Родители Андрея работали на ЧАЭС: Валентина — заместителем начальника отдела оборудования, Валерий — начальником смены 1-го блока. Андрею на момент катастрофы было двенадцать лет; его сестре Наталье — шесть. Они рассказывают, как впервые услышали об аварии, как увидели пожар на станции, как ждали новостей и уезжали в неизвестность.
Валентина:
25 апреля у меня был день рождения, отмечали вечером дома. Потом младшая дочь раскапризничалась, уложили детей только к полуночи.
В 4 утра звонок с работы, от старшего мастера. Говорит — взрыв на четвертом блоке, пожар. Разбудила мужа, он говорит: такого быть не может, если бы было что-то серьезное, то эвакуировали бы город через полчаса. Легли спать, а в 7 утра позвонил наш друг Боря и подтвердил, что был взрыв.Никто не мог сказать, что случилось. Я собиралась на дачу и около 10 утра встретилась на остановке с коллегой. Она сказала, что в городской медсанчасти много пострадавших.
Мы отправились туда; по дороге видели, как на «ракете» из Киева прибыла какая-то делегация. Потом я зашла на почту дать телеграмму отцу, что у нас все в порядке, — а там уже дежурил «товарищ» в гражданском, проверял все телеграммы.
Вернулась домой. Закрыли окна, двери, все щели заткнули мокрыми тряпками — сидим ждем, что дальше будет. Продуктов как раз к 1 Мая заготовили на несколько дней, так что не волновались особо. Документы всегда были собраны на всякий случай; деньги, к счастью, тоже были тогда на руках: около 1 000 рублей, хорошая сумма на то время (у меня зарплата была около 300 рублей в месяц, у Валеры где-то 400).27-го объявили эвакуацию.
Всех собрали на улице, приказали квартиры закрыть и не заходить даже в подъезды — мы стояли во дворе под сосной. Жарко, пыльно, рядом валяется дохлая ворона — воняет страшно. Автобусы долго ждали, часа три. Нас повезли на три дня в эвакуацию — колонной на запад, по Полесской трассе. Когда проезжали села, видели, как люди выходили к дороге, крестились и плакали.
Остановились в селе Бобер, в 90-х оно тоже попало под эвакуацию. Дозиметрами нас никто не проверял, конечно же. Местные отнеслись к нам очень хорошо — накормили, разобрали по хатам на ночлег. Помыться, правда, было негде.
а следующий день в селе появились военные. Майор собрал нас всех и сказал: «У кого есть возможность уехать — немедленно уезжайте». Мы поехали в Полесское, оттуда в Киев, там еще спокойно было. Есть только в ту ночь было нечего — в буфете шаром покати, дети плачут. Сразу же купили билеты в Горловку к родственникам. Спасибо им и друзьям — пришлось ездить по всей стране, но все нам помогали. Всей семьей собрались только осенью, в новой квартире в Киеве.
Мне Боря Алфимов друг, тоже работник АЭС позвонил рано утром, сказал, что на станции что-то случилось. Я тогда ответил: что там могло случиться, может, водород взорвался? Не придал этому значения, о радиоактивном выбросе и мысли не было.
У меня был выходной, отвел дочь на рисование и поехал с приятелем в гараж — чинить мой мотоцикл. Город недалеко от ЧАЭС, километрах в трех, а гаражи еще чуть ближе. И вот мы выкатили мотоцикл, готовим аппарат для сварки — а я чувствую, что кисло во рту, как будто мы в подреакторном помещении (у меня стоят металлические коронки). Говорю: что-то не то, похоже, радиоактивный фон серьезный.Чувствую — кисло во рту, как будто мы в подреакторном помещении.
Поехали обратно. Зашли к приятелю — он на 9-м этаже жил, с балкона станция как на ладони. И все понятно стало.
Я забрал дочь с рисования и бегом домой. Оттуда дозвонился на блочный щит, спросил, что случилось. Отвечают: «Что-то страшное, нам не говорят, но дело плохо».27-го началась эвакуация. Милиция ходила по домам, выгоняла всех на улицу. Семья уехала, а я к 16 часам отправился на смену. Автобус нас повез окольными путями на станцию, не как обычно. Заехали, а там солдат уже привезли, молодых совсем пацанов. Реакторы заглушены, все блоки стоят. Я понимал, что это все надолго — какие там три дня.
Персонал станции уже ночью перевозили в пионерлагерь «Сказочный». Нас отправили домой и дали пару часов на сборы. Под домом дежурил милиционер, которого я уговорил зайти хотя бы в подъезд: у него на дозиметре 4 рентгена [в час] уже было. Дом на 600 человек, а кроме меня и этого милиционера ни одной живой души вокруг. Ночь была теплая, почти летняя — я стоял у открытого окна и играл на кларнете блюз пустому городу.
Утром 26-го папа отвел меня на занятие по рисованию в школу искусств. Вскоре после его начала в класс постучали, учительницу попросили выйти в коридор. Она вернулась напуганная и сказала, что меня забирает папа. Дома была напряженная атмосфера. К родителям пришла соседка-медсестра, и они что-то обсуждали на кухне: «таблетки», «дозировка», «йод». Все чего-то ждали — мне тогда было непонятно, чего.
В воскресенье родители сказали, что я, мама, брат и папина мама, которая в это время гостила у нас, сегодня уедем, а в Припяти останется только папа: у него ночная смена. Напряжение немного спало, но все продолжали ждать, что скажут по радио.Одно из самых популярных мест в зоне — Чернобыль-2. Радарная система «Дуга» работала как станция обнаружения баллистических ракет раннего предупреждения. Скорее всего, будет распилена на металл через пару лет
Я помню, как мы с родителями на кухне слушали этот эфир. Конечно, я не помню саму речь, но голос диктора — «автобусы», «с 14 часов», «эвакуация жителей», «вещи на 2-3 дня» — до сих пор слышу, когда меня спрашивают про этот день. Выходя из квартиры навсегда (я с тех пор не возвращалась в Припять), я спросила у мамы, можно ли мне взять с собой новую «прыгательную резинку». Но мама сказала, что ничего с собой брать нельзя. Тогда я спросила: но мы же еще вернемся? Мама ответила: нет. Весь многоподъездный 9-этажный дом собрался на улице. Очень долго ждали автобусы. Было жарко, дети носились по двору, взрослые нервничали. Мой брат и другие ребята сидели на заборе — их согнали, а мама потом ругала брата, говорила, что нельзя ни к чему прикасаться. Я спросила: но мы же еще вернемся? Мама ответила: нет.
Нас привезли в какую-то деревню, где местные жители разобрали нас по домам. Меня и брата поили молоком «из-под коровы», которое мы отказывались пить. Спать уложили всех вместе на широкой кровати. Я до сих пор помню немного прелый запах этого дома. Утром мы уехали в Киев — и дальше, дальше, дальше.
Андрей:
Утром я еще ничего не знал — родители нам с сестрой ничего не сказали, они сами толком не понимали, что происходит. Обычный день, я пошел в школу. Зарядка была во дворе: время теплое. Помахали руками-ногами, подышали апрельским утром. А на втором уроке нам уже раздавали таблетки «для профилактики» — йод в каком-то виде, по две мелких желтоватых пуговки. Всех отпустили пораньше, сказали, что лучше бы идти сразу домой. Суббота, у многих родителей выходной. Папа с мамой были растеряны — вроде и знали, что беда, но пытались заниматься обычными делами. Соседи приходили, долго говорили о чем-то.
Понемногу на улице стала появляться техника (БТРы и пожарные машины), а на школьную площадку перед нашим домом приземлился вертолет. Пыль столбом стояла. Многие пацаны из нашего двора там были — шутка ли, вертолет в школе. Я тоже погнал туда, но папа выловил меня у подъезда и отправил домой. Сейчас понимаю, что он мне здоровье сохранил, а тогда обидно было до слез. Дома нашелся театральный бинокль, в него с 8-го этажа станцию прекрасно было видно — пожар, дым. Так день с сестрой и провели, глядя в окна.
На улице стала появляться техника (БТРы и пожарные машины), а на школьную площадку перед нашим домом приземлился вертолет.Утром 27-го мы с приятелем собирались на рыбалку, но родители, конечно, не пустили.
Очень переживал, что подвел парня — теперь не вспомню даже его имени. Позже по радио объявили об эвакуации — на три дня. Я и не думал, что мы не вернемся: думал, так, короткое приключение, в школу ходить не надо. С друзьями только жаль было расставаться, некоторых не видел с тех пор ни разу.Возвращаться в Припять было тяжело. Первый раз после аварии я попал туда в 2001 году, ничего не снял. Жуткое ощущение было — думал, забылось все, но нет. Позже несколько раз ездил с друзьями и в Припять и в Чернобыль. Там уже туристов была тьма — веселые, некоторые с пивком, с камерами.
В одной из поездок в местном загсе нашел книгу выдачи свидетельств о рождении, а в ней — свою фамилию и подпись отца. Наверное, я возвращаюсь сюда снова и снова, потому что ищу доказательства своего существования в то время.
