Глава 46
Прихожу в себя уже в палате. Надо же. Впервые за всё время работы оказаться пациентом собственного отделения. Едва открываю глаза, сразу подходит Маша.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает озабоченно.
Пытаюсь понять. Вспоминаю, что случилось. Протягиваю руку к голове. Ого, шишку набила. Побаливает, но ничего серьёзного. Об этом и сообщаю подруге.
– Слава Богу! А мы уже боялись, что у тебя может быть гематома или даже что похуже. Вот, даже сделали МРТ, пока ты была без сознания, – улыбается Маша, показывая снимки. Ещё одно открытие моей жизни – фотографии моего мозга. «Так вот какой ты изнутри», – думаю и улыбаюсь своей мысли.
– Как операция? Как там Заславский? Какая муха его укусила? – спрашиваю подругу.
– Операция прошла хорошо. Толстяку прочистили желудок, и теперь он точно похудеет, поскольку в ближайшие пару месяцев питаться будет только жидкой пищей, – отвечает Маша. – Заславский… Отправили его домой на такси. Александра Фёдоровна Романова, его секретарь, взялась проводить до квартиры. Ну, а почему он явился выпивший на операцию… никто не знает.
– Что ж, придётся с этим позже разобраться, – говорю и встаю.
– Может, полежишь ещё пару часиков? – спрашивает подруга.
– Работать нужно.
– Но ты потеряла сознание…
– Меня не тошнит, голова не кружится. МРТ в порядке. Значит, сотрясения даже нет. Всё хорошо, – улыбаюсь Маше.
Она пожимает плечами.
– Ну, как хочешь.
– Спасибо за заботу.
Вспоминаю, что ещё не решена судьба того парня, Вани. Точнее, его тела, поскольку такой личности из-за смерти мозга, к сожалению, уже нет. Пока иду по коридору в поисках матери умершего пациента, думаю о том, что порой мы, врачи, попадаем в ловушку. Оснащённые по последнему слову медицинской техники, мы иногда способны даже запустить небьющееся сердце. И вот, пожалуйста: оно стучит, кровь бежит по сосудам. Но вот чего мы не можем сделать, – так это вернуть к жизни мозг. Или, если иначе сказать, вдохнуть душу в физическую оболочку.
В этом и есть ловушка. Мы кажемся себе почти равными Богу, да вот только это… слишком самонадеянно. И мне тогда не нужно было стараться, чтобы запустить сердце Вани. Ничего, кроме новых страданий, его матери это не принесло. В какой-то момент, думая об этом, останавливаюсь, прислонившись к стене. Вдруг вижу, как вдалеке идёт мама Вани. Впереди медсестра толкает каталку с его парнем, а рядом с женщиной кто? Не может быть. Это ведь мама той 16-летней девочки, поступившей с печёночной недостаточностью!
Иду в регистратуру, нахожу Дину Хворову. Она смотрит на меня удивлённо:
– А я думала, вы домой ушли.
– С чего бы это?
– Ну, как же. Ходят слухи, что главврач вас зверски избил.
– Что за глупости, Дина! – отвечаю немного возмущённо. – Прекратите распространять эту чепуху. У нас было небольшое недопонимание, но всё в рабочем порядке. Всему медперсоналу так и передайте. Чтобы я не слышала больше подобного. А то эти слухи дорастут до размеров Луны! Потом скажут ещё, что меня разрезали на части, а потом сшили обратно!
Хворова пристыженно кивает, пока говорю.
– Скажи мне лучше, как получилось, что мамы той девочки и Вани встретились? Я видела их в коридоре только что. И куда они, интересно?
– Они случайно познакомились в вестибюле, я сама видела, – отвечает Хворова, радуясь смене темы. – Вы как раз были… там, в хирургическом отделении.
– Поговорили, и что дальше?
– Мама Вани согласилась на донорство.
– Боже мой… – расплываюсь в счастливой улыбке. – Господи, спасибо!
Дина смотрит на меня и тоже широко улыбается.
– Да, но куда они обе?
– В хирургию, – слышу в ответ. – Пока вас не было, этим делом занялся Данила Алексеевич Береговой.
– Хорошо.
Надо же. Вторая хорошая новость. И толстяка спасли, и девочку. Жаль, что Ваню не удалось, но… так бывает.
Ближе к вечеру, когда до конца рабочего дня остаётся буквально полчаса, поступает звонок из приёмной главврача. Александра Фёдоровна сообщает, что ко мне хотел бы зайти Валерьян Эдуардович.
– Как зайти? – удивляюсь. – Разве он не дома?
– Вернулся пять минут назад, – отвечает секретарь как всегда беспристрастным голосом. – Так что мне доложить?
– Пусть приходит, если ему хочется, – отвечаю и кладу трубку.
«Интересно, а если бы вызвал к себе?» – рассуждаю мысленно и сама себе даю ответ: не пошла бы. Да, Заславский главврач, а я его подчинённая. Но руку он поднял не только на своего коллегу, а на женщину. Значит, теперь сам пусть и расхлёбывает.
Вкрадчивый стук в дверь.
– Войдите!
Непривычная ситуация. Обычно меня вызывают к начальству, а здесь вдруг оно само явилось. Дверь приоткрывается, заглядывает Валерьян Эдуардович с лицом нашкодившего ученика.
– Можно?
– Прошу вас.
Он проходит, растерянно оглядывается. Находит стул, ставит перед моим письменным столом, медленно опускается. Пока Заславский располагается, ощущаю исходящий от него запах перегара. Не такой сильный, как тогда, в операционной. Но всё-таки явное доказательство, что главврач позволил себе недопустимую вещь, как пьянство. И ладно если бы просто в кабинете сидел! Так ведь захотел оперировать!
Заславский сидит и молчит, я не смотрю на него.
– Элли, ты повела себя неправильно… – начинает он.
Вскидываю голову и устремляю на него злой взгляд.
– Что вы сказали? Повторите?
– Ты повела себя неправильно. Никто не имел права там оперировать без моего ведома. Ты вообще заведуешь другим отделением, в конце концов, – продолжает упорствовать Заславский. От такой наглости у меня дыхание перехватывает. С трудом справляюсь с эмоциями.
– Вы сейчас серьёзно? – спрашиваю тихо.
– Вполне. И я собираюсь подать на тебя жалобу в комитет по здравоохранению.
«С ума сошёл, что ли?» – проносится в голове.
– Если вы подадите на меня жалобу, я буду вынуждена защищаться. В частности, у меня есть результат анализа вашей крови, который явно свидетельствует о наличии в ней алкоголя. Вам за руль нельзя было садиться, не то что оперировать, – говорю жёстко, стараясь не расстроиться окончательно. Всё-таки столько лет мы с Заславским работали, можно сказать, душа в душу, и тут такое!
– Это блеф, Эллина. Вы не брали у меня кровь, – пытается отнекиваться Валерьян Эдуардович и показывает мне пальцы.
– Не отсюда, – отвечаю ему язвительно. Уж он-то должен знать, что кровь для такого анализа берётся исключительно венозная.
Заславский, вспомнив это, замирает. Затем начинает себя ощупывать. Делает это непроизвольно, даже не обращая внимания на меня. Потом обнаруживает бардовую точку за левом локтевом сгибе. Молча опускает рукав рубашки.
Некоторое время в моём кабинете царит полная тишина. Только электронные часы отстукивают секунды.
Валерьян Эдуардович вдруг опускает голову и плечи. Так, словно на него сверху опустили огромную железобетонную плиту, вынести которую он едва может.
– Элли, я… – тяжёлый вздох. – У меня умерла жена.
– Господи… – выговариваю на выдохе. – Валерьян Эдуардович, как же так?
Я пытаюсь вспомнить Лилию Анисимовну, – цветущую женщину, стройную и красивую, но скромную настолько, что даже никогда не присутствовала на корпоративах. Вернее, была пару раз, только оставалась недолго, обворожительно всем улыбаясь. В свои… а сколько же ей было, Боже мой… Примерно 47-49. Она выглядела очень хорошо, и никто не дал бы ей больше 35-ти.
– Автокатастрофа. Мне только утром сообщили. Она ехала из Сочи с подругой на машине, на трассе был сильный туман… Подруга выжила, её отвезли в Краснодар, а мою Лилю…
Он замолкает, и я с ужасом наблюдаю, как плачет Валерьян Эдуардович Заславский. Беззвучно. Только крупные слёзы стекают по лицу и гулко шлёпаются на стол. Так проходит несколько секунд. Он смахивает солёную влагу рукавом рубашки. Потом смотрит на меня и говорит:
– Эллина Родионовна, я приношу вам свои глубочайшие извинения. И за то, как повёл себя в операционной, и за то, что угрожал жалобой, – его голос затихает, и через паузу он говорит уже тише. – У меня весь мир рухнул перед глазами, Элли. Я не знаю, что мне дальше делать. Пытался свыкнуться с тем, что моя Лиля больше не вернётся домой… Вместо этого нашёл в кабинете бутылку коньяка и выпил. Потом подумал: надо отвлечься работой. Попёрся на операцию.
Заславский берёт голову в ладони.
– Боже… какой же я идиот!
Я выхожу из-за стола, становлюсь рядом с Валерьяном Эдуардовичем, кладу ему руку на плечо.
– Я вас прощаю, конечно же. Такое горе… Но вам придётся на некоторое время прекратить оперировать, а ещё лучше взять на пару недель отпуск за свой счёт, привести в порядок мысли и нервы. В таком состоянии вам нельзя руководить клиникой и тем более лечить людей.
– Да, Элли, ты совершенно права, – Заславский встаёт и с трудом, но улыбается мне. Потом протягивает рукописный листок. – Вот, возьми. Моя жалоба.
Беру документ и тут же рву, не читая.
– Только ведь после того, что случилось в операционной, мне на свою должность после отпуска уже не вернуться, – половинкой рта улыбается Заславский.
– Это не выйдет за пределы клиники, – убеждаю его.
– Уже вышло. Кто-то сообщил в комитет.
Сжимаю челюсти.
– И какой же гад это сделал?
– Вежновец, насколько я знаю, – пожимает Валерьян Эдуардович широкими плечами.
– Вот же…
– Не надо, Элли. Он давно спит и видит, как занять место главврача. Посмотрим, что у него получится.
– Не поняла? Что-то может помешать?
– Не что-то, а кто. Никита Владимирович Гранин. Он все пороги Смольного оббил, чтобы добиться своего возвращения в клинику. Так что скоро мы будем наблюдать… вернее, вы будете… столкновение двух самовлюблённых типов с непомерно раздутым эго.
Валерьян Эдуардович прощается, я остаюсь в кабинете одна. Как причудлива бывает судьба человеческая. После его признания мне и самой хочется расплакаться. Но нельзя, да к тому же чуточка злости на него ещё осталась внутри, хоть и простила. Мог бы не напиваться, хотя… Мужчины такие мужчины. Если им сильно больно, просто невыносимо, они стараются не показать этого. В качестве анестезии заливаются алкоголем, и это порой ведёт к неприятным последствиям.
Вдруг понимаю, что провести вечер в одиночестве будет сегодня слишком трудно. Звоню Борису, но… как всегда, занят. Говорит, уехал в Псков на объект, вернётся через два дня. Кладу трубку и вздрагиваю, когда телефон начинает звонить. Не глядя на дисплей, радостно восклицаю:
– Боря, ты передумал?
– Это не Боря, – звучит немного знакомый голос.
– Ой, простите. А кто?
– Тимофей Ржевский, трубач-солист, помните?
– Да, конечно.
– Хотите сегодня вечером послушать моё выступление? Я буду играть в джаз-баре на Владимирском проспекте.
– А как же Владивосток?
– Это в обозримом будущем.
– Да, я согласна.
Мы договариваемся, когда приеду. Возвращаюсь домой, чтобы проведать моё солнышко и переодеться. Сообщаю няне, что буду сегодня позднее обычного, и она с улыбкой кивает: «Всё понимаю, дело молодое».
К десяти часам я уже в джаз-баре. Тимофей на сцене, солирует в составе квартета. Видит меня, делает приветственный знак рукой. Я слушаю, пытаясь успокоить нервы. Сколько всего случилось за один день! Но больше всего меня тревожит одно: кто теперь, на время отсутствия Заславского, станет исполнять его обязанности?
***
– Эллина Родионовна, – стоит коллегам разойтись после планёрки, – дело происходит следующим утром, – как звонок.
– Да, слушаю вас, Иван Валерьевич, – сразу узнаю голос говорящего и морщусь. Кажется, предсказание Заславского начинает сбываться.
– Здравствуйте. Я сегодня по пути на работу обратил внимание, что напротив входа в ваше отделение гололёд. Ни снег не убран, ни реагентами не посыпано. Почему вы не следите за прилегающей территорией? – недовольным тоном интересуется Вежновец. – Вы обязаны поддерживать её в порядке!
– По какой причине вы этим интересуетесь? – задаю вопрос, предвидя ответ, но хочется кольнуть этого зазнайку.
– По той самой, что с сегодняшнего дня я исполняю обязанности главного врача нашей клиники! – торжественно и с гордостью отвечает Вежновец. – И вы должны выполнять все мои приказания. И если я скажу, что вам следует убрать снег и лёд, значит, вы возьмёте лопату…
– Поздравляю, – говорю жёстко, прерывая «господина начальника». Так вот, уважаемый Иван Валерьевич. Чтобы вы знали и впредь не задавали мне подобных вопросов, равно как и не давали столь унизительных указаний. Чистотой прилегающей к зданиям клиники территории занимаюсь не я и никто из заведующих отделениями, расположенными на первых этажах, а заместитель главврача по административно-хозяйственной работе. Чтобы впредь не возникало подобных ситуаций, ознакомьтесь со штатным расписанием и должностными инструкциями! Всего хорошего, у меня больные.
Кладу трубку и представляю, как от злости физиономия Вежновца теперь напоминает забытый на плите чайник, у которого носик от натуги вот-вот оторвётся. Покидаю ординаторскую, чтобы новый и.о. опять чем-нибудь не нагрузил. «Да, попомним мы ещё благословенные времена Заславского», – думаю и иду к регистратуре.