Моя бабушка умерла в преклонном возрасте – в 98 лет. Я очень долго горевала по ней, т. к. сильно любила. Она была неиссякаемым кладезем мудрости, доброты и тепла. Звали ее Агнией. Такое необычное и звучное имя ей дал отец, мой прадед.
Бабушка происходила из дворянского рода, обедневшего в революцию. В те страшные годы у них отобрали все: и имение под Петербургом, и квартиру (из нее сделали коммуналку), и состояние, и все драгоценности, даже одежду прихватили – ту, что посчитали хоть чего-то стоящей.
Бабушка много рассказывала мне о тех лихих годах, хоть и со слов своей матери. Той удалось все же кое-что сохранить – фамильный гарнитур с бриллиантами, топазами и изумрудами, состоящий из ожерелья, браслета, кольца и пары серег.
После 1917 года семья жила очень бедно, и прабабушка была вынуждена потихоньку распродавать драгоценности. Сперва ушло кольцо. Потом – браслет. Настала очередь и ожерелья. К началу 1940-х годов XX века из гарнитура остались только серьги, и бабушка берегла их, как зеницу ока – это была единственная вещь, напоминавшая об их аристократическом происхождении.
Они жили в Ленинграде, ютились в небольшой комнатке, которая раньше была кладовой в их собственной квартире. Когда пришла война Агнии было 22.
В сентябре 1941 года разбомбили Бадаевские продовольственные склады, а ближе к декабрю в Ленинграде начался голод.
Первое время семья держалась, получалось добывать какие-то продукты, но с каждым днем все меньше и меньше. Карточки у них с прабабушкой были рабочие, т. е. на целых 250 г драгоценного хлеба, но этого все равно катастрофически не хватало. Старший брат бабушки был на фронте, прадедушка к тому времени уже умер. Из семьи оставались только мои бабушка и прабабушка.
Когда доставать продукты уже не получалось, они стали выменивать на еду вещи. Агния до последнего не хотела нести на черный рынок серьги. Но прабабушка умирала от голода – уже не вставала и даже не разговаривала.
И тогда Агния решилась. Завернула сережки в тряпицу, спрятала глубоко за пазуху и поплелась на рынок. И – удача – обменять серьги получилось уже через полчаса. Подскочила румяная девушка, спросила:
– Что предлагаешь?
Агния на дрожащей от холода ладони поднесла к ее лицу серьги. Женщина впилась в них жадным взглядом.
– Что просишь? Денег?
Агния помотала головой:
– Еду. Хлеб, мясо. Что есть.
Женщина пожевала губу. Глаза ее блестели.
– Дам хлеба 500 г. Больше не проси. Нету!
Ее произношение выдавало низкое происхождение, и была она, скорее всего, из перекупщиков. Агния слышала о них: они выменивали хлеб на драгоценности, дорогие картины, шубы. Откуда брали провиант – никто не знал.
Агния подумала и решилась: дома умирала мама, и полкило хлеба было лучше, чем ничего. Серьги-то выжить не помогут, их не съешь. А когда вернулась домой, обнаружила на кровати умершую мать.
Как Агнии удалось выжить – это другая история. Она часто рассказывала мне про обмененные сережки и очень хотела найти ту перекупщицу. Но как? Ни имени, ни, тем более, фамилии она не знала. Даже лицо плохо помнила.
Через год после смерти бабушки со мной на связь вышла незнакомая девушка: ее бабушка ищет ту, у которой в блокаду выменяла серьги на полкило хлеба. Сердце подпрыгнуло. Это точно была та перекупщица! Я могла исполнить бабушкину мечту, пусть и после ее смерти.
Мы договорились о встрече. Девушка, которая представилась Настей, пришла не одна: перед собой она толкала инвалидное кресло, в котором сидела древняя сморщенная старушка. Увидев меня, старушка встрепенулась, прошамкала:
– Как похожа! Да! Точно она!
Она суетливо начала шарить по карманам дрожащей жилистой рукой. Я стояла, опешив, и молча смотрела на нее. Наконец старушка вынула маленький сверток, решительно сунула его в мою ладонь.
– Вот! Забери! Не нужно мне вашинского! Счастье и спокойствие мне верни!
Я ничего не понимала. Настя принялась пояснять: бабушка всю жизнь искала ту девушку с черного рынка, что отдала ей серьги за хлеб. Она обманула ее. На самом деле у нее были и мясо, и яйца, и мука, и овощи, да она могла бы дать снеди на полную стоимость сережек! Но алчность победила.
– Мне ясновидящая сказала, что проклятье она на меня наложила! – шамкала старуха. – Ненавистью своей! Так что забери! Забери…
– Бабушка уже умерла, – тихо сказала я.
Старуха зло вскинулась:
– Так на могилу ей отнеси, закопай, пушшай подавится!
Я отшатнулась. Никогда не видела такой злобы.
– Она никого не проклинала! Добрее нее я никого не знала. Да, она хотела вас найти и выменять серьги обратно, но никогда и словом плохим вас не поминала.
– Значит, мысли черные думала! – поморщилась старуха. – Я из-за нее всю жизнь мыкалась, четырех мужей похоронила, двоих сыновей. Спокойствия никогда не было, беды и проблемы так и сыпались. И все из-за нее! У-у-у! – она потрясла в воздухе сморщенным кулаком. – Чтоб ей пусто было! Забирай свои сережки и катись! Я как будто у нее их украла! Сама поменяла! Выжила, небось, благодаря хлебу ентому!
– Что вы такое говорите! – разозлилась я. – Это вы ее обманули, а не она вас.
– Так. Все. Хватит, – вмешалась Настя. – Бабушка, я тебя домой отвезу.
Она с видимым усилием развернула коляску, и они пошли прочь по узкому тротуару. Еще некоторое время я слышала недовольное бормотание старухи.
Через час Настя опять мне позвонила.
– Я приеду без бабушки. Вы простите… Старая она, беспамятная уже. Нужно серьги отвезти на кладбище, показать вашей бабушке. А вы мне взамен 500 г хлеба дадите. Будет честный обмен.
Я согласилась, хотя не очень-то и хотела, слишком уж противной была перекупщица.
Мы поехали на могилу, я положила сережки на краешек и беззвучно, одними губами сказала:
– Ну вот, ба. Они вернулись. Теперь я буду ими владеть, – вытащила из сумки сверток с хлебом, протянула Насте. – Меняемся обратно.
Та кивнула и приняла хлеб из моих рук.
Больше мы не виделись. Сейчас серьги хранятся в моей любимой шкатулке, правда, носить их я боюсь. Видимо, они обладают какой-то необъяснимой силой, если сумели загнать в беспросветность чью-то жизнь. Хотя вернулись они, я считаю, не просто так.
