Его руки и ноги были крепко связаны веревками, глаза закрыты. К своим годам Ксюше лишь раз пришлось бывать на похоронах. Это была старушка-соседка, которая не раз угощала девочку – то клубникой с дачи, то еще горячими пирожками, то конфетами. Она прожила долгую жизнь, ей было уже за девяносто, а ушла тихо и спокойно – во сне. Ксюша боялась идти прощаться — у нее было живое воображение, и она отчетливо представляла – по аналогии с «Вием» — что старушка внезапно откроет глаза и сядет в своем гробу. Но мама уговорила ее, сказала, что мертвых не надо бояться.
И правда, было нестрашно. Может быть, от того, что в комнате собралось полно народа – родственники, соседи, друзья усопшей. Или от того, что солнце заливало все вокруг ярким светом, уверяя, что жизнь продолжается. Но больше всего Ксюшу поразило выражение лица старушки. Такого глубокого спокойствия, такой отрешенности – она никогда до этой поры не видела. Все земное уже не касалось покойницы. И в сознании девочки отразилось, что лица мертвых людей должны быть именно такими.
Но человек, который сейчас лежал перед ней на грязном полу «ГАзельки» - хоть глаза его и были закрыты – спокойным точно не был. Подрагивали веки, сплетались и расплетались пальцы, точно тщетно пытались освободиться.
Конечно, он не слышал шагов Ксюши – все заглушал шум дождя. Она еще могла сделать вид, что ничего не заметила – и поспешить со своим велосипедом под спасительный навес. И в то же время она понимала, что ни за что не сможет так поступить. Просто не в силах.
Она протянула руку и коснулась пленника.
— Эй…, — она почти шептала, но достаточно громко, так чтобы он мог ее слышать, — У вас все хорошо?
Хорошо точно не было, и Ксюша сама понимала, что несет чушь.
Человек приоткрыл глаза. Несколько мгновений он смотрел на Ксюшу, словно пытаясь понять – кто она такая. Потом сообразил – девчонка, случайно оказавшаяся здесь.
Он разлепил губы:
— Уходи отсюда… скорей…И…ты…меня… не видела…Машину тоже… не помнишь…
Она понимала, что делает глупость чистой воды, и что вообще это все – безумие. Но она сбросила рюкзачок, рванула молнию и вытащила перочинный ножик.
— Ты…
— Ну, это чтобы вы тоже могли отсюда уйти, если захотите.
Веревки, связывающие пленнику руки, она пилила – как ей показалось – очень долго. Зря понадеялась, что ножик острый, хотя, может для грибов и сойдет. Но когда веревки всё же были перерезаны, мужчина перехватил у Ксюши нож, и с путами на ногах справился гораздо быстрее.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Она назвала ему свое имя, подумав, что этого, наверное, не стоило бы делать…И еще подумалось ей, что после долгого пребывания в неудобной позе тело могло не слушаться его. Но, обретя свободу, он мягким кошачьим движением выпрыгнул из машины.
— Беги отсюда, — велел он ей, — Быстрей! Да так, чтобы тебя никто не заметил… не туда, через лес давай…И – ты не видела меня, кто бы ни спрашивал.
Тон у мужчины был такой, что Ксюша и в голову не пришло возразить или расспрашивать его о чем-то. Да и ветер из ураганного сделался просто сильным, а ливень перешел в обычный дождь.
Отсюда можно было добраться до дома уже не по шоссе, а по тропинке через лес, и Ксюша, оседлав велосипед, так и сделала. Густая крона деревьев не позволила тропе пропитаться водой, лишь кое-где было мокро и даже скользко.
Ксюша еще увидела, оглянувшись назад, как бывший пленник сначала присел за машиной, оглядываясь, а потом, пригнувшись, побежал в сторону, противоположную той, где скрылась она сама.
Путь до дома был бесконечно длинным, но, наверное, так казалось от того, что девушке только сейчас сделалось страшно. Что она натворила! И, главное, зачем? Вдруг этот мужик какой-нибудь преступник, которого с трудом поймали, а она его освободила? Глупости. Это же была не казенная полицейская машина, а бандитов, наверняка, в таких и возят. Или это, наоборот, была бандитская машина, а она встряла в их разборки?
Нестерпимо хотелось оказаться в своем доме – таком теплом, знакомом и безопасном. Когда, наконец, Ксюша добралась до знакомой лужайки, у нее вырвался вздох облегчения, больше похожий на стон.
Отец стоял на крыльце и с тревогой всматривался в дождевую завесу, пытаясь, хоть что-нибудь разглядеть.
— Ну, наконец-то! — обычно он не ругал ее, но Ксюша поняла, что сейчас ей достанется по первое число, — Почему ты не отвечала? Я звонил тебе каждые несколько минут…
Вдруг она потеряла телефон? Ксюша замерзшими мокрыми руками стала схватилась за рюкзачок, и увидела, что он открыт. Значит, она не застегнула молнию после того, как вытащила ножик. Телефон, к счастью, оказался на месте – она увидела с десяток пропущенных звонков. Но чего-то не хватало, Ксюша не сразу сообразила – чего. Поняла, когда взглянула на себя в зеркало.
На ней был тот самый нарядный топик, который подарила ей подруга, а ее собственная футболка, на которой, если вывернуть ее наизнанку, можно прочитать ее имя и фамилию – эта футболка осталась неизвестно где. Раз рюкзак был открыт, она могла вывалиться хоть на заправке, хоть по дороге, в лесу. Не будешь же теперь возвращаться, чтобы найти ее – это вообще не вариант.
Если обо всем этом думать — можно было сойти с ума.
— Иди в ванну, дурочка, — велел ей отец, — Посиди в горячей воде, ты же холодная, как лягушка. А я пока соображу нам чего-нибудь поесть.
Эта сказанная вскользь, без задней мысли фраза уязвила Ксюшу. Она обещала маме приглядывать за отцом, а вместо этого… Но так хотелось закрыть за собой дверь ванной, окунуться в душистую пену. И все страшное останется позади, превратится в одну из сказок, которые она читала в детстве.
Ксюша сама не заметила, как задремала, сидя в воде до самого подбородка. Разбудил ее стук в дверь.
— Ты там жива? — спрашивал отец.
— Сейчас выйду.
В кухню она вошла, еще кутаясь в большое махровое полотенце. И увидела, что отец похозяйничал как смог. Обычно даже яичница в его исполнении была «под вопросом». То отец отвлечется, и она сгорит, то утопит несчастную «глазунью» в масле, а оно будет «стрелять» во все стороны, и отец обожжет руки.
Но сегодня на столе стояли две коробки с лапшой «том-ям», и над ними еще поднимался пар. Отец заваривал чай.
— Ты не заболеешь? — спросил он, — Иначе мне нагорит от матери. Когда-нибудь, когда у тебя самой будут дети – ты поймешь, как это страшно – ждать своего ребенка, и не знать, куда он подевался.
Ксюша виновато молчала. Некоторое время за столом царила тишина, оба были голодны. Когда дошел черед до чая, Ксюша, подперев голову рукой, спросила отца:
— А ты хорошо знаешь дедушку?
— Ну… Подожди, какого дедушку?…Он же мамин отчим, так что тебе он не родной по крови…
— Но мы же берем его в дом, и это же навсегда… ну то есть, пока он жив. Ты же его видел, а я – почти нет. То, что меня возили к старикам в гости, маленькой – это не считается.
Олег хотел сказать, что, когда он ездил к родственникам жены, ему хотелось, чтобы этот визит поскорее закончился – в чужом доме он чувствовал себя неуютно. Он послушно помогал в огороде, потом сидел за столом, улыбался учтиво, но при возможности старался выбраться куда-то – погулять по новому для себя городу, или хотя бы уединиться в комнате, которую им выделили, и уйти в мир интернета.
Но взглянул на дочь – и передумал. В глазах Ксюши читалось неприкрытое любопытство. И – ей ведь скоро жить рядом со стариком, в чем-то помогать ему, приспосабливаться к его режиму… Хотя Олег по-прежнему считал, что Оксана делает ошибку. Отчима надо было отправить в дом престарелых, причем не испытывая угрызений совести. Он же не родной отец.
— Знаешь, — сказала Ксюша, — Я не раз думала, почему у него такое непривычное имя. Как в западный фильмах…
— Да ничего особенного. Мама говорила – старинное, еврейское. Пожалуй, единственное, что я могу сказать о нем – то, что он очень любил твою бабушку.
— Это здорово… Наверное, это и есть настоящая любовь, когда двое живут рядом до самой смерти одного из них. А второй потом ждет, когда они встретятся в другом мире.
— Это романтика, — сказал Олег с мягкой улыбкой, — Судя по всему, у дедушки склероз или что-то еще похуже…Так что тебе придется увидеть неряшливого старого ребенка, которому уже не до новых романов. Знаешь, тебе придется быть довольно терпеливой. Не знаю, насколько права мама, что решила все сделать так… Большинству твоих ровесников не приходится сталкиваться с этим...С тем, что старика надо накормить, сменить ему белье… Мама рассчитывает успевать всё сама, но не знаю… По моему нагрузка ляжет на всех
— Ладно, — Ксюша собирала со стола посуду, ей хотелось хотя бы прибрать в кухне, раз она упустила все остальное, — Кто знает, что завтра случится с нами…Может, и за нами придется кому-то ухаживать…
Отец только потрепал ее по волосам и вышел.
Когда, закончив уборку, Ксюша добралась до своей комнаты, первым делом она подошла к окну. Уже совсем стемнело, но дождь все еще шел. Девушка слышала его шум, и различала ветви деревьев за окном и черным пятном- лес вдали. Если смотреть оттуда, из тьмы, то в освещенной комнате – она как на ладони.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Ксюша не только задернула шторы, но и проверила, не осталось ли щелки, через которую можно заглянуть в комнату. Это, конечно, бред. Кто решит забраться на второй этаж, чтобы наблюдать за нею?
Она постелила постель, переоделась в пижаму (пожалуй теперь, после топика из алого шелка, ей хотелось и красивую ночную сорочку – тоже шелковую, длинную, с кружевами - а то сейчас у нее только какие-то мальчишечьи пижамы). И ничего не было лучше, чем устроиться в теплом гнездышке, умостив под спиной мягкие подушки, и взяться за телефон.
Но Ксюша еще не успела нырнуть в интернет, как раздался звонок. Номер был незнакомый, и автоматически девушка сбросила вызов. Обычно так звонили мошенники, или навязчивые рекламщики. Если она случайно и отвечала, то обрывала разговор почти сразу, стоило им сказать несколько фраз.
Отец же порой развлекался. Делал вид, что ведется на развод очередного «следователя» или «сотрудника банка», доводил мошенников до белого каления своей непонятливостью, а потом откровенно хохотал в трубку.
Звонок раздался вновь. А потом опять. И еще раз. И еще. Наконец, Ксюша не выдержала.
— Что вам надо?!
Она услышала сначала тяжелое дыхание, а потом холодный голос сказал:
— Зря ты это сделала.
У Ксюши забилось сердце, а руки стали холодными. Но человек больше ничего не сказал, теперь уже он оборвал разговор.
Больше телефон не звонил. Но девушка, хоть и очень устала, не могла уснуть. Конечно, это злосчастная футболка ее выдала. Прямо как визитку оставила, разве что без номера мобильника. Но разве в наше время его трудно узнать? И что теперь? Ей придется как-то отвечать за то, что она сделала? Раз они знают, кто она и где живет?
Ксюша ложилась то так, то этак, переворачивала под головой подушку, устраивалась поудобнее. Слышала как часы в гостиной бьют полночь, потом час ночи, два…Звук доносился – тихо, но она каждый раз вздрагивала, за этот вечер нервы у нее стали ни к черту.
Небо уже начинало синеть на востоке, когда ей удалось кое-как уснуть. А потом ей приснился дурной сон, который она потом не могла вспомнить. Чьи-то шаги, тяжелые шаркающие шаги, которые все приближаются, приближаются. Она бежит от них, думает, что нашла надежное пристанище, но стоит затаиться, как она снова слышит неотвратимое. Топ…топ…топ…
Отец разбудил ее рано и, хотя Ксюша совершенно не выспалась, и голова у нее была тяжелой, она была благодарна ему, так как тягостный сон, наконец, кончился.
Мама должна была привезти дедушку с утра. Отец ради такого случая задержался, договорился, что приедет в свой офис попозже
И вот они уже стоят в прихожей, в окружении сумок. Мама улыбается, хотя видно, что устала. Но она добралась до дома, сделала главное – привезла старика, а значит — самое трудное позади.
А рядом с ней. Высокий, плечистый и грузный человек, вот только плечи у него поникли. Седые волосы отросли, и волнами закрывают шею. Крупные черты лиц, а глаза – необыкновенно чистого голубого цвета и взгляд наивный, как у ребенка. Дедушка тоже улыбается, но несколько растерянно. Для него тут все незнакомое, он точно попал на иную планету.
Отец подходит пожать ему руку, а дедушка Калеб наклоняется к маме и спрашивает:
— Это кто?
— Я ваш зять, — говорит отец, — Меня зовут Олег. Мы приезжали к вам в гости…Помните?
— Зять? Да-да..
Чувствуется, что дедушка не помнит, и кажется, вообще не верит, что у него может быть зять, но не хочет показаться невежливым.
Потом дедушка переводит взгляд на маму:
— А ты ведь моя дочь?
— Почти,— отвечает мама.
Продолжение следует
