Как превратить сюжет сентиментального романа в остросоциальную новеллу, которая заклинает судьбу? Читаем «Повести Белкина» вместе с филологом и писателем Анной Хрусталёвой и разбираем «Метель», которая множеством смысловых слоев напоминает торт «Наполеон».
Сюжет сентиментального романа
— Я бы сравнила «Метель» с тортом «Наполеон». Что в первом корже? Романтическая фабула, которую можно рассказать буквально парой предложений.
Марья Гавриловна выросла на французских романах, следовательно, была влюблена. Предмет ее девичьего чувства — сосед Владимир, который тоже влюблен в Марью Гавриловну. Родители против брака. Молодые решают бежать. Жениха настигает в поле метель, он опаздывает к бракосочетанию.
«Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе, разумеется, что молодой человек пылал равною страстью и что родители его, любезно заметив их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя».
Сюжет не оригинален. В 1819 году вышел сентиментальный страстный текст некоего Владимира Панаева «Отеческое наказание». Там богатый барин совершенно случайно женится на красавице-крестьянке, а потом в ней через какое-то время узнает свою соседку. То есть там «Барышня-крестьянка» с «Метелью» соединились.
В общем, фабула проста: жених, который опаздывает, потом погибает, а какой-то непонятный жених в конце вдруг появляется:
«— Боже мой, — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это были вы! И вы не узнаете меня?
Бурмин побледнел… и бросился к ее ногам…»
Все, точка, проплакались, смахнули слезы и пошли дальше.
Но тут у нас появляется второй корж! Корж великого пересмешника Пушкина. Что мы, кроме Панаева, там наблюдаем? Привет сентиментальным романам — в частности, этой романтике, которая рвет тебе сердце безо всякой жалости. Много сентиментальных текстов. Причем не русских, а французских, потому что французские романы в 1830-е годы в Москве и в Петербурге из моды выходили, но сельские барышни, типа Марьи Гавриловны, все еще радостно их читали.
Метель как символ судьбы
Что мы тут еще видим? Поклон Василию Андреевичу Жуковскому — символ метели как судьбы. Перст судьбы в каждой новелле играет роль. В «Метели» — особую.
Затем мы видим прощальный привет Александру Сергеевичу Грибоедову. И кстати, он мог стоить Пушкину цензурного запрета. Помните, когда русская армия возвращается из похода, когда и Бурмин возвращается, женщины особенно радостно приветствовали офицеров и в воздух чепчики бросали? Это же прямая цитата из «Горе от ума». Это произведение к тому моменту все еще под запретом: его нельзя ни печатать, ни ставить в театре. Если бы цензоры это увидели, то вопрос с «Метелью» стоял бы посерьезнее.
В «Метели» Пушкин проявляет себя как реалист даже с точки зрения синтаксиса: 70% простых предложений. И как символист: эта история со снегом, которая у него еще раз выстрелит в «Капитанской дочке» и которую у него потом позаимствуют Блок, Булгаков, Пастернак («Мело, мело по всей земле...»). И в принципе, символ снега и метели важен для русской литературы XX века. А все казалось, что анекдот, всего лишь анекдот. А вот, пожалуйста, «Доктор Живаго». Нобелевский лауреат, между прочим.
Ироническое цитирование — это, безусловно, авангард. И даже я бы сказала, что в этом прослеживаются постмодернистские штуки. Наш первый постмодернист — Александр Сергеевич Пушкин.
Побег и тайное венчание — актуальная повестка
Третий корж — остросоциальный подтекст. Дело в том, что побеги и тайные венчания во времена Пушкина могли очень плохо кончиться.
Например, в пушкинской семье была такая история. Ровно за два года до написания повести «Метель» старшая сестра Пушкина, Ольга Сергеевна, сбегает из дома со своим женихом Николаем Павлищевым и тайно венчается. Если бы сор из избы был вынесен, случился бы скандал. Но Пушкин все улаживает. Он пытается родителей привести в чувство. В итоге Павлищев и Ольга Сергеевна бросаются к их ногам, прощены. Брак был несчастливый, неправильный, и Ольга Сергеевна сто раз потом пожалела о том, что вообще на это пошла. Павлищев отплатил Пушкину черной неблагодарностью, но история сейчас не про это.
Брак Ольги Сергеевны и Павлищева не вышел за рамки семьи. Ровно через год, в 1829-м, в Петербурге разразился адский скандал. Графиня Ольга Строганова, внучка княгини Голицыной, сбегает с красавцем кавалергардом Павлом Ферзеном. Об этом узнает Николай I. И сам кавалергард Павел Ферзен, и все его свидетели на свадьбе разжалованы из кавалерии и сосланы на службу в далекую северную крепость Свеаборг. Бабушка Голицына не смогла ничего сделать, и Ольга Строганова, она же Ольга Ферзен, уехала вслед за мужем. Конечно, их довольно быстро простили, но сама история этого брака с побегом для современников Пушкина — это актуальная повестка.
Заклинатель судьбы
Наконец, четвертый слой, метафизический, самый сложный. Мы все знаем, что Пушкин был невероятно суеверен. Он верил в приметы, знаки и символы.
Когда Пушкин писал «Метель», мы знаем, что на душе у него было неспокойно. Знаем, насколько ему было тяжело, как он волновался за свою невесту, оставшуюся в холерной Москве, за их общее будущее. Он написал счастливый, радостный финал, словно заклиная судьбу.
То есть Пушкин не только великий реалист, авангардист, символист, постмодернист, он еще и великий заклинатель. Что получилось, а что нет — это уже другая история. А нам с вами остаются пять повестей Белкина, которые мы все до сих пор читаем с удовольствием и которые, безусловно, спасают нас в самые темные времена.
