Евгений то и дело спотыкался. Михаил Леонтьевич догонял и делал больно.
— Слушай, мужик, не нужно мне твоих денег! — плакал художник. — Отпусти меня, не бери грех на душу! О каких лугах ты мне говорил? Тут серость и ни души. Сколько можно?
— Ах, сколько можно? — возмущался Михаил Леонтьевич. — Очнись, Женька!
— Евгений я!
Строгий хозяин заставил выпит пять сырых яиц.
Поставил широкий таз перед художником и ушёл.
"Черносошница" 22
Глава 21
Глава 1
А управляющий Григорич спал беспробудным сном.
Когда из Евгения вышло всё, он застонал.
— Плохо… Так плохо мне никогда не было ещё.
— А будет ещё хуже, — раздался над головой голос Михаила. — Я тебе, никудышному, новости привёз. А ты тут балуешь. Новости о твоей зазнобе сердешной. Не думает она о тебе, Женька! Забудь о ней! Хватит губить себя. У тебя руки золотые.
Евгений поднялся на ноги, покачиваясь подошёл к Михаилу Леонтьевичу и произнёс:
— А я сам разберусь…
Больно кольнули художника слова о Екатерине. Решил он во что бы то ни стало вернуться в свой нормальный вид. Но было очень тяжело. Работать приходилось с раннего утра до поздней ночи.
Михаил Леонтьевич глаз с него не спускал. Григорич пахал рядом.
Дни шли. Хозяин уезжал на пару дней, потом возвращался.
А потом умер Григорич.
Михаила не было рядом. Художник держал за руку уже ставшего родным мужчину и молча смотрел на него.
Хоронили уже вместе с хозяином.
— Когда уже я могу уйти отсюда? — всё спрашивал художник.
— До весны побудь, а там и решим.
— До какой к чёрту весны! — возмутился Евгений.
— До грядущей, — невозмутимо отвечал Михаил Леонтьевич.
— Так октябрь же только, — голос Евгения накалялся.
— Ну и хорошо. Как раз подкопишь, и хватит надолго.
Ночью Евгений решил сбежать.
***
Иван Андреевич ни с кем не разговаривал. Няня ходила рядом с ним на цыпочках, подставляла тарелки с едой. Тот ничего не ел.
Менялись дни, блюда, а мужа Катерины словно подменили.
Приходя с работы, он бывало, сидел в кресле и прижимал к себе одеялко, купленное специально к рождению долгожданного сына. А иногда принимал это одеяло за ребёнка, разговаривал с ним, агукал.
— И чего ты себя терзаешь? Воспитывал бы. Она же не призналась, в чём грех. Отчего ты с ней так строго?
Только няня могла говорить всё, что хотела. Иван слушал молча, никогда её не перебивал.
Думал и о том, что погорячился, но гордость не позволяла вернуть всё, как было. Про художника ляпнул неожиданно, а показалось, что подловил на обмане.
Когда няня показала ему сына, Иван испытывал только ненависть. И чтобы сделать Катерине больно, сказал, что дочь эта не его. Так роженица и не поняла, кого родила.
У мужчины в голове уже созрела месть. Медлить не стал. Няня кое-как завернула младенца, Иван сам передал его цыганам. А ещё дал им много денег, они снялись со стоянки и отбыли.
Катерину отвёз в глухое место к одному старому знакомому.
Тот был охоч до красивых женщин. Закон не позволял иметь несколько жён, но тому удалось обойти правила.
Он принимал в своё поместье женщин с тяжёлой судьбой (обязательно бездетных). Лечил их, кормил, одевал, а за хорошее отношение брал плату своеобразную.
Женщины те выглядели блаженными. Постоянно улыбались своему господину. Так они называли мужчину. Слуг в поместье не было, работали «спасённые». В общественности эту усадьбу называли раем для женщин. Многие пытались туда попасть, но хозяин вёл строгий отбор по внешности. А ещё необычным было то, что оттуда наложницу можно было выкупить.
Женщин он брал одиноких или разведённых. И поначалу наотрез отказался приютить Екатерину. Но за деньги, предложенные Иваном Андреевичем, согласился.
Сначала Катерине выделили отдельную комнату. Женщина была очень слаба.
Жительницы усадьбы по очереди ухаживали на ней.
Одна из «наложниц» так полюбила Катю, что рассказала ей свою тайну.
— О том, что у меня есть сын, здесь не знает никто. Я уже не могу держать это втайне. Уйти отсюда невозможно, сбежать тоже.
Катя смотрела на женщину с жалостью, хотя и сама не могла похвастаться счастливой судьбой.
— Мы с Васенькой познакомились два года назад. Его родители были против меня. Когда я забеременела, мать его пришла и забрала к себе. Я сиротой росла, сама по себе то у одних, то у других ютилась. И как Степанушку родила, так меня и выгнали.
Я услышала о благодетеле случайно. Пришла к нему и попросила помощи. Он меня всю осмотрел, дал добро. Я как попала сюда, сразу заболела. Долго кашляла, еле вытащили меня. А потом как-то худо стало здесь. Поначалу женщины дружили, потом стали кучками собираться, сплетничать, обсуждать. Я как-то отделилась от всех.
А господин меня Настенькой зовёт. Ласково так подзывает, за ушком щекочет и просит у него на коленках посидеть. А больше ничего не позволяет себе. Он очень хороший. Но мне худо тут. Тоска по сыну у меня такая, что сердце разрывается. Вот он ко мне ласково так, а мне так и хочется сказать, что сынок у меня. Вдруг поможет?
— Лучше молчи, Настя, — тихо попросила Катерина.
— Да с тобой можно обо всём. Ты особая. За тебя деньги платят. И жильё у тебя своё. Мне просто нужно было выговориться. Тяжело это, Катя. Если ты попадёшь когда-то на волю, то найди моего сыночка и расскажи ему о мамке. Скажи, что была я красивая и молодая. И отца его любила так, что ноги подкашивались.
Мне, чтобы отсюда уйти, нужно заплатить за все расходы, которые понёс господин. А как я их оплачу? Я денег-то и в глаза не видела в своей жизни.
Катерина слушала эти жалобные речи, а сама пыталась вспомнить, что произошло с ней.
Она не понимала, кто за неё платит, почему она здесь, и где ребёнок.
Ночью её с постели за волосы выволок на улицу хозяин поместья.
Он говорил довольно тихо, но твёрдо:
— Платить за тебя кто будет? Ты в долгах, курочка моя! Настьку, значит, к побегу призывала? Ах ты ж, гадость такая! К вам с добром, а вы с топором. Будешь жить в подвале ровно три дня. Если не выкупят тебя, закопаю тут же. Никто не найдёт. Никто не пойдёт на то, чтобы выкупить тебя. Такие никому не нужны. Никогда ты не увидишь белого света! Ни-ког-да!
За то, что моих подопечных склоняла к непристойным делам, организовывала восстание, травить призывала меня, тебе будет всыпано плетей много. Не скажу сколько. Сама будешь считать.
Мне потом скажешь. А если собьёшься со счёта, то я добавлю. Начнём, значит, сначала. Поняла?
Екатерина не могла ничего сказать.
Её уже охватил ужас от предстоящих событий. Она только хватала жадно воздух.
Вспомнила тут же Настю недобрым словом за её откровенность.
То, что было дальше, уже осознавалось с трудом. Было больно. Катерина пыталась считать количество ударов, но потом сбилась.
Она хорошо запомнила лицо господина, почти уткнувшееся в её лицо.
— Сколько? Сколько плетей получила?
Катя просто закрыла глаза, а дальше уже очнулась в домике Урманчи.
***
— Какие особые приметы у женщины?
— Перстень зелёного цвета на левой руке, волосы кудрявые, светлые. Роста невысокого, очень красивая.
— А звать как?
— Екатерина.
Михаил Леонтьевич заметно нервничал.
— Вы назвали такие общие черты, у нас половина города таких.
— Это всё, что я знаю о ней. Большего сказать не могу, как и не могу сказать, чья она жена. Ищите по таким данным.
— Это невыполнимая просьба.
— Я плачу любую сумму. Ищите! Начинайте с господина N. Возле его дома был замечен муж.
Продолжение тут
Все вышедшие главы "Черносошницы" по ссылке внизу