вмешательства специалиста. Отец не смог за 12 лет отучить его от дивана, пиццы и чипсов. Почему ты думаешь, что сможет сейчас? Он твой больной, Элли. Но если ты позволишь отцу решать свои денежные проблемы за счёт здоровья сына, то поставишь под угрозу жизнь ребёнка!
Мне надо бы крепко подумать над её словами, но приходится это отложить. Подбегает медсестра и сообщает, что «дядя Боря» ухудшился.
– Что с ним? – спрашивает его супруга.
– Это желудочковая тахикардия. Нарушение сердечного ритма, – объясняю ей.
– Сколько осталось?
– Несколько минут.
– Несколько… минут… – шёпотом выговаривает старушка и начинает безутешно плакать.
Мне ничего иного не остаётся, как стоять рядом с ней и ждать неизбежного. Вскоре кардиомонитор выдаёт бесконечную ровную линию. Супруга «дяди Бори» стоит, прижав к груди его ладонь, и молчит. Она уже не плачет, а просто грустно смотрит на его лицо, пытаясь, видимо, сохранить в памяти каждую морщинку, каждую чёрточку. Чтобы потом, закрыв глаза, представлять мужчину, с которым прожила большую часть своей жизни.
Объявляю время смерти.
– Он умер? – спрашивает старушка.
– Да.
Сдерживая эмоции, эта маленькая мужественная женщина утирает последние слёзы с морщинистого лица. Подходит к голове мужа, потом наклоняется и прикасается губами к его лбу.
– Боренька… Ты мой дорогой. Мой любимый. Я буду скучать…
Потом она обращается к нам.
– Мне позвонить сыну. Где мои вещи?
– Я покажу, – говорит медсестра.
– Спасибо вам, – это старушка обращает ко мне. Я не знаю, за что тут благодарить. Спасти её мужа всё равно не смогла. Да и не сумела бы при всём желании. Болезни и возраст прервали его жизнь, тут ни один врач ничего не сумеет. А на сердце ложится горечь. Ещё один пациент ушёл в мир иной. Это всегда больно.
Иду в регистратуру и вижу, как Артур подозвал к себе Трофима Владимировича. Делаю вид, что вожусь с документами, а сама слушаю, о чём будут говорить.
– Вы сказали Елене Николаевне, – Куприянов показывает на женщину на костылях, стоящую рядом, – подождать в вестибюле, пока выпишете рецепт.
– Да, а что?
– Это было четыре часа назад.
– Простите, – растерянно произносит Кузнецов, достаёт бланк, начинает писать на стойке. – Закрутился с другими больными. Совершенно забыл. Вот. По таблетке каждые шесть часов. И держать ногу приподнятой. Прикладывать лёд…
– Трофим Владимирович, можно с вами поговорить, – прерываю его, поскольку мне очень не нравится выражение лица Артура. Кажется, он собирается высказать Кузнецову то, о чём мы общались на крыше.
– Да, конечно, – Кузнецов отдаёт рецепт и уходит.
– Спасибо, Лена, – говорит Куприянов и забирает у девушки костыли. Она присаживается на стул, снимает гипс, который был просто примотан к её ноге бинтом.
Внезапно Трофим Владимирович оборачивается, видит всё это и начинает возмущаться:
– Что это значит?! Какого чёрта?! Почему она сняла гипс?!
Артур подходит к Кузнецову.
– Простите, это Елена Николаевна из бухгалтерии. У неё ничего не болит, и вы её не осматривали.
– Вы меня обманули? – таращится на него Трофим Владимирович.
– Можно не здесь, я прошу вас… – говорю, но старший коллега не слушает.
– Я был очень загружен! – почти кричит. – У меня было несколько похожих больных. Я в них запутался!
– У меня был разговор с Алиной Шпильман, – признаюсь, не выдержав.
Кузнецов молча смотрит на меня несколько секунд. Они мне кажутся длинными, как минуты или даже часы. Потом он резко разворачивается и уходит. Вернее, практически выбегает на улицу.
– Трофим Владимирович! – кричу, пытаясь остановить, но он шагает прямо в зиму в одном халате. Догнать его тоже не получается: вижу, как Кузнецов ловит какую-то машину, садится в неё и уезжает.
Возвращаюсь в регистратуру, вижу Артура и зову к себе.
– Зачем ты устроил этот спектакль? – спрашиваю его строго.
– Скажи, Элли, а ты сама когда бы поговорила с Кузнецовым? Только честно ответь, без эмоций.
Я опускаю глаза.
– Вот видишь, – продолжает Куприянов. – А ведь ты прекрасно знаешь: болезнь Альцгеймера неизлечима и постоянно прогрессирует.
– И что? Рональд Рейган, например, дожил до 93 лет, великая актриса Маргарита Терехова дожила до 80-ти…
– Элли, – мягко прерывает Артур. – Ты же сама прекрасно знаешь: важна не столько продолжительность жизни, сколько её качество. А когда у человека деменция, то… ну мне ли тебе объяснять? К тому же не забывай: Кузнецов – врач, а мы тут ответственны за пациентов. Что будет, если он перепутает препараты? Сделает надрез не там?
Я молчу, поскольку мой любимый мужчина совершенно прав. И как же неприятно это сознавать! Не его правоту, а то, что отечественная медицина фактически уже потеряла одного из лучших докторов.
– Да, ты правильно сделал, – наконец признаю. – Только мне от этого не легче.
– Элли… – Артур протягивает ко мне руки, видимо хочет обнять, но раздаётся стук к дверь.
– Да, войдите.
На пороге Валерий Лебедев.
– Простите, я лучше потом…
– Заходите, мы с доктором Куприяновым уже закончили.
Артур покидает меня, Лебедев заходит.
– Эллина Родионовна… – мнётся он, – возможно, это я последним использовал газовую горелку перед взрывом. Вы думаете, что последней была Марьяна Завгородная, но я тоже зажигал. Вероятно, после неё. Мне кажется, что выключил. Но, вероятно, забыл, и тогда… получается, виноват я.
Внимательно смотрю на Лебедева. Потом прошу его присесть и звоню Гранину. Он, как заведующий, в курсе того, что случилось на самом деле. Когда пожарные обследовали помещение, должны были предоставить ему полный отчёт. Так и есть, и Никита сбрасывает мне его на компьютер.
– Так вот, Валерий Алексеевич, – говорю Лебедеву. – Проведённая пожарными проверка установила, что случившееся стало закономерным результатом целого комплекса проблем. Как вы знаете, газ сам по себе взорваться не может, нужна искра (например, от разряда электрического тока) или открытое пламя. В данном случае когда вы зажгли горелку, это и стало детонатором.
Лебедев кивает.
– Но это не всё. Помещения, в которых используется газ, оборудуются в медучреждениях не только естественной, но и принудительной вытяжной вентиляцией. В тот день на крыше делали ремонт, одну из труб случайно перекрыли и не заметили.
– Но газ-то откуда взялся? – удивляется Валерий.
– Из трубы. В одном месте она лопнула. Видимо, смонтировали неправильно. Дала трещину, скопился газ. Вы вошли, ну а дальше понятно, – рассказываю Лебедеву. – Непонятно только, как вы запах не почувствовали.
Он хмуро смотрит в пол.
– У меня насморк. Простудился немного.
– Во взрыве вы не виноваты, – делаю окончательный вывод.
– Да? – улыбается коллега. – Отлично!
Собирается уйти.
– Доктор Лебедев, чтобы вы понимали: у нас главное – безопасность. То, что вы не уверены, выключили горелку или нет, возмутительно. Понятно?
– Да, Эллина Родионовна! – бодро отвечает он и почти выбегает.
Тут же звонит главврач.
– Элли, зачем тебе отчёт о взрыве? Совсем забыл спросить.
– Я вообще-то заведующая отделением, – напоминаю ему. – Кстати, ты выполнил мою просьбу?
– Которую?
– Гранин!
– Ах, ты про беременную даму… Прости, пока нет.
– В таком случае займись, пожалуйста, скорейшим восстановлением того, что было испорчено взрывом. А то у вас то вытяжную трубу перекрывают, то газовая лопается, – говорю Никите назидательным голосом. Так, словно я его начальник.
– Да, конечно, – соглашается он. – Мне крепко прилетело из комитета по здравоохранению, – сообщает.
– Зачем мне об этом знать?
– Могла бы и пожалеть…
– Не заслужил, – отвечаю ему и прекращаю разговор.
Сразу после этого набираю номер Кузнецова. Сотовый оказывается отключён. Тогда звоню на домашний. Автоответчик предлагает оставить сообщение. Прошу Трофима Владимировича перезвонить. Но пока этого не происходит, наливаю себе кофе и занимаюсь бумагами. От них полчаса спустя меня отрывает Иван Иванович.
Он заходит с каким-то документом.
– Это карта моего сына? – протягивает его мне.
– Да. Где вы её взяли?
– Лежала на кровати Костика.
– Здесь написано, что у него диабет.
– Да.
– Это вы поставили диагноз?
Киваю.
– Вырвите этот листок, пожалуйста, – неожиданно просит мужчина.
– Зачем? Это противозаконно.
Иван Иванович мнётся некоторое время, но потом говорит:
– Я не дурак. Я люблю сына и желаю ему только добра. Но мы сейчас только встаём на ноги. У меня нет таких денег, о которых говорила та врач. На специалистов и всё остальное. Через три месяца у меня будет хорошая работа. Костик получит всё необходимое. А пока попьёт таблетки моей матери. И наборы ей выдают для измерения уровня сахара. А если ему не полегчает, привезу его обратно и сделаю всё, как вы говорите.
– Не понимаю. Диагноз мальчика тут при чём? Зачем я должна убирать его из карточки?
– Дело в том, – Иван Иванович переходит на доверительный шёпот. – Я устраиваюсь на оборонное предприятие. Там очень строго подходят к проверкам состояния здоровья. У моей матери диабет, у сына. Я в группе риска, понимаете? И если там узнают…
– Но как?
Мужчина усмехается.
– Уж поверьте, могут. Так вот, если узнают, то мне работы не видать. А я специалист очень узкого профиля. Мне второй раз такую работу не найти. Помогите, а? Пожалуйста.
Скрепя сердце соглашаюсь пойти на небольшой служебный подлог. Мне искренне жаль мальчика, но понимаю: нищий отец не сможет о нём заботиться. Значит, своим шагом спасаю, по сути, их обоих.