Леонид добрался до Тушинской. Прохожие в переходе лишь пожимали плечами на вопрос, какой выход ведет к Вишневой улице.
– Да что за москвичи?! Живут здесь и улиц не знают! Мужчина, ну хоть вы подскажите, какой выход на Вишневую? Уже пол дня в этой Москве провел и еще не доехал до места.
– Вишневая? – откликнулась ухоженная белокурая женщина, случайно проходившая мимо. – Вам сюда, следуйте за мной.
– Ой, как же хорошо! Я человек пять спросил, и никто не знает.
– Да здесь же станция железнодорожная. Люди едут на работу в Москву с области, поэтому и не знают.
– Ах, а я думал, что люди стали совсем безграмотные. Или безразличные.
– И это тоже. Вы тоже с области?
– Да, приехал дочь навестить.
– Дочь? В каком доме живут? Я просто местная…
– Написано дом десять.
– Вы никогда здесь не были?
– Нет, – вздыхая ответил мужчина.
– А фамилия какая?
– Климентьева. Или Горбунова по мужу.
– Нет, не знаю таких. Я живу на другом конце улицы. Они снимали жилье?
– Да.
– Как же она вас ни разу в гости не позвала?
– Они обычно сами приезжали к нам в деревню. Там лучше: дом свой, природа, речка, огород… А в Москве этой что делать?
– Верно. Мы тоже летом на дачу рвемся. У нас под Воскресенском. А вы откуда?
– Десятый дом. Не здесь ли? – Леонид увидел номер десять на старом девятиэтажном здании кремового цвета.
– Ой! Да, верно! А вы глазастый, несмотря на возраст! – хихикнула попутчица.
«И она про возраст… – подумал Лёня. – Неужели я уже так плохо выгляжу?»
– Вон подъезд, – женщина указала на железную дверь единственной парадной, выделяющейся бурым пятном на фоне нежно-кремового дома. – Номер квартиры знаете?
– Знаю. Спасибо!
– Удачи вам!
Простившись с провожатой, Лёня направился к входу, но там его встретил домофон – с таким ему еще не приходилось сталкиваться. Пенсионер дернул ручку двери и обомлел.
– Как закрыто? Что за дурдом? Это вообще жилой дом?
Мужчина отошел и осмотрел дом со всех сторон.
– Так жилой, вроде…
Затем громко постучал кулаком по входной двери подъезда и крякнул от боли – забыл, что разбил руку в метро об лицо парня. Постучал ногой. Железная дверь загремела от ударов.
– А ну, кто там хулиганит?! – сверху послышался грубый женский голос.
– Это я! – вышел из-под козырька Лёня и посмотрел наверх. – Добрый вечер!
– Чего буянишь? Дверь ты чинить будешь? – из окна третьего этажа показались седые короткие кудри, а затем лицо пожилой тучной женщины в цветастом халате.
– Да я попасть не могу в подъезд!
– А чего тебе здесь надо? Отлить негде? Иди на станцию! Нечего в подъездах наших гадить!
– Да чего отлить-то сразу? – обиделся Лёня. – У меня дочь здесь живет.
– Кто?
– Настя... Нет, это… Анастасия Горбунова. Девичья – Климентьева.
– Не те, что с пятого этажа?
– Не знаю, наверное. Я здесь не был ни разу. Приехал в гости. Решил сюрприз сделать…
– Без звонка? Во дает!
– Да как же я позвоню, если телефона у меня нет, а их номер не знаю. Не было у них телефона.
– Как не было? Сейчас у всех телефон, куда не глянь! Во дает, во дает… – гудела женщина в удивлении, качая головой.
– Ну с этими… Трубками… Как их… Сотовыми! Я не умею, да и пенсия маленькая…
– Что там уметь? Две кнопки: вызвал и сбросил.
– У нас все рядом в деревне, некуда звонить. Проще ногами дойти.
– Понятно все. Номер квартиры знаешь?
– Знаю.
– Звони в домофон! Давно их не видела... Там, по-моему, сейчас мужчина какой-то живет…
Дед забеспокоился.
– Куда звонить?
– В домофон! Не видишь кнопки на двери?
– А как звонить?
– Жми номер квартиры.
Раздались громкие гудки, но никто не отвечал.
– Не открывают, – крикнул он женщине.
– Говорю, их нет.
– Откройте, я им в дверь постучу или записку хоть оставлю.
– Код не дам, а то узнают – наповадятся ходить. Спущусь и открою – вместе постучим.
Через минуту тяжелая железная дверь с пиликаньем распахнулась и из-за нее выскочили красные поношенные тапки на покрытых толстыми венами ногах, а следом показалась та самая женщина в цветастом халате.
– Залетай, голубок!
Они исчезли в полумраке подъезда, где пахло сыростью и жареной картошкой. На пятом этаже Лёня забарабанил в обшитую дерматином дверь, а женщина позвонила в соседнюю, которую довольно быстро открыли. Из недр вечернего сумрака неосвещенной квартиры вышла женщина средних лет в очках и беспорядочно уложенных мелких кудрях, а между ее ног пытался просунуть свою голову здоровенный лохматый пес, громко сопя своими черными мокрыми дырками.
– Да куда ты лезешь! Подождите, – хозяйка схватила пса за ошейник и растворилась в сумраке, но потом вновь вынырнула и вышла к гостям на площадку. – Что случилось?
– Ты не знаешь, где соседи твои? Отец приехал навестить без звонка, а достучаться не может, – затараторила соседка с третьего этажа.
Женщина поправила очки, удивленно посмотрев на Лёню:
– Так они же уехали!
– Куда? – Леонид напрягся.
– В Америку, если не ошибаюсь. Как-то быстро так… Помню, искали жильцов срочно, а потом и вовсе продали квартиру.
– Как это? – удивилась соседка в халате. – Так они же снимали. Эта квартира этого… Забыла фамилию…
– Валентина Григорьевна, они уже выкупили ее давно! У них, помните, и машина была хорошая. Тоже продали. Спрашивали у меня, не хочет ли кто купить из знакомых. Но здесь теперь мужчина какой-то живет.
– Вот оно что! И чего людям дома не сидится? Что там в Америке этой делать? Нищими побираться? Сейчас все деньги прокрутят и пойдут под мост. Еще и детей с собой потащили.
Пока соседки общались, сердце пенсионера сжималось в плотный комок. Не получалось вздохнуть, немели ноги, в ушах стоял гул от обрушившегося шторма мыслей: «Это неправда! Она бы сообщила! Какая Америка… Она никогда даже не заикалась о ней! Это так далеко! Это невозможно! Как она могла?»
– Подождите, а ваша дочь ничего не сообщила вам?
– Нет, она… Это неправда… Она не могла не сообщить, – еле выговаривал мужчина, задыхаясь.
– Вам плохо? – испугались женщины.
– Нина, есть что от сердца? – крикнула Валентина Григорьевна.
Соседка вновь скрылась за дверью и быстро вытащила на площадку стул.
– Усадите пока его!
– Скорую надо вызывать, Нина! – крикнула ей вслед пожилая женщина.
– Не надо, – прошептал дед, усаживаясь на старый потертый стул.
В приоткрытую дверь пролезла толстая лапа – на площадку выбежал пес. Лохматый и крупный, он радостно вилял хвостом и облизывал руки Леонида.
– Вот чудище! – запричитала соседка. – Как можно держать такую собаку в маленькой квартирке? Брысь отсюда!
– Вот, примите! – выскочила из сумрака Нина, протягивая стакан с водой и благоухающим валидолом. – Ах, и ты здесь! Пошел отсюда! – пес снова удалился.
Открылась еще одна дверь. Оттуда вышел лысоватый мужчина в белой майке и синих джинсах. Закуривая сигарету, он подошел ближе и прохрипел:
– Что за шум?
– Уйди отсюда со своей папиросой! – завопила Валентина Григорьевна. – Не видишь, человеку плохо?
– Ухожу, ухожу… Лифт вызову.
– Весь подъезд прокурил! Я на тебя управу найду! – не унималась она. – Дома у себя кури!
– Дома старая мать.
– А мы не старые? У этих вообще дети маленькие!
– Валентин, кончай, а… – сосед потер рукой свое помятое лицо. – Мужик, пьешь?
Леня покачал головой:
– Года три в завязке.
– Молодец! Но если развяжешься – милости прошу. Одному скучно. – мужчина скрылся в кабине лифта.
Солнце почти скрылось за горизонт. Леонид сидел на лавочке возле десятого дома на улице Вишневой и, перебирая мысли, смотрел в одну точку – подъезд. Не находилось сил встать и отправиться домой. В душе, где образовалась бездонная ноющая пропасть, горел огонёк надежды на то, что все они просто ошиблись, и уже совсем скоро его дочь с семьей вернутся домой с работы или с прогулки. Окно соседки с третьего этажа периодически открывалось и на весь двор раздавалось: «Все сидишь? Их нет, езжай домой! Во дает!»
Дед выстраивал картины в голове, перебирая причины, по которым его единственная дочь, которая, как ему казалось, всегда его любила, не удосужилась сообщить о таком важном событии в жизни – переезд в другую страну. Да в такую далекую, как недосягаемая планета, что ему туда точно никогда не добраться. Неужели он больше никогда не увидит ее и внуков? Этот страшный приговор подкатывал ком к горлу.
Перед глазами мелькали воспоминания о маленькой Насте, бегающей босиком по огороду и всюду таскающей за собой кошку, которая неудобно висла на ее маленькой ручке как плюшевая игрушка и норовила убежать. Отец вспоминал их походы на рыбалку, ее маленькую помощь в сарае, когда он колотил стол для сада, походы за зимними опятами. Когда Варя, покойная жена, уходила рано на смену, Лёня как мог плел дочери косички, собирая в школу. Очевидно, ей они не очень нравились, но она всегда говорила, что красиво. Зато ей очень нравилось, как он гладил ее по животику, когда та наедалась всего подряд на огороде.
– По стопке, отец? – перебил воспоминания тот самый сосед в майке с пятого этажа и сел на лавку. – Не понял, ты чего тут застрял?
– К дочери приехал.
– Это те, что соседи мои?
– Да, ты знаешь их? – у Лёни в глазах вспыхнула надежда.
– Знал, пока они не съехали. Только купили квартиру тут и почти сразу все продали. В США рванули. Свезло так свезло! Выиграли что-то там. Не знаю.
– Выиграли?
– Да, что-то выиграли. Лотерею или что-то такое.
– Какую еще лотерею?
– Не знаю я! Это мне муж ее рассказывал, когда курить выходили. Наливать?
– Пять капель.
– Он работал здесь у нас на заводе, а она не знаю. Дети в школу сюда ходили, – собеседник указал куда-то пальцем.
– Дети?! – удивился Лёня.
– Один, старший, ходил в школу, а младший в сад.
– У нее два ребенка?
– Да, года четыре назад родила второго. Ты когда ее видел последний раз?
– Два года назад. Они приезжали документы оформлять после смерти жены – ее матери. Но она не сказала, что у меня еще один внук. Как так? Такое впечатление, что мы говорим о совершенно разных людях. Как она выглядела?
– Да по-разному! Цвет волос меняла часто, то длинные, то короткие. Ростом средняя, не худая, не толстая. Обычная. Не знаю, что сказать.
– Да уж, похоже, конечно, но расплывчато.
Пенсионер взял стакан – собеседник плеснул туда водки. Напиток застрял в горле жгучим комом и вызвал тошноту. Несколько лет трезвости отучили Лёню от этого вкуса. Но вскоре откатило, кровь прилила к лицу и тепло разошлось по всему телу. Показалось, что стало как-то чуть легче дышать.
– Ты мне скажи, как мужик мужику, только честно, – собеседник закурил и предложил сигарету Лёне, но тот отказался. – Я вообще не понимаю, как можно не знать, что твоя дочь уехала в другую страну? Что ты такого натворил, что она тебя даже знать не хочет?
Эти слова полоснули по больной свежей ране точно тупым ножом, еще пуще прежнего ее раздербанившим.
– Ничего не творил. Я жил как мог. Ушел на пенсию пораньше, думал, с внуком буду помогать. С внуками теперь уж...
– Ты ее сам-то здесь навещал?
– Нет, приехал первый раз.
– А почему?!
– Она не звала, но оставила адрес – я записал. Мне неудобно напрашиваться… Все-таки замужем, дети. А тут от нее два года ни весточки.
– И не созванивались?
– Нет телефона.
– Невероятно! И если они не приезжали к тебе, вы годами не общались?
– Ну да.
– Да уж. Отец ты так себе, не в обиду. Я не понимаю, как так? И ты теперь даже ее американского адреса не знаешь?
– Нет.
После этой фразы из глаз Леонида упала тяжелая мужская слеза. Настя – единственный родной человек на всей земле, который у него остался. Он никогда не чувствовал себя столь покинутым и одиноким. Страх окутал нутро. Потерянное время. Где и как искать дочь? Горько и невыносимо находиться здесь, зная, что еще пару лет назад его любимая Настенька сидела на этой скамейке с коляской, а его внуки учились делать первые шаги на этой дорожке. Но еще больнее возвращаться домой, где хранится целая кладезь воспоминаний и ждет его кончины холодная могила рядом с покойной женой. И всю оставшуюся жизнь на пенсии ему придется доживать в одиночестве, не зная, где его дочь, придет ли она на похороны, узнает ли она вообще о его смерти.
Конец четвертой части. Продолжение здесь.