Об этом интереснейшем эпизоде одной из русско-турецких войн я узнала во время подготовки статьи о некогда знаменитом адмирале Алексее Самуиловиче Грейге и памятнике этому славному полководцу в городе Николаеве, созданном скульптором А.М. Опекушиным по проекту М.О. Микешина (статью скоро добью и выложу – честное слово)).
События разворачиваются в мае 1829 году, незадолго до заключения Адрианопольского мирного договора. При поддержке черноморской эскадры под командованием А.С. Грейга русские войска уже взяли Анапу, Варну и другие приморские крепости, бывшие под властью Турции. Русские корабли блокировали Босфор и крейсируют вдоль абхазских и балканских берегов. Во время одного из таких рейдов возле Пендераклии (сейчас Эрегли, Турция) три русских военных корабля замечают на горизонте турецкую эскадру, превосходящую их по силам, и тут же принимают решение уходить в сторону Севастополя (по другим источникам – к Сизополю). Одному из кораблей, обладавшему худшими ходовыми качествами, не удаётся уйти от погони, и настигнутый двумя самыми крупными и быстроходными кораблями турецкой эскадры – 110-пушечным «Селимие» и 74-пушечным «Реал-беем» – он принимает бой.
Из письма штурмана турецкого линейного корабля «Реал-бея»:
«Во вторник с рассветом, приближаясь к Босфору, мы приметили три русских судна. Мы погнались за ними, но догнать могли только один бриг. Корабль капудан-паши и наш открыли тогда сильный огонь… Неслыханное дело! Мы не могли заставить его сдаться. Он дрался, отступая и маневрируя по всем правилам морской науки так искусно, что стыдно сказать: мы прекратили сражение, а он со славою продолжал свой путь. Во время сражения мы поняли, что капитан этого брига никогда не сдастся и скорее взорвет себя на воздух. Если чье-либо имя достойно быть начертанным золотыми литерами на храме славы, то это имя капитана этого брига. Он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг – «Меркурий». С 20-ю пушками, не более, он дрался против 220 в виду неприятельскаго флота, бывшего у него на ветре».
На тот момент Александру Ивановичу Казарскому (1797–1833) не исполнилось и 32 лет. В четырнадцатилетнем возрасте по совету крёстного он становится кадетом Николаевского штурманского училища. В 1813 году его записывают гардемарином на Черноморский флот, а в 1814 производят в мичманы. После того, как в 1819 году Казарскому присваивают звание лейтенанта, он служит на фрегате «Евстафий», которым командовал Иван Скаловский. Под его началом Казарский прошёл хорошую военно-морскую школу, твердо усвоив основные принципы, которыми должен руководствоваться офицер: действовать самостоятельно и решительно, уметь установить взаимопонимание с экипажем, разгадывать замыслы и опережать действия противника. После «Евстафия» молодой офицер получает несколько кратковременных назначений на различные корабли, в том числе и на тот самый бриг «Меркурий», командиром которого становится спустя несколько лет.
В 1828 году Казарский получает под своё командование транспортное судно «Соперник», на которое был установлен «единорог» – разновидность гаубицы. При штурме Анапы имевший небольшую осадку «Соперник» ловко маневрирует на мелководье под огнём вражеской артиллерии и обстреливает турецкие укрепления. Судно получает восемь повреждений, но не выходит из боя. За участие во взятии Анапы Казарского производят в капитан-лейтенанты. За аналогичные действия под Варной его награждают золотой саблей. В начале 1829 года он назначается командиром брига «Меркурий».
В тот роковой день, 14 мая 1829 года, капитаны ушедших от османского преследования двух русских кораблей «Штандарт» и «Орфей», услышав за кормой далёкие взрывы, решили, что «Меркурий» погиб. О чем и доложили по приходу в Севастополь. И уже успели отслужить по экипажу молебен и по скорбной традиции пустить по волнам цветы. Как вдруг на горизонте появился силуэт парусника! С простреленными парусами, весь в пробоинах, героически победивший в неравном сражении «Меркурий» медленно приблизился к причалу под громогласное «Ура!» (похоже, в этот абзац затесалась романтическая клюква, слегка не соответстующая действительности. В реале «Меркурий» на следующий день около 17 часов присоединился к флоту, вышедшему из Сизополя. Этот момент запечатлен на одной из картин И.К. Айвазовского, см. ниже)
Газета "Одесский Вестник" тогда написала: "Подвиг сей столь удивителен, что едва можно оному поверить. Мужество, неустрашимость и самоотвержение, оказанные командиром и экипажем "Меркурия", славнее тысячи побед обыкновенных".
А вот как в рапорте на имя Грейга сообщил о происшедшем сам Казарский. Докладывая о потерях в составе команды – четверо убитых, шестеро раненых – он умолчал о собственной контузии. Причем, о себе он пишет отстраненно, в третьем лице:
«…Видя совершенную невозможность уклониться от неравного боя, он собрал совет из офицеров. Поручик корпуса штурманов Прокофьев предложил "взорвать бриг, когда он будет доведен до крайности". Вследствие этого мнения, принятого единогласно, было положено защищаться до последней возможности и если будет сбит рангоут, или откроется большая течь, тогда схватиться с ближайшим неприятельским кораблем, и тот офицер, который остается в живых, должен зажечь крюйт-камеру [где хранился порох], для чего был положен на шпиль пистолет. После этого, обратившись к нижним чинам, объяснил он им, чего ожидает от них Государь и чего требует честь императорского флага, нашел в команде те же чувства, как и в офицерах: все единогласно объявили, что будут до конца верны долгу и присяге.
...С корабля капудан-паши закричали по-русски: "Сдавайся и убирай паруса". Ответом были залп всей артиллерией и дружный ружейный огонь. Тогда оба корабля открыли непрерывную канонаду ядрами, книпелями и брандскугелями, которыми был произведен пожар, вскоре, однако, потушенный. "Меркурий" не прерывал своего огня, стараясь по возможности уклоняться от выстрелов, пока удалось перебить ватер-штаги и повредить гротовый рангоут стопушечного корабля, что заставило его лечь в дрейф... Другой корабль продолжал сражение и бил продольными выстрелами; но "Меркурий" отстреливался, пока счастливым выстрелом удалось перебить у неприятеля нок-фор-марс-рею…»
Если в двух словах, команде брига удалось повредить оснащение обоих турецких кораблей настолько, что они уже не могли ни вести бой, ни продолжать преследование. В то же время сам бриг, несмотря на 22 пробоины в корпусе, 133 бреши в парусах и прочие многочисленные утраты, остался на плаву и благополучно ушёл к своим.
По иронии судьбы, на одном из турецких судов, а именно на «Реал-бее», во время этого боя вместе со своей командой находился предыдущий командир «Меркурия» – пленный капитан 2 ранга Семён Михайлович Стройников, без боя сдавший несколькими днями ранее новенький - год назад спущенный на воду - фрегат «Рафаил». Командиром «Рафаила» Стройников был назначен 1 января 1829 года.
11 мая 1829 года на рассвете в 30 милях от анатолийского берега русский фрегат «Рафаил» встретился с турецкой эскадрой из пятнадцати судов: 6 линейных кораблей, 2 фрегатов, 5 корветов и 2 бригов. Фрегат из-за малого ветра не смог уйти от врага и был окружён. На военном совете офицеры корабля приняли решение «драться до последней капли крови» и в крайнем случае взорвать корабль, как того требовал Морской устав 1720 года. Офицер, ведший переговоры, доложил, что команда не хочет погибать и просит сдать судно. Растерявшийся Стройников, выпустив управление из рук, проявил малодушие, пошёл на переговоры с противником и сдал фрегат в плен туркам, приказав спустить флаг. Офицеры и матросы «Рафаила» были пересажены на «Реал-бей», а на фрегате подняли османский флаг и чуть позже переименовали в «Фазли-Аллах» («Данный богом»).
Стройников передал из плена рапорт, в котором изложил причины сдачи в плен корабля. Император, которому был доставлен этот рапорт писал в своём указе от 4 июня 1829 года адмиралу Грейгу:
«…получил я прилагаемый при сем рапорт командира фрегата „Рафаил“ капитана 2-го ранга Стройникова. Вы увидите из сей бумаги, какими обстоятельствами офицер этот оправдывает позорное пленение судна, ему вверенного; выставляя экипаж оного воспротивившимся всякой обороне, он считает это достаточным для прикрытия собственного малодушия, коим обесславлен в сем случае флаг Российский…»
и далее повелел предать фрегат огню «когда он будет возвращён во власть нашу» (что и было сделано в 1853 в Синопском бою эскадрой вице-адмирала П.С. Нахимова).
После заключения мира с Турцией состоялся обмен семидесяти (из двухсот!) пленных моряков «Рафаила» на 70 пленных турок. Почти всех их, включая капитана, военный суд под председательством Грейга постановил «казнить смертию». Однако 6 июля 1830 года Николай I казни отменил, офицеров повелел разжаловать в рядовые, простых матросов и вовсе простил. А Стройникова, лишив всех чинов, орденов и дворянского звания, сослали в Бобруйск в арестантские роты. В апреле 1834 года он был освобождён из арестантского состава и записан в матросы то ли на Черноморский флот, то ли в Белое море. Дальнейшая его судьба неизвестна. И даже портрета его история не сохранила (ну, или мне не удалось найти).
Александр Казарский за свой беспримерный подвиг был произведён в капитаны II ранга, награждён орденом Святого Георгия IV класса и назначен флигель-адъютантом. Также в герб Казарского, как символ готовности пожертвовать собой, было внесено изображение того самого тульского пистолета, который Александр Иванович перед боем положил на шпиль у входа в крюйт-камеру для того, чтобы последний из оставшихся в живых офицеров выстрелом взорвал порох.
Вскоре после внезапной смерти Казарского – в свой день рождения – 16 июня 1833 года (по распространённой версии, его отравили), по инициативе адмирала М.П. Лазарева был объявлен сбор средств на сооружение памятника в Севастополе. Он был сооружен по проекту А.П. Брюллова и открыт в 1839 году на Мичманском бульваре. На высоком постаменте, который венчает бронзовая античная трирема, с лицевой стороны расположена надпись «Казарскому. Потомству в пример». На обратной стороне – год закладки памятника 1834.
Это был самый первый памятник Севастополя. Отрадно, что он, в отличие от памятника А.С. Грейгу в Николаеве, сохранился до наших дней.
Бриг «Меркурий» получил вторым из русских судов памятный Георгиевский флаг и вымпел. В 1857 году по причине крайней ветхости он был исключён из списков флота и разобран. Из древесины корпуса «Меркурия» была изготовлена рама для картины художника Н.П. Красовского:
Во исполнение указа Николая I: «Мы желаем, дабы память знаменитых заслуг команды брига „Меркурий“ и его никогда во флоте не исчезала, а, переходя из рода в род на вечныя времена, служила примером потомству» - в составе Черноморского флота было несколько кораблей с названием «Память Меркурию». Один из таких кораблей, переименованный в 1883 году, изначально носил название «Ярославль». О, как!..
В конце 19-го века, в 1892 году, знаменитый русский художник-маринист Иван Константинович Айвазовский, которого называли адмиралом живописи, написал огромное (два на три метра) полотно «Бриг «Меркурий», атакованный двумя турецкими кораблями». За что и был безжалостно раскритикован.
На его картине бриг зажат между двумя турецкими кораблями, и корабли идут курсом фордевинд, что является несомненным плюсом для линейных кораблей с их преимущественно прямыми парусами. Такой расклад не оставляет «Меркурию» ни единого шанса на выживание. Возможно, что такое положение было выбрано автором для придания излишнего трагизма ситуации, для акцента именно на безнадёжности положения брига.
А вот к другой картине Айвазовского, созданной почти на пятьдесят лет раньше, ни у кого претензий не возникло (её фрагменты выложены чуть выше). Изображением безмятежного моря и победившего в неравной битве небольшого, но гордого, парусника я и закончу изложение удивительного сюжета русской истории. Приглашаю всех в Ярославский художественный музей, где до 14 апреля 2024 года можно посмотреть выставку картин И.К. Айвазовского из Русского музея, и, в том числе, насладиться и этим прекрасным полотном:
