Это была красивая попытка.
Красивая, отчаянная и имевшая очень мало шансов на успех.
Попытка, на которую решился только один генерал – Пётр Николаевич Краснов.
26 октября (8 ноября) казаки из 1-ой Донской и Уссурийской дивизий выдвинулись на Петроград, чтобы подавить большевистский мятеж.
Как все мы знаем, разобраться с мятежниками не удалось – силы оказались неравны, а обещанное казакам подкрепление так и не подошло.
В результате генерал Краснов попал в плен к большевикам. И по одной из версий был через некоторое время освобождён, после того, как дал честное слово никогда не выступать против власти рабочих и крестьян.
А действительно ли всё было именно так?
Сразу хочу оговориться – я, к слову, не раз уже это отмечал, но в данном случае стоит повторить снова – лично мне вопрос не кажется принципиальным. Более того, если бы Пётр Николаевич действительно дал это слово и обвёл вокруг пальца Ленина и Троцкого, я бы, стоя, аплодировал. На войне – как на войне. Рыцарские жесты по отношению к противнику заранее обрекают на поражение.
Это все знают, и в принципе с этим все соглашаются. Но данный случай почему-то сторонники большевиков очень любят использовать едва ли не как главный козырь против генерала Краснова.
Итак.
Давайте разбираться.
Есть у нас вот такая вот бумажка из Казачьего отдела ВЦИК.
Замечательно, как говорится. Бумажка есть – ну, напечатать на машинке мы все сможем любой текст при желании – а расписки нет.
Куда она делась, если Пётр Николаевич её написал, ответа тоже нет. Я понимаю – время сложное, власть Ленин и его товарищи только-только захватили. Бардак.
Но у нас есть текст пропуска, который вроде бы выдали генералу в Канцелярии Смольного.
«10 ноября 1917 г.
№ 3185 Предъявителю сего, генерал-майору Краснову предоставлено право свободного отъезда к его воинской части в город [не указан]
Председатель А. Д. Садовский Секретарь М. Я. Лацис»
Между тем, оригинала документа, ясное дело, быть в канцелярии не может. Потому что Пётр Николаевич по нему уехал. То есть, остался дубликат?
Правда?
В этом бардаке продублировали зачем-то пропуск, но важную расписку потеряли?
Или, не решившись подделывать в общем-то известную подпись, решили просто подтасовать второстепенные бумажки и задним числом сфабриковать обвинение?
Ладно. Поехали дальше.
Откуда мы вообще знаем о том, с кем общался генерал Краснов, и кому мог что-либо обещать?
Поднимаем все свидетельства.
Можно начать с Крыленко, с человека, с которым Пётр Николаевич действительно встречался в октябре 1917-ого.
Правда, вспомнит товарищ Крыленко об этом почему-то аж 1920-м.
«Мы и так уже достаточно проявили актов милосердия. Мы можем вспомнить пример генерала Краснова, который в Смольном клялся словами русск. генерала, что он не изменит рабочим и крестьянам»
Крыленко Н.В. Обвинительная речь.
Ещё у нас есть свидетельства Антонова-Овсеенко.
Троцкого.
Сталина.
«…почему заявление изгнанного казаками казачьего генерала Краснова, попавшего в плен советским войскам под Гатчиной в конце 1917 года и потом освобождённого Советской властью на честное слово, – почему его заявление считается “политическим актом большой важности”…»
И.В.Сталин.
Есть и другие подобные заявления, сказанные или написанные как бы между делом.
И то ли генерал общался в Смольном с Дыбенко, то ли с Троцким, то ли с Лениным – вообще разобраться по этим воспоминаниям сложно.
Только вот все – подчёркиваю, все – подобные обвинения принадлежат большевикам или их сторонникам. Ни одного беспристрастного свидетеля.
Никого из людей самого Петра Николаевича, кто подтвердил бы подобное. Никого из числа других задержанных, кто случайно присутствовал бы в тот момент, когда генерал вроде бы кому-то что-то обещал.
Если подытожить вышесказанное, то мы имеем… А что мы имеем? Только слова большевиков. Ни расписки, ни протоколов, ни даже официально изданных воспоминаний третьих лиц.
Ничего, что могло бы сойти даже за косвенное доказательство.
Впрочем, у нас есть воспоминания самого Петра Николаевича, который в книге «На внутреннем фронте» описывает свою встречу с Крыленко.
Именно с Крыленко – не с Лениным и не с Бронштейном.
«- Скажите, ваше превосходительство, - обратился ко мне Крыленко, - вы не имеете сведений о Каледине? Правда, он под Москвой?
«А, вот оно что! - подумал я. - Вы еще не сильны. Мы еще не побеждены. Поборемся».
- Не знаю, - сказал я с многозначительным видом. - Каледин мой большой друг... Но я не думаю, чтобы у него были причины спешить сюда. Особенно, если вы не тронете и хорошо обойдетесь с казаками.
Я знал, что на Дону Каледин едва держался, и по личному опыту знал, что поднять казаков невозможно.
- Имейте в виду, прапорщик, - сказал я, - что вы обещали меня отпустить через час, а держите целые сутки. Это может возмутить казаков.
- Отпустить вас мы не можем, - как бы про себя, сказал Крыленко, - но и держать вас здесь негде. У вас здесь нет кого-либо, у кого вы могли бы поселиться, пока выяснится ваше дело?
- У меня здесь есть квартира на Офицерской улице, - сказал я.
- Хорошо. Мы вас отправим на вашу квартиру, но раньше я поговорю с вашим начальником штаба.»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
С начальником штаба, с полковником Поповым, говорили, как выяснилось, с одной целью – узнать, согласится ли генерал Краснов служить большевикам. Ответ Попова был краток.
«- Троцкий спрашивал меня, как отнеслись бы вы, если бы правительство, то есть большевики, конечно, предложили бы вам какой-либо высокий пост.
- Ну и что же вы ответили?
- Я сказал: - пойдите предлагать сами, генерал вам в морду даст!
Я горячо пожал руку Попову. Милейшая личность был этот Попов…»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
А потом генерал Краснов отправился к себе на квартиру, правда под охраной, которая, впрочем, не мешала выходить в город и принимать гостей – скорее, обеспечивала безопасность. И когда Петру Николаевичу удалось добиться освобождения всех своих офицеров, его всё-таки уговорили покинуть Петроград, хотя сам он всегда считал, что от судьбы не убежишь.
«Наконец, вечером, 6-го ноября, члены комитета сотник Карташов и подхорунжий Кривцов привезли мне пропуск на выезд из Петрограда. Я не знаю, насколько этот пропуск был настоящий. Мы об этом тогда не говорили, но мне рекомендовали его не очень давать разглядывать. Это был клочок серой бумаги с печатью Военно-Исполнительного Комитета С. С. и Р. Д. с подписью товарища Антонова: кажется, того самого матроса, который снимал с меня показания. В сумерки, 7-го ноября, я, моя жена, полковник Попов и подхорунжий Кравцов, забравши кое-что из платья и белья, сели на сильную машину штаба корпуса и поехали за город. Мы все были в форме, я с погонами с шифровкой III корпуса, при оружии.»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
И здесь мы получаем ответ на вопрос – почему генерала не отправили куда-нибудь в камеру или не расстреляли на месте.
Да потому что большевики боялись – они только что захватили власть, они не знали, сумеют ли её удержать. И они считали, что казаки Краснова – только авангард. И следом с Дона идёт атаман Каледин с основными силами. Они выжидали и оценивали обстановку в этой «революционной» неразберихе.
И вот если соединить воедино все изложенные факты, то несложно будет сделать вывод, что большевики попросту придумали сказку о данном генералом Красновым честном слове.
Зачем?
А они таким образом убивали двух – да нет, погодите, сразу трёх – зайцев.
Во-первых, выступление генерала Краснова, единственного военачальника такого масштаба, поддержавшего Керенского, было первым выступлением против большевиков. Имея в распоряжении меньше тысячи человек, он взял Гатчину, занял Царское село, принял бой в Пулково. И если бы подкрепление подоспело, железной рукой навёл бы порядок в Питере.
Это выступление надо было дискредитировать, показав общественности, что Пётр Николаевич является клятвопреступником.
Во-вторых, этим легко можно было оправдать практику взятия заложников, чем, как мы знаем, злоупотребляли красные. Типа, что же вы хотите? Мы не можем верить вам на слово, вы же снова нас, таких наивных, обманите.
Нет, серьёзно? Профессиональные революционеры, уже перемазавшиеся в крови, будут столь благородны?
Да с подобным благородством они бы попросту не дожили до 1917-ого года.
Ну, и, в-третьих, заявляя о том, что генерал Краснов нарушил своё слово, они могли не опасаться того, что их самих обвинят в нарушении перемирия.
А нарушение-то было. После боя в Пулково Керенским и генералом Красновым с большевиками было заключено соглашение на следующих условиях:
« – Большевики прекращают всякий бой в Петрограде и дают полную амнистию всем офицерам и юнкерам, боровшимся против них.
– Они отводят свои войска к Четырем рукам. Лигово и Пулково нейтральны. Наша кавалерия занимает исключительно в видах охраны Царское Село, Павловск и Петергоф.
– Ни та, ни другая сторона до окончания переговоров между правительствами не перейдет указанной линии. В случае разрыва переговоров о переходе линии надо предупредить за 24 часа.»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
После этого без всякого предупреждения в Гатчину вошли матросы и солдаты Красной Гвардии.
Это не нарушение данного слова?
Точно?
