В прошлой статье было вскрыто сущностное противоречие – первый шаг в построении гуманитарной схемы, которая описывает происхождение культуры, в нашем случае – культуры победителя. В этой статье будет сделан второй шаг: определение культурного ограничения – чего делать нельзя, исходя из факта, что наш враг – террорист.
Согласно гуманитарной экономической философии любая война – явление экономическое. Отсюда вопрос: когда говорят о войне террористической, корректный ли это термин; можно ли террористическими методами добиться возможности строить свою экономику; руководствуются ли террористы, проводя теракт экономическими целями; получают ли в результате теракта экономические результаты?
Здесь сразу же вспоминается ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация), на первый взгляд положительно отвечающая, что террористическая война – экономическая, раз они построили государство, безусловно, занимающееся экономикой. Однако этот пример как раз отвечает на вопрос отрицательно. Как только террористическая организация стала государством, немедленно как государство было побеждено. В 2013 заявили, что они есть государство, а уже в 2017 начали уходить в подполье, и к 2019 вернулись к чисто террористической сути и не ликвидированы до сих пор.
Скажу так: террористическая экономика, чтобы под этим не подразумевалось. в войне победима, а сам терроризм войной – нет, потому что явление не экономическое, и поэтому не имеет экономический целей, именно потому, что террористы не способны на экономическую деятельность. Например, ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация) не создала экономику для своей победы, а украинская экономика под террористической властью умерла. И даже если Украина как государство перестанет существовать, это не помеха для существования украинских террористических банд.
Получается, что экономическими средствами, войной терроризм не победить. Тогда как же он может быть побежден? Гуманитарная философия отвечает: терроризм (как и всякая дикость) побеждается культурой. Отсюда и поставленная мной задача - описать культуру, как философию победы, делающую терроризм невозможным.
Поскольку гуманитарная философия изучает потребности, то вопрос звучит так. Понятно, что террор имеет целью напугать, а террористу что с этого, какая потребность удовлетворяется террором?
Террор как явление пришел в Россию 1 марта 1881 году с убийством Александра I. С этого момента Россия находится под террором, который не побежден, потому что не понят, хотя очень подробно исследован и с военной, и с исторической, и с психологической, и даже с психиатрической сторон. Терроризм изучили вдоль и поперек и по идее мне должно сослаться на эти исследования, кто что, когда сказал. Только есть нюанс. В терроре, как и во всем, есть главное и вторичное. Главное – это его суть, а вторичное – побочные эффекты, для террористов бонусы. В изученных мной исследованиях про главное (когда мне понятно, что это главное) говорится среди прочего. Исследователи, заметившие главное, не поняли, что это главное и перечисляют аспекты главного в общем ряду второстепенного через запятую. А значит не имеет значение, что они говорили, потому что для того, чтобы выйти на главное, придется начинать с нуля.
Главное же в том, что террорист удовлетворяет потребность в созерцании страданий. Остальное вторично. Следующие абзацы, выписанные курсивом, это объясняют. Их можно пропустить и сразу перейти к выводам.
Прежде всего нужно обратить внимание на личность террориста и заметить, что террористом может быть человек с очень примитивной культурой, плохим образованием, недалекий. Иначе говоря, чтобы быть террористом много ума не надо, а значит философия его примитивна и для ее объяснения научные диссертации писать не требуется. Конечно бывают террористы умные, с высшим образованием, со сложной идеологией. Но, как сказано, этого не требуется. Следовательно, нужно обратиться к самым началом философии, с чего вообще начинается философия, с чего любой человек начинает философствовать.
В гуманитарной философии начало философии определено однозначно: с вопроса «кто я». То есть в основе самого примитивного философствования лежит вопрос самоидентификации и решается задача самоидентификации. Основным понятием гуманитарной философии является субъективное явление, наблюдаемое одним и только одним субъектом. Из этого определения все и следует и все объясняется. Самоидентичность есть осознание, что у «Меня» есть то, чего нет ни у кого другого, и эта собственная уникальность наблюдаема. А наблюдение всегда происходит только в сознании. Быть в сознании означает наблюдать субъективное явление, наблюдаемое «мной» и только «мной».
Субъектом может быть не только отдельный человек, но и группа. Когда каждый член группы наблюдает нечто, чего в принципе не наблюдают другие, кто в группу не входят, тогда говорим, что члены группы находятся в одном состоянии сознания. Это нечто есть субъективное явление группы, определяющее ее самоидентификацию.
Можно сказать, и по-другому. Бытие человека в сознании. Только будучи в сознании человек осознает, что живет. И жить означает быть в сознании. Жизнь после смерти именно это и означает, что со смертью человек лишается вообще всего (тела, людей, Земли, Вселенной, чувств и прочее), но сохраняется сознание, сохраняется «Я».
Проблема в том, что современный человек не может оказаться в сознании по своей воле. По своей воле можно из сознания выйти, например, заснуть, и то как получится, воли может оказаться недостаточно. Поскольку сознание включается непроизвольно, то для того чтобы жить, нужно сознание удерживать. А для этого нужно осознавать свое отличие от других, иметь собственную самоидентификацию. Таким образом, осознавать собственную идентичность необходимо для того, чтобы быть в сознании, то есть осознавать себя живым. Отсюда потребность в самоидентификации.
Человеческими субъективными явлениями содержательно являются неудовлетворенные удовлетворимые желания. А поскольку субъективное явление наблюдаемо одним и только одним субъектом – это такие желания, которые хочет субъект и принципиально не хотят другие. Субъект осознает свое желание и осознает, что другие этого не просто не хотят, а в принципе хотеть не могут. Вообще таких желаний мириады, какой-то классификации они не поддаются, но можно выделить желания, которые доступны примитивным людям, самые простые. К ним относятся желания, отношение к которым наблюдаемо. То есть просто видно хочет человек этого или не хочет. А среди этих желаний есть такие, которые самым простым образом подходят для утверждения идентичности. Это страдания.
Работает это так. Если субъект хочет, чтобы другой страдал, и наблюдает, как другой не хочет страдания, то это субъективное явление – хочу, чтобы другой страдал – самоидентифицирующее субъекта. Успешность самоидентификации рождает удовлетворимое желание. Но поскольку потребность в самоидентификации возникает при каждом включении сознания, то каждый раз – это неудовлетворенное желание.
Можно и наоборот. Субъект хочет страдать, но так, чтобы другой не хотел, чтобы субъект страдал. Тоже возникает субъективное явление, но теперь – хочу публично страдать. В обоих случаях субъект удовлетворяет желание в самоидентификации, а удовлетворение желания вызывает удовольствие.
Потребности (это желание предмет и метод которого известны) всегда называются по предмету или методу удовлетворения. Поэтому это потребность в созерцании такого страдания, когда субъект хочет, чтобы другой страдал не хотя этого, или чтобы другой страдал от наблюдения страдания субъекта, не желая наблюдать его страдания. Буду говорить коротко -"созерцание страдания", подразумевая написанную длинноту.
Созерцание страдания (своего или чужого) в специальных условиях есть способ самоидентификации. Один из способов, но самый простой в силу того, что нежелание другого наблюдаемо.
В силу простоты такого способа самоидентификации, созерцание страдания часто используется в искусстве как прием. Важным моментом здесь является то, что страдают не живые люди, а вымышленные герои. Отсюда требование к произведениям искусства - нарочитая символичность изображаемого. Сказанное также объясняет тайну эстетического удовольствия от созерцания того, что в реальности вызывает отрицательные эмоции – страданий. Это культурный способ получения удовольствия от созерцания страданий. Не понимание этого момента подвигло некоторых дегенератов (под другому не могу их определить) утверждать, что человеку свойственно (типа инстинкт) получать удовольствие от причинения страдания другим людям, от разрушений. Дело же обстоит так. Индивидуумы, способные к самоидентификации лишь через созерцание страданий других, называются садистами, и называются мазохистами, получающие удовольствие от демонстрации своего страдания в отличие о тех, кто в это время не хочет наблюдать мучения мазохист, но вынужден наблюдать и от этого страдают.
Культурные люди самоидентифицируются огромным количеством способов, которых не перечесть. Например, хирург идентифицирует себя как желающий спасти жизнь человека такими средствами, которых спасаемый в принципе не может хотеть. А учитель идентифицирует себя тем, что хочет посеять разумное, доброе, вечное, осознавая, что ученики этого в принципе не могут хотеть, поскольку еще не знают зачем им это нужно. А поскольку субъект может быть и коллективным, то, например, хирурги как группа осознают себя спасающими жизни хирургией, в отличие от тех, кто хочет спасать другими средствами. В этом смысле нужно рассмотреть террористов учитывая то, что террорист не бывает одиночкой.
Террорист действует, чтобы удовольствие от созерцания страдания испытывала группа, с которой террорист себя идентифицирует. Если с созерцанием страдания жертв террора в общем все понятно: террористическая группа испытывает удовольствие от созерцания страданий жертв. То террорист-смертник испытывает удовольствие от осознания своей идентичности как публично страдающий, то есть от того, что его страдания созерцают. Разумеется, удовольствие от собственного страдания возникает только при наличии веры, что после смерти сознание сохраняется.
В связи со сказанным логично задать вопрос, например, кто получает удовольствие от созерцания страданий мирных людей, подвергающиеся обстрелам? Ответ: население страны, ведущей обстрелы. Важно понимать, что причина усиления обстрелов, когда возникают проблемы на фронте не в мести, не в том, чтобы отвлечь войска обстреливаемой страны. Это вторично: получится – хорошо, не получится – и так сойдет. Главное – это постоянное созерцание страданий другой стороны. Не работает один способ, берутся за другой.
Логично также задать вопрос, например, почему пленные – герои? Потому что они страдают в смысле террористов-смертников. Отсюда же нарастание требований к населению страдать, то есть становиться террористами-смертниками, для того чтобы испытывать удовольствие от созерцания своего страдания.
И все, как было объяснено, ради того, чтобы осознавать свою идентичность, самоидентифицироваться, например, как украинец, потому что иных способов в действительности нет, поскольку идентичность выдумана, а значит носитель этой идентичности не обнаруживает её признаки с непосредственной очевидностью в собственной повседневной жизни. Когда же созерцаются страдания тех, кто не хочет чтобы субъект был украинцем, а он сам быть украинцем хочет, то возникает самоидентификация, имеющая следующую формулу: я украинству радуюсь, а кто не хочет чтобы я был украинцем – страдает. Важно понимать, что этот метод самоидентификации срабатывает только потому, что субъект хочет быть украинцем, а не есть украинец, тот кто больший украинец чем сами украинцы. Идентификационное отличие не между украинцами и не украинцами, а между теми, кто хочет и, кто не хочет.
Если бы террористами были только адепты украинства, то было бы полбеды. Родина терроризма – Британия. Смысл идеи расового превосходства примитивен и состоит в том, что должны страдать все, кто не хочет над собой расового превосходства, кто не хочет, чтобы «белый человек» был господином. Иначе самоидентификация «белого человека» не возникает, поскольку превосходство – это не имманентное свойство, а становящееся и поэтому преходящее, которое нужно постоянно подтверждать, хотеть расового превосходства, которого на самом деле нет, а значит терроризировать.
Отсюда возникает задача преодоления терроризма не только в украинстве, а в мировом масштабе, и поэтому необходим общий метод, а значит нацеленный на главное, а не второстепенное.
Например, считается правильным не давать террористам после теракта публично выступать, потому что кто-то решил, что именно этого террористы и добиваются – публичного высказывания своей позиции. Помогает победить терроризм? Нет. Часто вообще никто не берет на себя ответственность за теракт, что очень, очень удивляет теоретиков террора: как же так!
Терроризм не истреблен, потому что подвергшиеся теракту всегда, без исключения делают именно то, что террористам и нужно: публично демонстрируют свои страдания. Если же проведенные рассуждения верны, то если садист или террорист в результате своих действий не созерцает страданий жертвы, то его действия контрпродуктивны и продолжать их бессмысленно, террор становится невозможным.
Отсюда культурное ограничение в философии победы, необходимое для формирования культуры победителя над терроризмом: нельзя публично демонстрировать врагу страдания своего мирного населения.
Условия, при которых культурное ограничение не отменяется, а естественная потребность (победить – необходимо для нашего существования) удовлетворяется, называются в гуманитарной философии культурным условием. Например, может быть культурным условием следующее: изображать страдания населения от вражеских действий в произведениях искусства. Произошел теракт, не показывайте натуру. Настоящая журналистика умеет делать новости. А с целью пропаганды мотивации за победу, чтобы вызвать ненависть к врагу, сочините, например, стихотворение, символически раскрывающие произошедшее. Что лучше всего символизирует – мы не сдадимся, не опустим руки, не забудем, не простим. Пусть терроризм не угнетает нас свой неистребимостью, а дает повод творить материальную культуру его победителей. Такой опыт у нашего народа есть, нужно наследием победителей пользоваться.
Сергей Дегтярев
