Честное слово давали - и, разумеется, наврали. Пока что никто из красных это прокомментировать не смог. Всё по закону жанра.
...невеселым было наше возвращение. Царское Село пришлось накануне оставить.
По Петергофскому шоссе навстречу нам двигались толпы солдат и красногвардейцев. Запомнились тревожные, вопрошающие лица рабочих, злорадные смешки и реплики обывателей:
— Большевикам крышка...
— Туда им, антихристам, и дорога!
— У Краснова первоклассные рубаки — донцы, кубанцы, сплошь георгиевские кавалеры.
— Через сутки Краснов будет в Питере.
...Сеятели разных слухов, паникеры пытались проникнуть и в рабочую среду, отравить ее страхом.
Так описал события Василий Васильев - Гренадёр, Гассан, он же - организатор и помощник командира красногвардейцев при Путиловском заводе, который лично встречался в бою с казаками из 3-го Конного Корпуса генерала Краснова.
Боялись большевики - и сами это признавали, даже спустя годы. Выше я привёл цитату из мемуаров В.Е.Васильева под названием "И дух наш молод".
Речь вновь идёт о походе генерала Краснова как главнокомандующего армией Временного Правительства на Питер. В последнее время - ну, или просто мне так везёт? - вопрос о том, что Пётр Николаевич якобы давал честное слово большевикам не воевать против них, а потом вроде как его нарушил, постоянно всплывает. То в публикациях, то в дискуссиях.
Данный вопрос я уже затрагивал. И довольно давно.
Теперь же мне хотелось бы остановиться подробнее на моменте, который предшествовал аресту генерала Краснова и его появлению в Смольном.
Бой у Пулковских высот и отступление казаков в Гатчину. Отступали, ясное дело, не просто так.
Имея численное преимущество, сторонники новой, большевистской власти, не могли сдержать напор артиллерии 3-го Конного Корпуса. Но затем защитники Петрограда сами подтянули морскую артиллерию и начали бить по флангам и тылам казаков.
Впрочем, даже тогда красные не чувствовали себя уверенно. Лезть под пули и казачьи шашки мало кому хотелось.
Встал вопрос о переговорах. Тем более, что с самого начала Ленин и компания весьма сомневались в своей победе.
По тону разговора с товарищем Подвойским было видно, что в Смольном нервничают; незнание, где и что творится, создавало ложное представление. Не было и не чувствовалось еще полной уверенности в благоприятном для нас исходе борьбы, особенно с подходом войск с фронта во главе с Керенским. Сколько именно прибыло с фронта войск и какие, никто не знал.
Дыбенко П.Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю.
Уверенности в будущем не было ни у кого. Здесь ещё присоединился Викжель. Звучит экзотично, прямо на французский манер. Но обольщаться не стоит. Это у нас Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза.
И вот этот, с позволения сказать, Викжель - ну, отчего красные так любят аббревиатуры? -потребовал переговоров и перемирия противоборствующих сторон. В противном случае угрожали забастовкой всех железнодорожников.
Думаю, не стоит упоминать, к чему бы это привело - если коротко, то ни перевозки грузов, в том числе боеприпасов, ни передислокации войск с помощью железной дороги. О транспортировке продовольствия и поездках мирных граждан я уж не говорю.
Не стоит забывать и о Донском Атамане Алексее Максимовиче Каледине, которого большевики опасались весьма сильно. Ведь они только-только захватили власть, реально оценить обстановку на территории всей бывшей Империи не могли, но традиционно с казаками связываться не хотели. Тем более, что верили, будто Атаман Каледин скоро подойдёт с донцами на помощь генералу Краснову.
То есть, большевики брали на тот момент количеством, а казаки - репутацией. Да ещё и Викжель вмешался. К слову, следует отметить ещё тот факт, что в бою у Пулковских высот подчинённые генерала Краснова потеряли трёх человек убитыми. Большевики - 400. На месте последних продолжать честно драться мало кто стал бы - это факт.
Так что на переговоры согласились все. Разве что Керенский и Савинков были недовольны.
Итак. 3-ий Конный Корпус отошёл к Гатчине. И вот дальше началось самое интересное. Причём в общих чертах воспоминания большинства участников событий сходятся.
Утром, 31-го октября я созвал военный совет. Присутствовали: ген. Краснов, его нач. Штаба полк. Попов, Помощник командующего войсками СПб. Воен. Округа кап. Кузьмин, Начальник обороны Гатчины Савинков, Комиссар Северного фронта Станкевич и кто-то ещё из Корпусного Штаба. Открыв заседание, я дал краткий политический обзор событий, насколько, конечно, они были мне известны; затем предложил Начальнику Штаба осветить военное положение и сообщить о передвижениях войск. После этого я поставил Совету вопрос, следует ли принять предложение о переговорах о перемирии или категорически отвергнуть и продолжать борьбу. Мнения были поданы по старшинству, начиная с младшего. Только два мнения – Савинкова и моё – были поданы за безусловный отказ от переговоров. Все военные без исключения были единодушны: для выигрыша времени нужно сейчас же начать переговоры; иначе нельзя ручаться за спокойствие казаков.
И далее, уже конкретно о переговорах.
Около четырех часов дня комиссар Станкевич выехал в СПб, а ген. Краснов к этому же времени соорганизовал делегацию для командирования её в Красное Село с целью заключения немедленного перемирия на фронте впредь до выяснения результатов поручения Станкевича.
...Около 10-ти часов утра меня внезапно будят. Совершенно неожиданное известие: казаки-парламентёры вернулись с матросской делегацией во главе с Дыбенко.
Это всё у нас вспоминает Александр Фёдорович Керенский. Цитаты из его книги "Гатчина".
Вообще, если мне скажут, что верить на слово Керенскому - идея так себе, я соглашусь. Только вот в данном случае его слова могут подтвердить. Пётр Николаевич Краснов обрисовывал примерно такую же ситуацию. Впрочем, и различия имеются. Бывший глава Временного Правительства не может рассказать об условиях перемирия. Генерал Краснов указывает их по пунктам. Разумеется, это были те требования, что выставляли казаки, а не представитель Временного Правительства, что официально направился в Питер.
Перемирие нам необходимо, чтобы выиграть время; если за это время к нам подойдет хотя один батальон свежих войск, мы продержимся и с боем.
Решено было войти в переговоры о перемирии с «Викжелем». Против этого был только Савинков. Станкевич должен был поехать в Петроград искать там соглашения или помощи, Савинков ехал за поляками, а Войтинский – в ставку просить ударные батальоны.
Но пока шло совещание начальства, другое совещание шло у комитетов. Прибывшие матросы-парламентеры, безбожно льстя казакам и суля им немедленную отправку специальными поездами прямо на Дон, заявили, что они заключать мир с генералами не согласны, а они желают заключить мир через головы генералов с подлинной демократией, с самими казаками.
Казаки явились ко мне. Они просили меня составить им текст договора, который они и будут отстаивать от своего имени, как бы игнорируя меня.
Я составил текст такого содержания:
– Большевики прекращают всякий бой в Петрограде и дают полную амнистию всем офицерам и юнкерам, боровшимся против них.
– Они отводят свои войска к Четырем рукам. Лигово и Пулково нейтральны. Наша кавалерия занимает исключительно в видах охраны Царское Село, Павловск и Петергоф.
– Ни та, ни другая сторона до окончания переговоров между правительствами не перейдет указанной линии. В случае разрыва переговоров о переходе линии надо предупредить за 24 часа.
С такими мирными предложениями наши представители казаки отправились уже поздно вечером 31 октября к большевикам.
Керенский выработал свой текст, мне неизвестный...
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
Так вот и получилось, что представители большевиков подписали вариант, предложенный генералом Красновым, ведь вариант этот, в их представлении был составлен казачьим комитетом.
Можно ли это утверждать наверняка? Да, разумеется, можно. Потому что подписывал его Павел Дыбенко, который никогда случившегося не отрицал.
Он лично приехал в Гатчину - и поставил автограф на бумаге. А это, как ни крутите, председатель Центробалта.
Утром 1 ноября вернулись переговорщики и с ними толпа матросов. Наше перемирие было принято, подписано представителем матросов Дыбенко, который и сам пожаловал к нам. Громадного роста, красавец-мужчина с вьющимися черными кудрями, черными усами и юной бородкой, с большими темными глазами, белолицый, румяный, заразительна веселый, сверкающий белыми зубами, с готовой шуткой на смеющемся рте, физически силач, позирующий на благородство, он очаровал в несколько минут не только казаков, но и многих офицеров.
– Давайте нам Керенского, а мы вам Ленина предоставим, хотите ухо на ухо поменяем! – говорил он смеясь.
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
Безусловным авторитет Ильича, как мы видим, у солдат и матросов, купившихся на обещания марксистов, всё-таки не был. И, надо сказать, что предложение, по сути, было дельным. Только вот выяснилось, что верить большевикам ещё опаснее, чем Керенскому, который постоянно обещал 3-ему Конному Корпусу подкрепление.
Дыбенко сам, с пролетарской, можно сказать, прямотой признаётся в этом и совершенно не скрывает, что попросту наврал.
...В час ночи 1 ноября в санитарном автомобиле, по грязной дороге, без освещения, пробираемся, к Гатчине.
...Нужно, с одной стороны, выиграть время до подхода отряда моряков, чтобы Гатчину захватить врасплох, с другой — без промедления, до прибытия ударников, арестовать Керенского. Одинаково старался выиграть время, очевидно, и Краснов до подхода ударников. Для достижения своей цели я решаюсь подписать договор.
Договор подписан. Выносится единогласное постановление об аресте Керенского. Цель достигнута.
...Вскоре после того в Гатчину вступили Финляндский полк и отряд моряков, а через два часа юнкера и казаки были обезоружены. Оставался еще генерал Краснов, надо было и его арестовать.
Дыбенко П.Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю.
Всё более, чем ясно. Налицо осознанное нарушение только что данного слова, причём скреплённого подписью. Почему Дыбенко этого не скрывал? Да не считал нужным. У революционеров ведь своя, пролетарская мораль. Поэтому им можно и грабить награбленное, как сказал сам Ильич, и пускать в расход тех, кто, по мнению толпы, не вышел происхождением, и врать для пользы дела.
Попало здесь особенно лозунгу: "грабь награбленное", — лозунгу, в котором, как я к нему ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то — почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?
В.И.Ленин. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. ПСС, т.36.
Действительно, зачем же прикрываться латинскими словами? Вещи следует называть своими именами.
Только вот будем реалистами - люди склонны оценивать окружающих по себе. Будут те, кто так легко и без зазрения совести идёт на "военную хитрость", отпускать своих противников под честное слово? И даже если бы вдруг - с какого-то бодуна - это случилось, то коммунистам ли кричать о нарушении этого честного слова? Тем более, сам факт того, что Пётр Николаевич Краснов что-то им обещал не доказан.
Совсем.
Никак.
Есть исключительно показания леваков - и всё.
А вот признательные показания Дыбенко у нас в наличии.
И с точки зрения большевиков получается - мы вас кинули, но оно так и положено? И дальше можно предъявлять ничем неподтверждённые претензии?
Ну, даже не смешно. Правда.
P.S. В мою комнату вошло человек двадцать вооруженных финляндцев.
– Господин генерал, – сказал мне один из них, – финляндский полк требует, чтобы вы вышли к нему на площадь.
– Как смеете вы, – закричал я что было силы на них, – требовать меня, корпусного командира? Вон отсюда, чтобы и духа вашего не было!
И к моему удивлению, солдаты стали пятиться и, толкая друг друга, выбежали из моей комнаты...
...В окна, сколько было видно, все было черно от черных шинелей матросов и пальто красной гвардии. Тысяч двадцать народа заполнило Гатчину, и в их темной массе совершенно растворились казаки.
Таково было большевистское перемирие.
П.Н.Краснов.
P. P. S. Что говорить? Победитель диктует законы,
Пишет историю впрок, для грядущих времен.
Вот почему я – певец голытьбой побеждённых,
Изгнанных с Родины, но не склонивших знамён?..
Кирилл Ривель.
