— Завтра Урманчи приедет за сеном. Другой возможности не будет у нас. У него с властью проблемы, будет молчать. Сделает всё так, что никто не узнает. Это я тебе точно говорю.
— Осип, будь человеком! Она же молодая совсем. По-человечески надо, по-божески.
— Платить надо вовремя. Ты давай меньше болтай. Грузи сено, потом эту… Имя не называй. Немтырь* этот хозяйский странно смотрит на нас уже несколько дней. Не верю я, что он немой. Надо его как-то на чистую воду вывести.
— Немой! Хозяин проверял. Языка нету. Так что он ничего не сделает.
— Всё равно молчи. Ты её в сено закатай, чтобы не видно было. Сделаем всё с утра. Повозку за деревню вывезем. Ты там будешь ждать Урманчи. Он не опаздывает никогда.
— Осип, ну, может, похороним всё же?
— Да ну тебя, потом и нас… Завтра к обеду прибудут её искать. Грузи, кому говорю. Татарчонок всё сделает как нужно. Он — могила. Знаю я как на него воздействовать. Эти с собаками приедут, рыскать будут. Нам оно нужно? Грузи!
Маленького роста мужичок насупился, взял вилы с обломанным черенком и пошёл к стогу сена.
— Ты хотя бы сюда подтяни повозку, а то мне таскать долго, — попросил он.
Когда на повозку было накидано уже довольно много сена, Осип (пожилой мужик с маленькими хитрыми глазами) осторожно положил на него бездыханную молодую женщину.
— Заворачивай, — скомандовал он своему подельнику, — и ещё набросай для объёма, чтобы незаметно было.
Запряжённая в повозку лошадь дёрнулась, ударила копытом, повозка покачнулась.
— Да что б тебя… Старая клячa! Уймись, Краска!
— Это она мертвечину чувствует, — мужичок по имени Назар перекрестился.
Ещё раз взглянул на женщину.
— Эх, Катька, Катька! Катерина… Имя у тебя царское, а вот судьба собачья. Ты прости нас грешных. Не от хорошей жизни мы тут дела вершим. Долги отдавать надобно. Если не деньгами, то жизнями.
— Ты чего там бормочешь? Скоро светать начнёт, ты возишься! Заканчивай, — пробурчал Осип.
Назар опять перекрестился, бросил ещё сена, воткнул в него вилы.
Потом вытащил и прошептал:
— А вдруг живая… Чем чёрт не шутит. Хотя… Быть такого не может. Оська сильно бьёт. У него кулак ого какой. Сильнее всех наших мужиков. Земля тебе пухом, девка. Ты прости нас… Ты прости нас…
Лошадь долго не трогалась с места. Июльское солнце ещё довольно резво выползало из-за горизонта. Недолго ему оставалось освещать это грешное место. Скоро осень, пора хмурых дней и ранних морозов.
Осип остался в деревне.
Назар остановился в условленном месте в двух верстах от последнего деревенского дома.
Урманчи задерживался. Мужичок нервничал, всё всматривался вдаль.
Наконец-то столб пыли взметнулся к небу, словно какой-то гигант дунул изо всех сил в крепкий мороз.
Назар занервничал.
Татарин Урманчи быстро спрыгнул со своей лошади, подошёл к мужичку.
— Салам алейкум, дядька Назар! Прости за опоздание. У нас творится неладное. Целая армия пропавшую женщину ищет. Не из местных она. Чиновника жена. Катериной зовут. Каждого проверяют. Даже тулуп сняли, будто я на груди её ношу.
Назар вдруг подавился слюной. Кашлял так, что посинел. Урманчи неистово бил его по спине.
— Ты чего, дядька Назар, а?
— Да чёрт-те что, — прохрипел Назар. — Болезнь какой-то на меня напал. Мо́чи нету на него. Ни с того ни с сего задыхаюсь.
— Так ты травок попей, дядька Назар! Ты уж побереги себя. У кого я сено буду покупать?
Назар перестал кашлять, выпрямился, показывая свою значимость, загордился тем, что нужен этому молодому татарину.
— Я, дядька Назар, видать последний раз приезжаю. Мать померла, а мне не для кого тут сидеть. Хочу в армию податься. До весны ещё побуду, а там скотину распродам и поеду счастье своё искать.
Назар оправился от своей гордости и деловито, даже как-то по-отечески произнёс:
— Жениться тебе надо, Урманчи!
— Не нашёл я ещё по своему сердцу никого. Да и куда мне жениться? Я пойду служить. Мир посмотрю, может быть.
— Мир? — удивился Назар. — Ты собрался мир завоевать?
Урманчи засмеялся.
— Мир завоёван Аллахом. Он сам знает, куда мне идти. Сейчас я вижу сны, как воюю. Вот и чувствую, что нужно мне податься в армию.
Назар вдруг всполошился, вспомнил, что уже сильно задержался.
Стал нервно ходить туда-сюда.
Урманчи поменял лошадей, потрепал Краску за гриву и произнёс:
— Прощай, дядька Назар! Не кашляй больше. Я тебя, если что, защищать приду. Спасибо за сено.
Юноша передал мужичку деньги, скомандовал лошади и поехал к себе.
Назар же побежал было в сторону деревни, потом вернулся за лошадью.
Уже возле дома Осип встретил его с руганью:
— Где ты был, недалёкий? Где тебя носило, чертяка?
— Опоздал твой татарчонок, я уже думал назад возвращаться, — виновато оправдывался Назар.
— Назад?! — Осип насупился и лбом упёрся в подельника: — Ты назад собрался? Надо было скинуть то сено подальше да бежать не только тебе, но и мне.
— Ось, — захныкал вдруг по-детски Назар, — татарчонок сказал, что ищут бабу. Его уже проверили. Посты стоят. По тайге пустили отряды. Проверяют каждого.
— А ты хотел как? Бабу всё равно искать стали бы. Хорошо, что Урманчи проверили раньше, чем он возвращается. Теперь уже проскочит он. А ты иди домой да выпей хорошенько, чтобы в случае чего на нас не смели думать.
— Так пить мне нечего, — пожалился Назар. — Дунька всё запрятала, коза такая! Пить не даёт. А у меня если требуется, то я ж и заболеть могу.
— Приходи ко мне, я налью. Ты бы бабу свою приструнил уже. Вон моя Наталка и слово не скажет поперёк! Воспитывать надо их не хуже детей. Не жалеть ни кнута, ни черенка. Лопатой по хребту, так сразу и ласка, и участие. Бабы силу любят. Иначе у них голова работать перестаёт. Я тебе плохого не посоветую.
Назар кивнул, махнул рукой и пошёл домой.
***
— Урманчи! Ты опять сено у этих негодников купил? Ну отчего моё не покупаешь? Ни одного дня не было, чтобы о тех двоих сплетен не разносили. Не мужики они, а беды на ножках, — журила юношу старушка. — Мать твоя до того их не любила, а всё равно к ним тебя отправляла. А я, соседка твоя, а ты вот так.
— Дорого, — пробормотал недовольно Урманчи. — Я сплетни не слушаю. Это по вашему больше интересу. Мне кормить скотину нужно. Вы, кстати, Ланьку и Груню покупать будете? Я их в запуск отправлю, весной разродятся. Вам и молоко, и козлята. Мне не требуется уже.
— Вот будешь сено у меня брать, так я и куплю. А нет, так и не нужны мне твои козы, кормленные на бесовском корме. Ты посмотри-то на сено! Они туда отравы насыплют, и подохнут твои козы! — старушка продолжала возмущаться, потом махнула рукой и пошла по улице.
Урманчи взял вилы, стал скидывать сено с верхушки.
Перенёс в сарай.
Вернулся.
Когда вилы упёрлись во что-то мягкое, вздрогнул. Стал разгребать сено руками.
К горлу подкатил ком. Оглядываясь со страхом, Урманчи освободил от сенного плена молодую женщину. Тотчас припал ухом к едва покрытой шалью груди. Оттого, как стучало его сердце, не мог даже понять, жива ли незнакомка.
А сердце Урманчи уже подкатилось к горлу, сменив на посту ком.
Руки юноши дрожали, его окатило холодным по́том. Он уловил стук сердца незнакомки.
Немтырь* — немой человек, молчун.
