В одной из дискуссий некто, утверждающий, что он — юрист, рассуждая о том, был убит П.П. Шариков или не был убит, — он, впрочем, «как юрист» утверждал, что события преступления вообще не было, — в ответ на рассуждение о правоспособности, которое продемонстрировано вот в этой задаче:
заявил, что правоспособность вообще не имеет отношения к убийству. Ну, если взять это высказывание вне контекста разговора, то... таки да: правоспособность сама по себе никакого отношения к убийству, взятому самому по себе, не имеет. Эт точно! А вот к смерти правоспособность отношение всё-таки какое-то имеет.
И я собираюсь здесь и сейчас чисто логически показать, что
с точки зрения науки о праве лишение правоспособности, то есть причинение отсутствия правоспособности есть именно причинение смерти.
Я хочу показать, что внутри юриспруденции представления о жизни и смерти как раз существуют и они как раз определённы вполне... Они определены именно через правоспособность. Другое дело, что в юриспруденции есть иные, не вполне определённые понятия, как и во всякой науке, но только не жизнь и смерть.
А вот как раз в химии или биологии иное: там как раз понятие жизни не определено. Между нами говоря, не означает ли это, что можно попытаться определить понятие живого именно на междисциплинарном уровне? Обычно такие стыки бывают очень продуктивными.
Сначала несколько слов о правоспособности, поскольку далеко, как выясняется, не все и не каждый вообще понимают что это такое.
Одним из первичных понятий в юриспруденции вообще является такое понятие как право. Сейчас я не буду делать попыток дать ему определение, скажем, отличное от гегелевского, и ограничусь просто его фиксацией. Далее, следует подчеркнуть, что юриспруденция всё-таки занимается суждениями: суждениями об отношениях, суждениями о праве и так далее. Вне суждений никакой юриспруденции просто нет. В сущности, в этом и ровно в этом смысле юриспруденция похожа на математику с тем, однако, различием, что математика рассуждает о ею же самой порождённых объектах, в то время как юриспруденция всё же претендует на суждения об объектах вполне объективных в том смысле, что они никак не зависят от воли рассуждающего, а если и зависят, то в суждении от этой зависимости абстрагируются.
Итак, когда мы говорим в юриспруденции, что «некто имеет некоторое право на нечто», мы должны помнить, что мы производим суждение такого вида даже не о неком, нечто и праве, а о связях права, некого и нечто. Ещё раз повторю: я не касаюсь сейчас понятия права как такового, просто беря его в качестве начального понятия, определение которого взято у Г.В.Ф. Гегеля как наиболее развитое и универсальное.
Можно ли развить или уточнить гегелевское определение? — Уверен, что можно. Но не здесь и не сейчас. Кто хочет — пусть попытается. Мне это было бы весьма интересно почитать.
Так вот, способность чего-то обладать в-себе правом и называется правоспособностью.
Способность обладать правом.
Причём такое нечто, которое обладает правом (мы судим об этом нечто именно так!), называется субъектом права. Если это право есть у субъекта не только в-себе, но и для-себя, то такой субъект признаётся обладающим личностью, а он сам называется лицом.
При этом мы устанавливаем, что всякий человек есть лицо и обладает, следовательно, личностью. А вот всякой ли личностью непременно обладает только человек и никто более, всякое ли атомарное (почему атомарное? Ну, потому что есть составные лица, представляющие собою именно юридические фикции: государство, органы государства, юридические лица...) лицо есть непременно человек — вопрос на который только предстоит дать ответ. Думаю, что ответ будет отрицательный. Мы должны быть готовы встретиться с нечеловеческими лицами.
Пока что просто считается в большинстве юрисдикций, что только человек есть атомарное лицо, но вот, скажем, в Индии ряд китообразных также считаются лицами, хотя и не признаются человеками. В ряде религий ангелы — лица, но не люди, то же касается и высшего лица.
Но пока что рассмотрим только то, что всякий человек есть лицо.
Но как теперь связывается человек (лицо) с правом?
А именно так: всякий человек, так как он есть лицо, то он непременно обладает способностью, как минимум, иметь право. Поэтому в качестве именно принципа в законодательствах вовсе не только России, но впервые это было сформулировано, напомню, именно в советской правовой семье, установлено, что правоспособность возникает у лица в момент рождения и прекращается в момент его смерти. При этом под смертью понимается отсутствие жизни, конечно.
Иными словами:
если мы имеем лицо, следовательно, у него имеется и правоспособность.
Из этого следует, что если у чего-то нет правоспособности, то перед нами точно не лицо. Это — чисто формальная операция, которая может быть даже записана вполне формально. Если же при этом мы утверждаем, что лицо считается (мы судим о нём так! впрочем, можно судить и иначе, скажем, в Японии это несколько не так) живым только после его рождения, не важно каким способом это рождение произошло, а рождением мы называем возникновение лица, и при этом будем рассуждать, что любое атомарное лицо есть непременно и исключительно человек, то получается, что из того утверждения, что мы имеем нечто правоспособное сразу же следует, что мы имеем перед собою живого человека.
Только так и никак иначе. Это опять-таки чисто логический вывод и ничего более. Причём вывод вполне даже формально-логический.
Но если из того, что
из живого человека следует наличие у него правоспособности, а из наличия правоспособности следует, что человек живой,
то
мы таким образом устанавливаем опять-таки чисто логическую связь между живым человеком и правоспособностью и эта связь называется формально-логическим тождеством.
Ну вот суждения типа «А тогда и только тогда, когда Б» есть как раз тождество А и Б.
Ну, всякий, кто изучал формальную логику это, разумеется, знает. Юристы владеть логикой обязаны всенепременно.
Но в этом случае причинение смерти совершенно тождественно (именно тождественно!) лишению способности иметь право, то есть правоспособности. Не конкретного права, которое может быть у кого-то, а может не быть, а самой способности кого-то обладать любым правом, то есть, разумеется и конкретным, наперёд взятым.
Вот как, оказывается, связаны жизнь и смерть в юриспруденции.
Жизнь — наличие правоспособности, смерть — отсутствие правоспособности.
Они оказались связанными через правоспособность. Вот только что я дал определение и тому и другому, заметьте!
Это означает, что точно так же именно через правоспособность можно дать определение и убийству:
убийство есть умышленное лишение иного лица правоспособности.
Между прочим, предлагаю обратить внимание на такое определение понятия убийства и... раскритиковав его, попытаться его уточнить так, чтобы оно стало более операционным! Вот задача как раз для тех юристов, которые отмахиваются от теории, наименовывая себя практиками.
Паки, паки и паки: не лишение тех или иных прав, а лишение способности иметь права вообще.
И тогда суждение о тех или иных действиях как об убийстве с точки зрения правоведа будут суждениями об этих действиях как связанных с лишением правоспособности. И тогда становится ясно, что разговоры на тему «нету дела — нету тела», могут быть сколько угодно практическими, но совершенно не правовыми.
Тело человека может быть одним из вещественных доказательств убийства оного, но никто и нигде не рискнул всерьёз и обоснованно утверждать, что такое доказательство является необходимым и даже достаточным, между прочим (знаете ли, мне встречались трупы людей, которых никто никогда из иных людей не убивал, а если кто-то умер, скажем, в колонии, то из этого факта не следует, что он был непременно, отравлен или убит иным способом).
Иными словами, достаточным основанием, чтобы говорить о событии преступления такого как убийство (событии преступления, а ещё не о полном составе его, разумеется), является признание утраты лицом правоспособности.
А мне «как юрист» тот или иной человек пытается сказать, что эти понятия вообще не связаны! Хм... Вот как раз для юриста они связаны, причём именно неразрывно. Потому что юрист, именно как юрист, не имеет никаких решительно инструментов для суждения в областях, отличных от правовой объективности.
