Заключение договора в Труа в 1420 г. не означало завершения Ланкастерской войны. Просто-напросто, конфликт переходил в новую, затяжную стадию. На политической карте на месте Франции в период 1420-1453 гг сосуществовало целых три государственных образования, которые будем называть Английская Франция, Герцогство Бургундское и Буржское королевство. Жизнь в каждом из к них протекала на свой лад. В недрах каждого из трех государственных образований происходили процессы, которые в итоге привели к победе Карла VII и уходу англичан с континента.
Можно сказать, что договор в Труа 1420 г. поделил Францию на два лагеря: те, кто его признал (Английская Франция и Бургундия) и кто не признал — территорию, контролируемую дофином Карлом. Таким образом, по мнению многих историков юридически Столетняя война после 1420 г. трансформировалась в гражданскую. Одни называли королем Генриха V (а после его смерти в 1422 г. Генриха VI и его регента Джона Бедфорда), другие Карла Карловича VII Валуа. Англия в союзе с Бургундией пыталась дожать упрямого, но неумелого противника. Королевство дофина то оборонялось, то наступало.
В этой статье вы не прочтете ни об одном сражении или ином историческом событии — смерть Генриха, битвы при Божэ и Вернёе — все это будет в XI части. Далее достаточно нудно будет описано, как жила каждая из разделенных частей Франции.
Англо-Французское королевство
После ряда одержанных побед Генрих V торжественно вступил в Париж. То ли уставшее от гражданской войны, то ли считавшее такой исход событий установлением справедливости, то ли полное почтения к харизматичной личности, сообщество горожан встречало его радостно. Особенно усердствовали местные церковные иерархи и чиновники. Генри Ланкастер был признан королем Франции и, казалось, что окончательная победа близка, а результат ее вечен. В принципе, население земель, принадлежащих бургиньонам с легкость переходило на сторону Генриха, а вот с теми, крепостями на севере страны, которые контролировали арманьяки еще приходилось возиться. Лояльность территории англичанам четко коррелировала с позицией ее сеньора. Борьба же за признание власти Ланкастеров местным населением была не менее значима, чем победа над войсками дофина. От этого зависела устойчивость новой династии на троне.
Приступая к завоеванию, Генрих планировал разделить Францию Карла VI на несколько типов территорий. Государственное устройство нового королевства должно было быть следующим. Аквитания, Гиень, Гасконь, Нормандия включались в состав Англии напрямую, как некогда утраченные исконные земли. Остальная же Франция сохраняла статус королевства и входила в состав объединенной ланкастерской державы на правах двуединой монархии. Провозгласив подобную унию, Генрих V не придумывал ничего нового. По подобному механизму ранее объединялись Польша и Литва (1395 г.), Дания, Швеция и Норвегия (1397 г.), позже успешным примером станет союз Арагона и Кастилии. Однако имелась существенная разница: в предыдущих случаях объединение не происходило в рамках завоевания одной страны другой. Сложно говорить, образовались ли на тот момент английская и французская нации, но и в одной и в другой стране начало формироваться самосознание не только консолидирующее своих но и четко дистанцирующееся от чужаков.
Разграничение между двумя народами начиналось уже на идеологическом уровне. Можно много дискутировать, когда зарождается процесс национального самосознания, но если ответ на вопрос «кто есть свой?» французы или англичане представляли смутно, то образ чужака сформировался под действием пропаганды достаточно ясный.
Еще со времен Эдуарда III в чаехлебах воспитывалась ненависть к лягушатникам. Поэтому, респонденты соцопросов на улицах Лондона времен Генриха V охарактеризовали жителей с того берега Ла-Манша следующим образом: французы злые, коварные, спят и видят, как бы приплыть и вырезать англичан; они не знают порядков и законов, живут в беззаконии; тупые, трусливые; ограбить богатея-француза — святой долг правоверного подданного Его Величества. Себя же нагличане видели чистыми, непорочными, верными, справедливыми и самыми-самыми-самыми…
Лягушатники тоже не отставали. В их воображении, Франция являлась самой чудесной, прекрасной и благочестивой страной под небесами. Мерило святости они обнаружили весьма своеобразное — обладание христианскими реликвиями: «гвоздем, терновым венцом, святым саваном» Иисуса Христа. Англия, с их точки зрения, имела несопоставимо меньше епископств и кафедр и вот потому-то французы — передовой народ, а англичане тупая деревенщина. Чувство превосходства над островитянами было велико и его не поколебал даже ряд военных поражений. Таким образом, взаимная ненависть двух народов не создавала предпосылок для объединения.
Создавая двуединую монархию, Генрих V всячески старался добиться симпатий французского населения , для чего был предпринят ряд мер. Во-первых, еще со времен похода 1415 г. солдатам запрещались немотивированные грабежи, разорения храмов, изнасилования, насилие в отношении стариков и детей. На практике запрет работал плохо. Солдаты грабили и насиловали. Во-вторых, Генрих подчеркивал, что врагом для него является не французская государственность, а он пришел исправить нарушение порядка престолонаследия. Поэтому ранее принятые французские законы сохраняли свое действие на территории страны. Более того, стараясь пресечь злоупотребления со стороны английских солдат, на административные должности в Нормандии начали назначать французов.
В-третьих, не смотря на то, что от землевладельцев и бюргеров требовалось принести присягу англо-французскому королю, а отказ от присяги означал конфискацию земель, требования этой присяги были не очень настойчивыми. Население же, проживавшее в Нормандии, все равно бежало на земли, подконтрольные дофину. Это стало серьезной проблемой как с точки зрения собираемости налогов, так и с точки зрения обеспечения легитимности. Английская администрация буквально упрашивала беженцев вернуться и принести присягу в форме покупки так называемых «писем прощения». Некоторые дворяне приносили и нарушали присягу по несколько раз. Уже во времена регентства Бедфорда появляются ордонансы, не рекомендующие давать прощение принесшим присягу более двух раз.
Продажа «писем прощения» в условиях дефицита казны стала для англичан важной доходной статьей. На начало пятнадцатого века имеется уже немало документов, относящихся к деловому документообороту, позволяющих восстановить ход событий не только на основе сомнительного нарратива хроник. Так вот, в сохранившихся документах не редки случаи, когда некий ткач, булочник или иной горожанин из Нормандии вдруг решает подзаработать длинный ливр и присоединяется к банде бригандов или уходит на службу к арманьякам. Англичане ловят его, тот пишет покаянное слово, платит выкуп, признает Генриха V или VI своим королем и отправляется домой.
Получается, методы Вильгельма Завоевателя, которые Ланкастер применил при завоевании Франции, для позднего средневековья работали плохо. Можно было менять крупных сеньоров, изымать земли, требовать принесения присяги, но на деле это не давало крепкой опоры. Реальные отношения между англичанами и французами были таковы, что они не создавали прочного фундамента для существования надстройки в виде двуединой монархии. Напротив, история с объединением напоминала свадьбу ежа и ужа.
Выступая перед Парламентом, Генрих V так обосновывал целесообразность начала войны в 1415 г.:
«Шотландия является страной бедной, лишенной богатств и удовольствий, народ ее дикий, воинственный и непокорный, тогда как во Франции вы найдете плодородную страну, с удовольствиями, обильную ресурсами; народ ее любезный и спокойный,а у каждой шлюхи по шесть рук».
Естественно, для англичан, подписавших вербовочный контракт, Франция представлялась чем-то типа Клондайка или Дикого Запада, то есть места, где можно быстро разбогатеть или заполучить земельный участок при помощи сравнительно честных способов.
Серьезной проблемой для командования англичан стало поддержание воинской дисциплины в Нормандии. Та армия, которая стойко переносила все тяготы походов до Азенкура и обратно, которая громила французов, оказавшись не занятой боевыми действиями, успешно разлагалась. С целью поддержания контроля над захваченными территориями в городах и замках размещались контингенты наемников, в задачи которых входили охрана крепостей, дозор, а также поддержание готовности к выступлению в поход. От всех этих функций они старались уклониться. Генирих V, Джон Бедфорд последовательно издают ордонансы 1421, 1422, 1423, 1424, 1428 г. в которых в общем-то требуют одного и того же: являться по первому зову командира и регулярно находиться в расположении гарнизона. А с этим были серьезные проблемы.
Во-первых часть солдат, попав на континент быстро дезертировала и возвращалась домой. Во-вторых, многие из них наемников попросту шатались где попало и занимались чем хотели, находя занятие по душе, а если на войну пойти, так там ведь и убить могут. Понятие «чем хотели» подразумевало как элементарный грабеж, так и более изощренные методы. Это могла быть и коррупция в виде выдачи разрешений на перемещение по стране, которыми могли пользоваться все желающие, включая агентов дофина. Это могло быть и ложное правосудие, когда кто-то из французов похищался, ему предъявляли подложные обвинения в нарушении законов и требовали собрать выкуп и отдать его капитану стражи, чтобы тот «закрыл глаза» на ситуацию и выдал «письмо помилования». Оккупационная администрация боролась с такими проявлениями, всячески подчеркивая в ордонансах, что правом на правосудие обладают только назначенные королем бальи (судьи). Жалобы на преступления со стороны солдат на заминались и активно расследовались, но это не помогало.
Главной же проблемой для командования стала практика, когда один и тот же солдат нанимался на службу сразу к нескольким капитанам, чтобы получать жалование несколько раз. В крепости он появлялся только в день зарплаты, а дальше шел заниматься делами, описанными абзацем выше. Понятно, что это снижало реальную боеготовность не только за счет приписок, но и потому, что никого в гарнизоне нельзя было застать на месте. В ордонансах особо подчеркивалось, что солдатам запрещается покидать гарнизоны. Тяжесть наказания за такой проступок постепенно повышалась от конфискации имущества до телесных наказаний, но на деле это помогало мало.
Не лучше обстояло дело с созывом феодального ополчения. Призыв рыцарей на военную службу в рамках соблюдения вассальных обязанностей не практиковался в Англии уже со времен Эдуарда II. Захватив Нормандию, Генрих V решил воспользоваться такой возможностью в отношении местного дворянства. Был и брошен призыв и… никто не приехал. Ситуация повторялась из раза в раз, собрать не удавалось ни сменивших подданство французов, ни англичан, получивших феоды на оккупированных землях.
После заключения договора в Труа предполагалось, что с задачами усмирения недобитых арманьяков Генрих будет справляться имеющимися на континенте силами. Хронический недобор войск для походов против дофина приводил к тому, что от этого принципа постоянно отклонялись. Раз за разом в Британии приходилось вербовать новые войска для отправки во Францию. Это сохраняло гарантию, что они доедут до поля сражения прежде, чем дезертируют. Деньги на их наем приходилось брать все в той же Англии. Чем дальше тянулась война, тем больше средств она требовала.
Война и последовавшие за ней бедствия повлекли разорение и обезземеливание крестьян, однако и работу в качестве батраков найти они себе не могли. Это приводило к тому, что на дорогах Нормандии появились толпы бродяг, сбивавшихся в банды и присоединявшихся к бригандам. Постепенно, у этих отрядов стало вырабатываться свое видение ситуации в стране. В свалившихся бедах они обвиняли англичан и приходили к выводу, что «Карлуша приде — порядок наведе». То есть представители обездоленного простонародья становились осознанными дофинистами. В английских документах не содержится сведений, какие из отловленных войсками банд занимались разбоем с патриотическими целями, а какие нет, но партизанское движение тоже имело свое место.
Гарантированное договором в Труа сохранение законов и обычаев каждой из стран защищало интересы не только Франции, но Англии. Дело в том, что экономический потенциал каждой из двух стран был просто несопоставимым. В случае успеха объединения Англии грозило если не французское поглощение, то точно роль глухой провинции, что явно противоречило интересам британцев. Причем названные опасения не были плодом концепций историков. Они возникали именно у современников Столетней войны. Когда был заключен договор в Труа, английские парламентарии выразили надежду, что Генрих V решил свой личный династический спор, а потому больше они ему ничем не обязаны и он в дальнейшем будет решать свои проблемы уже не за счет их страны. Случилось невиданное. Парламентарии больше не одобряли чрезвычайный налог на войну, учрежденный Эдуардом III, который не собирался впервые за много лет, несмотря на все просьбы Генриха и Бедфорда. Таким образом, с развитием Нового Времени, если бы не Франция завоевала независимость, то Англия отложилась бы от двуединой монархии в процессе чего-то похожего на Нидерландскую революцию.
При этом не надо думать, что положение дел в Англо-Французском королевстве просто кричало на каждом шагу о надвигающейся катастрофе. Наряду с противниками появилось и много сторонников унии. Центром колоборации с англичанами стал Париж. Столица была прежде всего купеческим городом, соответственно, за возможность выгодно и безопасно торговать бюргеры были готовы признать своим королем хоть лысого черта. Власть Генриха V же означала возможность для купцов свободно попадать в Нормандию, Фландрию и Британию — туда, где находились основные деловые партнеры. Товарооборот с Центральной и Южной Францией, где сидел дофин, наоборот был крайне незначительным. Кроме того, репутация арманьяков в столице оказалась подпорчена несколькими годами террора. Люди, поддерживающие в городе сторону орлеанской партии, бежали, были убиты или затаились. Сохранился анонимный дневник парижанина времен столетней войны, в котором оставшийся безымянным гражданин успевает трижды переобуться в полете между 1409 и 1449 годами. Во время походов Генриха V 1415-1417 гг он его проклинает, затем, со вступлением английского короля в столицу боготворит, а проклинает уже арманьяков, а когда город вновь занимают французские войска, автор начинает молиться на Карла VII. Вот такие метаморфозы.
Английских солдат в Париже не набиралось двух десятков — стражу несли в основном бургундцы. Это не создавало впечатления оккупации и не рождало тех эксцессов, ктороые встречались в Нормандии. Таким образом, столица могла стать центром объединения двух держав и формирования новой нации.
В целом же, задача объединения английской и французской наций в одну выглядела непосильной. В отличие от Речи Посполитой или Испании, англо-французская уния протекала в условиях войны, а не мира, а потому шансов на то, чтобы окрепнуть и соединиться в один народ у детища Генриха V не было.
Герцогство Бургундское
A 1420-1430 гг герцогство Бургундское можно было назвать «Францией здорового человека» — развивалось оно стабильно и устойчиво. Переданная когда-то в апанаж (т.е. во владение, которое является частью короны и должно быть ее возвращено после смерти владельца) недальновидным Иоанном II Добрым Бургундия все больше и больше становилось самостоятельным государством, независимым от Франции. После убийства в Монтеро Жана Бесстрашного, править герцогством стал его сын Филипп Добрый. Он участвовал в подписании договора в Труа, и хотя формально он выступал там как вассал Генриха V , на деле это никого не должно было обмануть. Филипп являлся именно союзником английского короля, самостоятельным в принятии решений, обладающим собственными интересами. Бургундский герцог обеспечил легитимность для Генриха, признав его власть, как крупнейший землевладелец. Союз между Англией и Бургундией был упрочен по итогам переговоров в Амьене 1423 г., когда Филипп выдал замуж за Бедфорда свою сестру.
Признание законным королем Генриха V со стороны бургундцев помимо того, что имело большой политический вес, попросту позволило не завоевывать огромнейшие территории, которые перешли на сторону Ланкастеров по росчерку пера.
На момент возобновления Столетней войны герцогство Бургундское включало далеко не только земли на границе Франции и Священной Римской империи. Благодаря удачному браку Филиппа Смелого и Маргарите Дампьер в состав владений герцогства вошла Фландрия. Кроме нее к владениям герцога присоединились герцогство Артуа, Франш-Конте, в 1419 г. Филипп оккупировал Шампань и Пиккардию — территории, на которые вообще не имел никакого юридического права. Все это делало его крупнейшим магнатом королевства. Сочетание плодородных земель с прибылями фламандских цеховиков делало герцогство баснословно богатым, позволяло формировать войско из лучших рыцарей и пеших контингентов. Здесь зарождались военные реформы, которые потом перенимал дофин Карл. Правившая в герцогстве династия Валуа благоволила искусствам, поэтому здесь во времена Столетней войны начало зарождаться фламандское возрождение, писались готические картины голландских мастеров, издавались книги.
При этом не бургундцы, несмотря на постоянное участие в Столетней войне, не спешили умирать за интересы англичан. Предпринимаемые ими походы преследовали цель именно расширения границ и влияния герцогства.
В политике Филипп Добрый руководствовался несколькими мотивами. Во-первых, это мотив мести за отца — Жана Бесстрашного, убитого с попустительства или по приказу дофина. Юный герцог очень любил своего папа, рассказывали, что он упал в обморок получив известия о событиях в Монтеро, а потом постоянно носил траур. Вторым мотивом для Филиппа стало стремление узаконить захват Шампани и Пикардии. Имелись большие сомнения, что после победы над дофином эти земли останутся принадлежать ему — Ланкастеры хотели себе всю Францию целиком и не собирались делиться. Самым же главным мотивом был третий — стремление добиться полной независимости герцогства от Парижа и стать суверенным государством. На текущем этапе достижение поставленных целей Филипп Добрый связывал с англичанами, однако, со временем все могло измениться.
Буржское государство
После победы мятежа бургиньонов в 1418 г., когда они заняли Париж и вырезали там всех арманьяков, неожиданно для себя ставший наследником престола Карл бежал в находящийся в центре Франции город Бурж. К теще, на блины. Я серьезно. Дофин уже давно находился в состоянии помолвки с Марией — дочерью Людовика Анжуйского и Иоланды Арагонской. Причем, теща в этом браке явно опережала тестя не только по происхождению, но и по уму и степени досужести. По последним двум показателям, она, пожалуй, вообще оставляла позади всех мужчин по обе стороны Ла-Манша. Будучи опытным мастером интриг, она руководила действиями пятнадцатилетнего зятя и достигала весьма успешных результатов, в многом являясь архитектором буржской государственности.
Вслед уехавшему сыну его родная мать — Изабелла Баварская — посылала обвинения в том, что он был зачат ей от любовника. Соответственно, не имеет никаких прав на трон и должен быть лишен наследства. Таким образом, кризис престолонаследия начался еще в 1418 г., за два года до заключения договора в Труа.
Первоначально Карл планировал отсиживаться на землях верных ему людей и ожидать смерти дорого папаши, чтобы после нее вернуться в Париж и занять трон. Однако с заключением соглашения, по которому Генрих V становился наследником престола, эта затея оказалась бессмысленной — появился претендент более сильный, популярный, с безупречным происхождением, а главное — уже владеющий Парижем.
С этого момента дофин Карл и люди, им руководившие, перешли к более решительной тактике. Верные им войска в 1420 г. захватили Лангедок. Таким образом, в их распоряжении оказалась компактно расположенная, но в то же время обширная территория южнее реки Лауры: Пуату, Турень, Берри, Турень, Дофине, Лангедок и др. Все эти провинции являлись землями лидеров арманьяков: Анжуйского, Орлеанского, Бурбонского домов. В своих владениях они сидели прочно, могли вербовать отсюда войска, а главное — собирать налоги. По своему потенциалу поступления от жителей южной и центральной части Франции в разы превосходили то, что англичане могли собрать в Нормандии. Однако не все деньги доходили до казны, часть из них разворовывали многочисленные подданные дофина.
Обычно те владения, на которые распространялась власть Карла, пытаются представить нищим захолустьем, не обладающим значимыми ресурсами для продолжения войны. Отчасти этому способствует пропаганда, пущенная в годы «столетки» англичанами, а после завершения войны подхваченная французскими историками. Первые хотели преувеличить слабость противника, вторые — показать эпическое превозмогание несмотря ни на что. На самом деле это не совсем так.
Само название «Буржское королевство» землям дофина дали англичане старавшиеся показать, что это есть мятежная территория, ничтожная по своей сути, ничего общего с Францией не имеющая. С их точки зрения Франция — это там, где Париж, Нормандия, Бургундия, Генрих V, Филипп Добрый, Джон Бедфорд, а у вас там неизвестно что. Правит вами не законный монарх, а «тот, что называет себя дофином…» — самозванец. Такой эпитет для Карла использовали в официальной переписке. Неофициально его называли проще — «буржский королек».
Сам «буржский королек» придерживался иного мнения, относительно того, где находится настоящая Франция и как звучит его титул. В подтверждение этому, в городе Пуатье Карл учредил свой собственный парламент, с блекжеком и авиньонскими девицами. Точнее не так! Он объявил, что это и есть настоящий французский парламент в изгнании. Отчасти дофин был прав. Действительно, заседавшие в Париже парламентарии занимали места арманьяков, перебитых во времена очередного мятежа Жана Бесстрашного, и не имели опыта бюрократической работы. А в палате Пуатье трудились сумевшие бежать из столицы опытные аппаратчики. Более того, численность ланкастерских чиновников сокращалась, а дофинских постоянно росла.
Наличие полноценной администрации позволяло организовать эффективную службу взымания налогов: косвенного эда и тальи. Численность податного населения в Буржском государстве была выше, чем в Нормандии, а налоговая нагрузка выше, что позволяло рассчитывать на 850 тыс. ливров дохода. На эти средства можно было содержать приличную армию. И все бы у Карла было хорошо, если бы не два но. Первое — хроническое неумение воевать. С этим справлялись и периодически одерживали победы. Второе — это то, что окружение дофина сочетало монолитность в ненависти к англичанам с постоянными интригами друг против друга.
Карла часто называют безвольной и внушаемой личностью. Судя по достигнутым результатам, как король он чего-то стоил, иначе войну бы не выиграл. Но нельзя отрицать того, что он постоянно попадал под влияние то одной, то другой придворной партии: тещи Иоланды, коннетабля Ришмона, Жоржа де ла Тремуйя, которые ненавидели друг друга и строили взаимные козни. Сумев войти в доверие к королю, они начинали прессовать конкурентов и давать советы, противоположные ранее принятым решениям. Благодаря этому Карл метался из крайности в крайность.
Буржское государство нельзя было назвать однозначным фаворитом в идущей войне, но само его существование служило занозой, препятствовавшей окончательному оформлению Англо-Французского королевства. Для победы Карлу оставалось держаться и накапливать силы, чтобы разбить слабеющего противника.
Таким образом, на территории бывшего королевства Франция возникло три полюса сил, решительное предпочтения каждому из них отдать было бы невозможно. Английская Франция раздиралась объективными внутренними противоречиями, Герцогство Бургундское сосредоточилось на защите собственного суверенитета, а Буржское королевство не могло эффективно консолидироваться и одержать так необходимые военные победы. Со временем ситуация изменится, о чем мы расскажем в следующих частях.
Ссылка на предыдущую часть
Ссылка на первую часть
Автор: Дмитрий Сувеев
Продолжение Столетки завтра в это же время.
Группа автора по Столетней войне:
https://vk.com/guerre_de_cent_ans
Специально для паблика Cat_cat
