Ранняя история Руси от "призвания варягов" до появления дублирующихся в разных источниках и потому более-менее достоверных сведений, оставленных современниками событий, представляет собой, фактически, историческую схему со сплошными натяжками, допущениями и несоблюдением масштаба времени по причине того, что первые из известных источников по этому периоду написаны спустя два и более века после описываемых ими событий. Как известно, "рукой летописца управлял, в большинстве случаев, не высокий идеал...благочестивого отшельника", а " политические страсти и мирские интересы'. Поэтому успехи археологии, лингвистики, генетики и прочих наук, здорово прояснившие в последнее время многие спорные, но оставившие материальные следы, события, пока не очень помогают сделать то же самое с другими историческими фактами, намеренно затушеванными предвзятостью автора и искажёнными в целях реализации поставленных задач схематичностью и заведомо неверным вектором повествования. С другой стороны, это позволяет выдвигать версии любознательному дилетанту, критерием убедительности которых является здравый смысл, а не добытые академическими методами исторической науки сведения. Дзен-пространство же предоставляет великолепные возможности ими поделиться. Значительное усиление роли пути по Волге от Балтики до Каспия и далее в Иран, а по Днепру - до Чёрного моря в Византию в 9 веке, вне всякого сомнения, явилось катализатором развития государственности у восточных славян. Однако аргументация возрастания значения этих путей трудностями аналогичного пути из Балтики по Атлантике и Средиземному морю из-за арабской экспансии на Пиренеи, если и обоснована, то вряд ли является определяющей, учитывая, более чем вековую дистанцию от захвата арабами Гибралтара до появления признаков заметного оживления торговли по упомянутым путям. Здесь уместно вспомнить, что реакция Западной Европы на блокаду торговли с Ираном из-за сельджукского завоевания Малой Азии в виде Крестовых походов была гораздо более оперативной. Доказанная археологическими исследованиями высокая интенсивность присутствия скандинавского этнического компонента вдоль этих путей через земли восточных славян с параллельным тотальным освоением викингами большей части Скандинавского полуострова, сопровождавшимся ассимиляцией и вытеснением коренного финско-саамского населения, при отсутствии аналогичных явлений в БЛИЖЕ расположенных к местам первичной дислокации северогерманских племен - будущих скандинавских народов - землях славян балтийских (лютичей, бодричей и поморян) подтверждает, хотя бы частично, версию "добровольности" "призвания варягов". Наводнение рынков Швеции награбленной в Западной Европе добычей и вполне понятные трудности её "реэкспорта" назад в Европу по Атлантике, вынудило викингов развивать альтернативные пути на Юг, в Византию и Иран. Наиболее близким был путь в Днепр через устье Западной Двины, которым, видимо, и пользовались первые проникшие в район среднего течения Днепра варяги, в том числе, русь. Аналогичные попытки варягов приникнуть в земли ильменских словен, которые к тому времени не менее двух веков контролировали добычу пушнины на обширнейших пространствах от Карелии до Северной Двины и даже дальше, привели к серьезнейшему сопротивлению созданной для этих целей "Северной конфедерации" славян и союзных им угрофиннов. Часть разноэтнических скандинавских дружин была изгнана назад, отсеченные в глубине материка небольшие группы были ассимилированы окружающим массивом славян, в том числе варяги-русь в районе Киева - полянами. Государственная незрелость и "рыхлость" славянофинской конфедерации неизбежно влекла за собой распри - "отсутствие порядка". Это, вкупе с неослабевающим варяжским натиском, привело к компромисному варианту : "призванию" Рюрика, а добровольный, хоть и под давлением обстоятельств, характер "призвания" позволяет с гораздо большим доверием относиться к версии, что Рюрик был сыном ярла викингов и дочери Гостомысла Умилы, то есть являлся славянскому лидеру Гостомыслу внуком по крови. Прямо же противоположные друг другу версии разных летописей либо славянского происхождения Аскольда и Дира, либо утверждения, что они "бояре" Рюрика, отпущенные им в поход на Византию, в свете изложенного делают более убедительным предположение, что Дир и Аскольд - предводители РАНЕЕ проникших в Поднепровье варягов-руси через устье Западной Двины, подвергшихся к тому времени смешению с полянами и такими взаимными заимствованиями, как названия народа в целом (поляне, ныне называемы Русь), так и изменение звучания имён собственных. При этом Аскольд мог быть этническим славянином - предводителем славянской части войска, а Дир - скандинавом, старшим у своих земляков. Адаптация звучания имён к чужой речи - явление столь распространённое, что в примерах нужды нет. Немного "экзотическая" версия Татищева, что Аскольд - сын Рюрика, взятая из Иоакимовской летописи, теоретически имеет право на существование с учётом неразвитости институтов государства на тот момент и у скандинавов, и у славян. Старшие сыновья предводителей дружин викингов вполне могли, достигнув совершеннолетия при ещё молодом отце, уходить в самостоятельные походы, которыми они формально руководили, под присмотром опытных мужей (Дир у Аскольда, Олег у Игоря, Свенельд у Святослава, Добрыня у Владимира). Самый младший же сын вырастал уже к полной старости отца и брал его власть в фьорде. В пользу этого говорит малый возраст Игоря на момент смерти Рюрика и Святослава на момент смерти Игоря. Правила минората в этом случае делали легитимным утверждение Олега, что настоящий наследник Рюрика - Игорь, а не Аскольд. Вообще, отголоски гораздо более ранних обычаев, в том числе матрилинейности, просматриваются в ранней истории Руси достаточно часто: родство Рюрика славянам через мать - дочь Гостомысла, обособление отдельной ветви Рюриковичей -"рогволожьих внуков" - через Рогнеду, утверждение на Киевском столе Владимира - внука Мала Древлянского- через Малушу, победившего при этом своих братьев, не имевших славянской крови. В таких ситуациях опекуном маленького князя часто становится родной брат матери (Добрыня - брат Малуши, матери Владимира и Олег, по одной из версий, брат матери Игоря и жены Рюрика - Ефанды). Однако, развитие государства с окончательным оформлением его институтов, в том числе способа передачи власти, делает ведущей в признании легитимности и будущих претензиях на власть роль отца (отсюда публичное изнасилование по настоянию Добрыни Владимиром Рогнеды, в чём-то отдалено перекликающееся с признанием Чингисханом, не смотря ни на что, своих сыновей от Борте, побывавшей в плену у меркитов). Насильственный характер брачных отношений Владимира и Рогнеды - третий эпизод "вливания крови" прежних, дорюриковских правителей этих областей, ибо Рогволод, как и правящий по соседству Тур, считаются некоторыми авторами внуками или правнуками ярла Рёгнвальда Эйстейнссона - ровесника Рюрика, скандинава другой этнической группы, проникшей к славянам через устье Западной Двины. Два предыдущих - через славянок - матерей Рюрика и Владимира - "примирили" славян и скандинавов в одном государстве под руководством "общего" князя, третий сделал легитимной первую ставшую отдельной династию полоцких князей в едином политическом пространстве Киевской Руси. Единоличное утверждение на Киевском столе сына Владимира и Рогнеды Ярослава после смерти других 11 сыновей Владимира свело все варяжские и славянские линии в одну точку отсчета, а последующее распределение княжеских столов среди сыновей Ярослава по возрасту явило собой апогей в формировании системы лествичного права, утвердившейся в ещё единой Киевской Руси. Близость сроков написания "Повести временных лет" ко времени Любечского съезда ("каждый да держит вотчину свою") недвусмысленно поясняет политические и идеологические задачи, стоящие перед её автором в условиях разделения Киевской Руси по дорюриковскому территориально - племенному признаку и начала процесса создания региональных династий при сохранении лествичного права в на порядок меньшем масштабе. Немного особняком в раннем Киевском периоде княжения Рюриковичей стоят фигуры Олега и Свенельда. Очевидна полная самостоятельность Свенельда: собирает дань с древлян ранее Игоря - КНЯЗЯ; он же руководит подавлением восстания древлян; советует князю же Святославу идти степью из похода на Византию, а получив отказ вроде как из-за отсутствия коней, сам все-таки идёт степью, и кони у него нашлись. Позже его сын Мстиша (Лют?) вступает в конфликт с сыном Святослава за право охоты на земле древлян со смертельным исходом. Как-то не вяжется всё это со статусом "воеводы". Действия Олега ещё более категоричны - фактическое отстранение Игоря от власти в течение всей своей жизни. Явно большая интегрированность более старшего, чем Святослав, Свенельда в славянское общество и ярко выраженная самостоятельность в действиях могут быть объяснены более ранним проникновением отца Свенельда в эти земли либо в первой варяжской волне с Аскольдом и Диром и переходом на сторону Олега, либо, в крайнем случае, с самим Олегом. В любом случае, роль Свенельда как наследственного наместника, смотрителя в древлянском княжестве, вполне очевидна. Разногласия в количестве сыновей у Свенельда (Лют и Мстиша - один человек или два?) можно обьяснить обычаем давать паралельные прозвища (Григорий Лукьянович Бельский - он же Малюта, Скуратов сын). В этом случае княжеское славянское имя Мстиша (Мстислав) дополнено прозвищем Лют, которое вполне может намекать на историческую родину Свенельда в землях балтийских славян - лютичей. Власть Олега при Игоре, подобная власти первых франкских майордомов, могла быть обусловлена не столько родственным, сколько должностным положением, при этом Олег - Хельги не имя собственное, а аналогичная майордому должность, с поправкой на масштаб, конечно. Этим фактом, вполне возможно, вызван разнобой в сведениях отечественных и зарубежных источников (Аль - Масуди писал о РЕАЛЬНЫХ правителях славян среднего Поднепровья Дире и его соседе Олеге), а явно просматривающая слабая компетентность Игоря в управлении, упоминания об "Олеге" в его окружении в течение периода, превышающего рамки жизни одного человека, неясности в вопросах женитьбы на "Ольге" вкупе с производством ею наследника в возрасте менопаузы, очень нехарактерная для этих времён роль Ольги (женщины) в качестве княгини - всё это может свидетельствовать о физической либо умственной неполноценности Игоря, о неоднократной смене, по мере старения, людей в его окружении (Олег 1 и Олег 2) и выведении женщины ("Ольги") из круга их кровных родственников, не желающих расставаться со своим влиянием, на авансцену, когда необходимость рождения наследника (Святослава) стала безотлагательной.
