Ирина разливала чай. Наталья смотрела на ее руки. И правда, красота человека не только в глазах. Не только в душе. Руки у Иры были изящные, маленькие с тонкими пальчиками и узкими запястьями. Это руки учителя, а не врача. И, тем более, не хирурга. И уж точно – не ветеринара. Хотя, кто знает, где свое счастье найдешь. Сашкины, мужа Иры, руки были, правда, мужские. Настоящие.
- А где Саша? Опять на рыбалке?
- Да. С утра, спозаранку укатил. Места у него свои, заговоренные…
Наталье хотелось дослушать историю Иры до конца. Та не отказала.
- И вот приходим мы с Сашкой к маме. Знакомиться. С тортом и с цветами. Как положено. Мать его не приняла. Повела себя, как королева. Плохая королева, если честно. Хамка базарная. Цветы – в ведро. Торт – в окно. И гордо удалилась, громко хлопнув дверью. Мы – молодые. Горячие. И тоже громко хлопнули входной дверью.
На свадьбе мамы не было. Я всю ночь потом проплакала. Сашка меня утешал, говорил:
- Откуда человеку знать, что ты выходишь замуж, что ты уехала в другой город?
Я не сказала ему тогда, что присылала матери приглашение и адрес. А если бы сказала, то он ее все равно бы оправдал: обиду не прощают по пригласительным билетам. Обиду нужно отмаливать глаза в глаза.
Я присылала маме фотографии детей. Писала письма. Тишина. Узнавала у родственников о ее делах. Жива и относительно здорова. Потом пошли переводы. Обратно она их не возвращала, и на том спасибо. Надо было, надо приехать самой, с детьми… Но вот здесь, - Ирина приложила руку к груди, - какой-то барьер. Хватит, надоело. За столько лет пора уже понять – выйти замуж за Сашу было самым правильным из всех моих жизненных поступков. Родить от него парней – самым лучшим моментом жизни. Сколько еще будет ненависти? Почему она такая?
Наталья не могла ей ответить. У самой рыльце в пушку. И у самой такой же барьер, который нет никакой возможности сломать. Все – от гордыни. От непобедимой, невыносимой гордыни, погубившей не одну тысячу человек.
- Я тоже слышала историю, наподобие твоей, Ирка, - ответила вдруг Наталья, - наша бабушка так же не принимала маму. Мама – городская штучка. Изящная куколка. И папа эту куколку притащил в деревню. Бабушка тогда застыла на пороге. Зачем сыну такая жена? А кто по хозяйству крутиться будет? Надулась, как мышь на крупу и к столу не вышла. Дед по этому столу со всего маху кулаком тогда треснул.
И что? Сын уехал вечером. Пешком пятнадцать верст шли до станции. И жили в городе. Папа рассказывал, как тошно ему было в городе. А потом мама заболела и умерла. Бабушка нас с Сашкой забрала и всю жизнь жалела, что так обошлась с невесткой. Грубо. Отвратительно. Я подросла, когда услышала от нее эту историю. Не могла простить. Уехала. И – ни гу-гу. И сама теперь жалею.
Наталья втянула в себя воздух, решившись на главное:
- И сама же поступаю именно так, как мама твоя, как бабушка моя. Сама! С собственным сыном. Господи, ну что мне эта Зинка!
- Не нравится невестка? – спросила Ирина.
- Нет. Не нравится. Хуже – ненавижу ее! – выпалила Наталья.
- Ненависть порождает ненависть, зло является прародителем зла. Это даже не мудрость. Догма. Это ведь не твой выбор, а сына, - вздохнула Ира, - отпусти ситуацию. Не мучай их.
Наталья не нашла, что ей ответить. Попив чаю, сообща помыли посуду, вместе покопались в огороде, в жирной, хорошо удобренной земле. Видно было, Ирина ухаживала за грядками ревностно.
- Даже и не поверишь сразу, что ты – горожанка, - улыбалась Наталья.
- А ты знаешь, что самые истовые огородники – горожане? Сельских жителей с самого детства на работу гоняют. К тридцати им это все надоедает до черта! А мы, наоборот, сидим всю жизнь в тесных коробках и хиреем от тоски. Мы, как телята, выпущенные на волю, дуреем от воздуха. Вот такая петрушка!
Жизнь в деревне проста и сложна одновременно. Как миновали утренние часы, женщины убрались в тенек, в избу. Дома дел полно. Перебрали кладовку, и Наталья тут уже командовала сама. Освоилась. Знала, где и чему место. И так легко на душе стало, будто и не уезжала из деревни никогда.
Поздно вчера было. Хмурым Наталье село глянулось, а с утра – и ничего! С приходом солнца она словно раздалась вширь, а хмурые, лохматые ели расступились перед дорогой, устланной мягкой пылью вперемежку с хвоей. Оказалось, что за грибами далеко бегать не надо – на бывшем пастбище красноголовиков – хоть коси!
Косить, так косить! Натянули сапоги резиновые. Рванули к опушке. Не прошло и получаса, выкарабкались обратно, довольные и счастливые. Наталья года два грибов с картошкой не ела: прошлый год был сухой, а этим летом как-то не довелось. На рынке она тыщу лет не была, в лесу – тоже. Потому и ноги ослабли – надышалось тело кислородом.
- У меня слюни до пупа, как у шарпея, - смеялась она, спорим, целую сковороду съем.
- Осталась у меня от бабушки сковорода. Та самая. Для бригады, - улыбнулась Ирина.
Они здорово поладили. Каждая удивлялась: как это получилось? Ирине казалось, что Наталья – сухая и высокомерная. А – нет, носится коза козой, да еще и хохочет.
Наталья, фыркнув в сторону жены Сашки поначалу (дура деревенская), прониклась к Ирине уважением и доверием, что ли… Как сестренка. А мудра не по годам. В голову засела мысль: а не помочь ли ребятам с ремонтом, в самом деле? Что ей стоит?
Сашка вернулся с уловом. Да еще и туесок брусники притараканил, добытчик. Скоренько перечистили рыбу, замочили в рассоле, кое-что оставив на жареху. Сварили ухи, хоть Ира и гундела про то, как уха ей надоела до смерти.
К вечеру стол получился царский. Наковыряли (аккуратно, вилами) молодой картошки. Нарезали укропу. Нажарили грибов и лещей две сковороды. С дальнего края села приковыляла тетка Марфа, бабушкина подружка, еще живая, курилка. А ведь ей – девяносто два годочка! И ведь услыхала новость, что Наталка на машине, сама, через тайгу прикатила!
И мало изменилась тетя Марфа. Синенькая ситцевая кофточка, та самая, в которую бабка еще во времена Наташкиного детства в праздники наряжалась. Щечки яблочками, глазки щелочками, улыбка во весь рот. Правда, челюсть вставная. Потеряла зубы Марфа. Дети подсуетились – помогли хоть. Зимует бабка в Тихвине. Но на лето – строго в родной дом! Николай, средний сын, сам уже старик. Возле матери все лето толкется: одну не оставишь. Бабка премного довольна, да еще планы на будущее строит. Ждет расцвета всеобщего коммунизма и искренне верит, что он обязательно настанет.
Выпили под жареху, вспомнили отца Сашки и Наташки, мать, деда и бабушку. Договорились завтра, перед Наталкиным отъездом, на кладбище сходить. Бабка Марфа немного поплакала, а потом, захмелев от рюмки, запела. Хоть и стара, а голос чист и звонок. Наталья слушала ее и вспоминала сказ Бажова, про синюшкин колодец который. Там такая же старушонка была: платочек синий, платьице синее и глаза синели весело. По-молодому. И голос девичий. Так и у Марфы. Чудеса…
Вечером гулять отправились. Марфу домой провожать. Хоть и лес вокруг, а лужайки выкошены под корешок. И дети на дороге копошились – домой не загнать. Есть жизнь под новыми крышами. Есть и под старыми. Некоторые избушки как игрушки, а другие, брошенные и позабытые, уткнулись в сырую землю, заросли крапивником, да так и умерли. Тихо. Без единого упрека. Так умирают бездомные животные.
К ночи клонило ко сну. Наталья отчаянно скрывала зевоту. Тряхнет головой, засмеется: «Что ты, Шурик, снотворного в рыбу насыпал?»
- Нет, это ты с Иркой неправильных грибов насобирала!
Хмельная, подобревшая Наталья тянуть резину с разговором не стала.
- Я вот что решила! Пришлю к вам бригаду, пусть ремонт нормальный сделают. Окошечки вставят. Не бойтесь – не пластик, чистое дерево. Ни щелочки, никаких огрехов, ни сквознячка не останется. Стены, крышу, фундамент обновят. Полы, опять же, кое-где заменят. Не брезгуйте, ребята. Дом еще лет двести простоит!
Супруги переглянулись и помрачнели разом.
- Да вы что? Да я ведь даром! – не поняла Наталья.
- Бесплатный сыр только в мышеловке, Наташа, - ответил Александр, - я этого и боялся.
Он тяжело опустился на крыльцо. Закурил.
- Ты ведь ни разу не поинтересовалась, как мы живем. Что тут у нас. Ни разу не спросила про этот дом. У тебя была своя жизнь. Я понимаю. И не виню. Тебе тяжко пришлось, ты молодец, все сама. Стыдно, когда у тебя брат – здоровый мужик, а ты все сама. И я, и Ирка, мы гордимся тобой. Молодец. Но… Я же лишнюю доску боялся приколотить. Вдруг, думаю, приедешь, и отберешь все. Наследница. Законная, ешкин. Или надумаешь ремонт здесь делать.
Поставишь коробку какую-нибудь, и рада. Имеешь право. А я ждал. Каждый день. Боялся прямо спросить, дурак. Мало ли, что тебе на ум взбредет. По хорошему, мне выкупить у тебя этот дом, взять кредит. Потянем. Зато – свое. А так, ни себе, ни людям. Ирка просила – приобрести другой участок. А я не могу. Не могу, понимаешь. Мне здесь жить надо. Поэтому прошу: разделим дом на доли, и я у тебя половину куплю. Только давай разделим по совести. По нормальной цене, Наташ. По божеской. Мне ведь и в ремонт вкладываться. А я не такой пробивной, как ты. Слабак, че там!
Вот почему он молчал! Вот почему! И сейчас в землю уткнулся. Гордый. Не может просить. Ирка, наверное, достала. И этот – гордый. Да что у них за порода такая – нос задирать выше крыши? Ведь ничего Наталье не надо, она и сама рада помочь.
Давно ли? С утра, кажется? Добрая, ничего не скажешь! А брат чем лучше? Даром нам, видите ли, ничего не нать? А про жену подумал? А про детей? В кредит запрячься – много ума не надо. А дальше – что?
Наталья поднялась со ступеньки.
- В город поедем. Оформим все по-человечески. Разделим наследство по-человечески. Помимо дома тут еще и земля. Как-никак, тридцать соток. Уж на пятнадцать я могу рассчитывать? Вдруг, и правда, захочется мне коробку поставить. Эту долю я у тебя, Саша, и куплю. Знаю, так просто деньги на ремонт не возьмешь. Богу душу отдашь, а не возьмешь.
- Да Наталья…, - начал возражать Саша.
- Не перебивай меня. Не всем дано. Тебе другое дано – хозяином быть, а не бизнесменом. И, все-таки, придется потесниться. Я тоже хочу, чтобы мой внук на природе рос. Поставим в-о-о-т такой забор, чтобы не мешать друг другу. И будем дружить семьями. Твоя избушка и моя коробка. А? Ира, что молчишь?
Хозяева ничего не говорили. А что тут скажешь? Только и остается, что на Наташу глаза таращить. Что-то стряслось за сутки с недоверчивой, умной и расчетливой Натальей. А чудес не бывает. Или… бывают?
***
У Натальи много дел. Это на бумаге все красиво и быстро. В жизни надо несколько клубков нервом намотать, чтобы получилось. Сначала самое тяжкое – сыну позвонить. Взял трубку не сразу. Не сразу и заговорил. Наталья придавила свою «жабу». Просто извинилась. Просто попросила о встрече. Ждала отказа. Отказа не последовала – Илья был отходчивым. Долго обиду в себе держать не умел.
Потом и в гости к Зине Наталья пришла. Испуганная невестка метнулась в ванную. Илья взял ее за плечи и мягко подтолкнул к матери.
- Да не бойся меня, дурочка, - Наталья улыбнулась, - прости меня. Не можешь, не прощай. Но думать о ребеночке надо? Ничего не поделаешь. Я – не злая, правда. Просто жизнь дурацкая. А ты красивая. Илюхе повезло. Будьте счастливы, ребята.
Это уже к рождению Ксеньки-крикуньи Наталья новость молодежи сообщила. Мол, есть у Илюшки Родина настоящая. И место – СВОЕ. И будет, где лето проводить.
- Пусть Ксюнька на свежем воздухе побудет. Там хорошо. Тайга.
Она увидела, как заблестели глаза у Зины. Значит, мечтала. Значит, хорошо. Угадала свекровь. А там и, правда, хорошо. Избушечка – загляденье. Напротив нее – соседи. Да не просто соседи – дядька с теткой. Родные люди, все же. Присмотрят, советом помогут…
Все у них будет прек-рас-но. Наталья уж точно знала. Ум-то у нее аналитический…
Автор: Анна Лебедева