Давным-давно, в одном мистическом городе, в часовой башне поселился алхимик. Как говорили люди, он был потомком того самого Фауста, что когда-то заключил сделку с Мефистофелем. Завидев высокого, худощавого юношу в алой мантии, расшитой по подолу золотой нитью, они спешили освободить дорогу. Было что-то жуткое в его темно-синих, как сапфир, глазах. А серебристая маска, что он носил, была поводом для множества слухов. Что, мол, обожжен он пламенем ада. Обманул он одного демона. И тот, в знак мести, вырвал его сердце. Но алхимик не умер, а вставил себе в грудь механические часы. Поэтому он не может любить, а маска скрывает жуткие ожоги.
А ночью из окон часовой башни доносилась печальная музыка и тихий смех. Смех, что не мог принадлежать человеку. Музыкальный, напоминающий перелив серебристых колокольчиков. Но утром он неизменно выходил из комнаты один. А горничная не видела ничего, кроме фарфоровой куклы со светлыми, как лунный свет, волосами, алыми губами и фиолетовыми глазами.
Странная была эта кукла. Взгляд ее, казалось, следил за каждым шагом, проникая в душу. Выполненная с филигранной точностью, одетая в красивое платье и туфельки, с почти невидимыми шарнирами - кукла была не ребенком, но девушкой. Той, что по ночам моргала в какой-то момент, и в ее груди начинало тихонько стучать алое бархатное сердце, вложенное мастером. Тем, кто вложил душу в свою работу.. Кто влюбился в собственное творение, отвергнутый обществом, но создавший идеальную девушку для себя. Кукла тихонько смеялась, танцевала под звуки его скрипки, легко кружась, хрупкая, но такая живая. Она уже любила своего мастера, своего создателя, той наивной кукольной любовью, которая прячет все. Девушка так и называла его - Мастер, не зная его имени или не зная, зачем оно. Сама не имеющая еще имени, она была Куклой - той, что живее многих. Но - только от заката до рассвета...
И, слыша ее смех, ее голос холодные сапфировые глаза теплели, в них появлялся огонек жизни. И, снимая маску только перед ней, открывал он прекрасное юное лицо. Никаких ожогов на нем не было. Просто он не считал важным, чтобы люди разглядывали его. А слухи.... Он над ними смеялся.
Она любила касаться его лица. Своими прохладными пальцами обводила тонкие черты, нос, губы. скулы, подбородок. Мало говорила, но была хорошим слушателем. Иногда просила его почитать для нее одну из книг или заплести волосы - ей нравилось, когда он что-то плел, творил, и потом получалось красивое. Только для нее творил он сложные алхимические опыты, работал с опасными реактивами и смесями. Лишь бы угодить ей и создать что-то такое же прекрасное, как она сама. Прекрасные украшения, хрустальные цветы, которые от легкого движения воздуха издавались волшебный звон. Сделать все, чтобы слышать ее смех, видеть улыбку. А она радовалась каждому подарку, бережно складывала в большую коробочку с множеством отделений, подолгу перебирала их, рассматривая, любуясь игрой света... Однажды, когда он подарил ей живой цветок, она удивленно гладила хрупкие лепестки и вдыхала сладкий аромат... И горько плакала без слез, потому как неоткуда было браться слезам, когда тот завял и умер. Совсем... Да, когда-то он отдал свое сердце. Все, чтобы его творение могло жить. Пусть только ночью, но она была рядом. И... Как объяснить ей, что вечным ничего не бывает. Вернее только то, что делал он и другие. Сохранить жизнь.... Даже свою он не мог. Даже, когда у тебя вместо сердца небольшие часы, что насчитывают время до тех пор, пока это выгодно демону. Да, все Фаусты в этом одинаковы.
А она слушала стук его механического сердца вечерами и не знала, что оно не настоящее. Забиралась на его колени, закрывала глаза и прижималась щекой к его груди. А днем сидела в кресле, неподвижная, но такая же живая, все понимающая.
Кукла оживала все больше и больше. Она познавала мир, подолгу слушала его рассказы и училась сама. Она уже не была игрушкой, но оставалась недосягаемой мечтой для своего Мастера. Однажды днем она увидела сон - и они стали приходить постоянно... Она любила его, Фредерика Фауста, и он любил ее. Но только вот. Их любовь была разной. Он видел в ней идеальную девушку, мечту, близкую и недосягаемую. А она любила Мастера, но любовь эта не была чиста и светла... Эгоизм и ревность. Вот что омрачало ее хорошенькое личико.
Она хотела, что бы Мастер принадлежал только ей. Нет, не подарки были нужны ей - но он сам.
А он... Он неосознанно тянулся к молоденькой горничной. Ее звали Аврора, и она была подобна утренней заре. Она была живой, действительно живой. Не первая красавица, с красивыми глазами, ловкая, влюбленная в мистера Фауста - для него она стала тем, чего ему не хватало в безымянной кукле. Не было в ней эгоизма, но была легкость. И только ей он разрешал видеть себя без маски. Красивое лицо он скрывал лишь от лишнего любопытства...
Однажды он поцеловал ее. Нет, не с любовью, благодарно и в щеку - но кукла, кукла увидела это. И что-то темное поселилось в ее алом бархатном сердце, там, где должна была бы обитать душа - то, чего не могло быть в ней. Быть может, тот демон, что оживил ее и забрал сердце мастера, заменив его механизмом - быть может это он был виноват?
Время шло. С ревностью кукла отмечала каждое слово, сказанное Мастером Авроре, каждое прикосновение. А однажды... Однажды случилось страшное. Мастер покинул дом и вернулся только под утро, потому как искал подарок для куклы - что-то, что обрадует ее на день ее создания. А нашел лежавшую внизу лестницы Аврору... Остановилось механическое сердце на мгновение, сбилось с четкого ритма, а когда поднял он глаза - увидел куклу. Она стояла на вершине лестницы и не было в ее глазах и тени раскаяния или грусти. Она лишь избавилась от соперницы - от той, что пусть и случайно, но завладела частью внимания алхимика.
Итак, шло время. Неделя, другая... Авроры больше не было, но он все больше отдалялся от своего создания. Пугала темнота в ее глазах. Он боялся собственного творения. И все же продолжал любить. Он не смог обвинить куклу в случившемся. Слишком привязан был к ней. Но случилось второе несчастье. Мастера обвинили в смерти горничной - ведь не куклу же обвинять... Уже через день его должны были казнить по законам города. Он не отрицал вины, потому как винил себя. За то, что не смог объяснить всего кукле. За то, что погибла Аврора, девушка с волосами пшеницы на закате... За то, что теперь его мечта становилась проклятьем.
Ни о чем не знала кукла. Доверчиво она обнимала его, стоя спиной к окну, забыв о времени... И с рассветом, снова превратившись в неживой фарфор, почувствовав сладость его поцелуя - спиной вниз она полетела с башни вниз. Она не должна была остаться жить после Мастера.
Потому что тогда... Было бы слишком много боли.
***
Его казнили этим же вечером, и, говорят, он улыбался. Говорят, что иногда на его могиле слышен тихий хрустальный смех, а памятником служит фарфоровая кукла - лишившаяся светлых волос, с огромной дырой в груди, испещренная сетью трещин по потускневшему фарфору. Никто не знает, кто принес сюда погибшее творение. Может, это был демон? Или... Быть может, это кукла осталась охранять покой своего создателя?
