Еще один, несуществующий уже, памятник солдатам I-ой Мировой войны, стоящий когда-то на берегу тихой Лавы.
Здесь, в монументальном мавзолее, были захоронены останки 3 русских и 129 немецких солдат, погибших в бою под Шалленом 9 сентября 1914 г.
Мемориальный комплекс над воинским захоронением был торжественно открыт 7 сентября 1924 г., на церемонии присутствовал генерал Гинденбург.
«К памятнику, расположенному на склоне небольшого холма, ведет широкая каменная лестница с парапетом. На плоскости прямоугольного обелиска размером 1,5 на 0,4 на 2,0 метра выбита эпитафия и два барельефа воинов с копьем и мечом. Перед памятником расположена тумба с металлической табличкой, на верхней плоскости которой выбита надпись на русском и немецком языках: «Hier ruhen deutschen und russischen Soldaten, Die im Gefacht bei Schallen am 9 September 1914 gefallen siend» (Здесь покоятся немецкие и русские солдаты, павшие в бою под Шалленом 9 сентября 1914 г.). Территория обнесена металлической оградой по кирпичным столбам.
Удивительно, но у нас, в русской исторической литературе, есть подробнейшее описание этого, в общем-то мелкого эпизода той огромной страшной войны. Дело в том, что капитан Александр Арефьевич Успенский, командовавший ротой 106-го пехотного Уфимского полка с приданными подразделениями 107-го пехотного Троицкого полка руководил обороной временного, деревянного поста. Он выжил, вернулся к семье в Ригу и оставил книгу воспоминаний «На войне» Восточная Пруссия – Литва, 1914–1915 гг.
«Не доходя города Алленбурга, я расположил роту в сараях деревни Шиллен при самой реке, у моста. Три быка (устоя) и настилка каменного моста, взорванного немцами при отступлении, лежали в реке, поэтому рядом был выстроен нашими саперами довольно основательный мост; наша 1-я армия при наступлении в Восточную Пруссию прошла не по одному этому мосту, а и по мостам выше Алленбурга у местечка Лейссиенена и у Вехлау (где железная дорога). Теперь же эти мосты по стратегическим соображениям были оба взорваны, и почти вся армия должна идти обратно по единственному Алленбургскому деревянному мосту»
Командир полка полковник Отрыганьев, проезжая мимо моих окопов, напомнил мне обратить внимание на подступы к позиции. Это было очень ценное указание любимого начальника.
Я утром проехал верхом в сторону противника и оттуда наметил возможные подступы к моему мосту. На правом моем фланге одним из этих подступов являлась околица местечка Егерсдорф и самой деревни Шаллен, а на левом – узкая лощина, покрытая кустарником, где река Алле делает колено у Альтгоф. Это было очень важно, и я, так сказать, дополнил свой проект обороны моста.
Ввиду немецкого шпионажа и скрытых немцами телефонов (наша разведка ловила их в погребах брошенных усадьб, а шпионов находила в возах с сеном или соломой), все предмостные здания, жилые и нежилые, были мною тщательно осмотрены.
... И вот, к вечеру 26 августа, под натиском немцев, прошли через мост к городу Алленбургу последние части Первой армии. Артиллерийская канонада, целый день гремевшая на юг от нашего фронта, затихла. По ту сторону моста оставалось только сторожевое охранение нашей 27‑й дивизии – два батальона 106‑го и 108‑го полков и небольшие части кавалерии. Наконец, в сумерки, последними прошли и эти части, и за мостом остался только я со своей ротой.
Начальник сторожевого охранения, подполковник нашего полка Г. М. Борзинский, проходя мимо меня через мост, пошутил:
– Ну, Александр Арефьевич, и дадут же вам немцы – мигом сметут вас!
– Не пугайте, Григорий Михайлович, – сказал я, – вот лучше поторопите штаб, чтобы скорее прибыла пулеметная команда.
– А вы не знаете, что это отменено штабом дивизии, чтобы пулеметы не попали в руки немцев… вот почему я и говорю: «Зададут вам немцы перцу!»
У меня неприятно сжалось сердце, хотя я старался и виду не показать, что расстроен.
Действительно, пулеметов мне так и не дали, а очень жаль…
Написано очень подробно, и очень страшно читать. Есть вещи, которые не меняются
С трех до пяти часов дня противник возобновлял яростные атаки, доходя почти до наших проволочных заграждений, но все атаки были ротой отбиты. Потери немцев увеличивались. Мы стреляли уже с постоянным прицелом.
Насколько силен был наш огонь на таком близком расстоянии, доказывает огромное количество расстрелянных в этом бою патронов (десять патронных двуколок: две своего и восемь 107‑го полка); деревянные ствольные накладки коробились от раскаленных стволов ружей!
... В приказе начальника дивизии мне определенно сказано, уходя, взорвать мост. Боясь ответственности, я по телефону донес начальнику штаба дивизии полковнику Радус-Зенковичу, что мост взорвать нельзя. После доклада начальнику дивизии об этом полковник Радус-Зенкович лично по телефону успокоил меня, сказав, что при отходе роты мост будет разрушен огнем нашей артиллерии…
Во время этих переговоров мне случайно пришлось подслушать разговоры штабных офицеров. По адресу моей роты была сказана фраза: «А эта уфимская рота, конечно, обречена в жертву»… Произнесено это было самым благодушным и веселым тоном, а в этот момент у меня творился ад! Окопы снарядами немецкой тяжелой артиллерии совершенно разрушались; земля тряслась от взрыва «чемоданов»; дым от загоравшихся вблизи сараев застилал глаза; пули жалобно-ласково пищали и пели уже над самыми окопами, а сверху посыпал нас дождь осколков и больших «козодуев» шрапнели!.. Число убитых и раненых увеличивалось. Крики и стоны тяжелораненых стояли в воздухе…
Спустя сутки наши отошли, оставив мост, согласно приказу
Не могу я сейчас забыть, как восторженно встретил нас 107‑й полк: фуражки летели вверх, офицеры и солдаты кричали нам из своих окопов: «Уфимцы, ура! Уфимцы, молодцы! Шестнадцатая, ура!» Это была лучшая для нас награда! Измученные, землисто-зеленые, похудевшие за эти сутки лица и воспаленно-горящие глаза моих солдат и особенно унтер-офицеров прямо преобразились от этой неожиданной похвалы троицких – ближайших свидетелей нашего боя с немцами!
..... Потери моей роты выразились в восемнадцати убитых, двадцати восьми раненых и одиннадцати без вести пропавших. По докладу обо всем этом начальнику дивизии сейчас же последовал приказ 27 августа (ст. ст.) вечером: моста не разрушать, с рассветом 107‑му Троицкому полку перейти в наступление, 106‑му полку поддержать это наступление. Но приказ этот, ввиду общей обстановки, был заменен новым приказом: всей Первой армии продолжать отход на восток!
Сейчас о подробностях того боя можно прочитать на информационном стенде, установленном у небольшого кладбища
К сожалению, события боя и последовавшее затем отступление за реку не позволили подчинённым капитана А. А. Успенского осуществить захоронение павших боевых товарищей с указанием на могиле их имён.
После отступления русской армии все павшие в бою немецкие и русские солдаты (129 немецких военнослужащих гвардейских резервных полков № 1 и 2, резервного пехотного полка № 93 и 6 русских солдат) были похоронены немцами на одном воинском кладбище, которое на немецких топографических картах обозначалось как Ehrenfridhof («Почётное кладбище»). В 1924 г. к 10-летию боя под Шалленом (ныне п. Березники), который состоялся 9 сентября 1914 г., на кладбище был торжественно открыт каменный монумент, по периметру которого горизонтально располагались плиты с именами известных немецких солдат и надписями о неизвестных русских солдатах.
Зимой 1945 года на этом кладбище похоронили павших в бою под Алленбергом солдат Красной армии. Позднее было организовано гражданское кладбище. А огромный монумент был повреждён, простоял в примерно до 70-х гг. и был взорван. :(
Был такой
А сейчас небольшой камень в зеленой траве
В 2000-2003 годах памятник был восстановлен при участии Народного союза Германии по уходу за военными захоронениями.
Как мы об этом узнали? В кирхе Алленбурга, среди фотографий в музее на верхнем этаже башни я увидела фото
Спросила у ребят, они сказали, что тут совсем близко. И мы поехали через мост
Памятник известный, при нас там была кучка ребят на велосипедах — экскурсия, взрослый рассказывал им об истории памятника. И есть даже пешеходный маршрут, наверное с экскурсией.
