Попала на это старинное кладбище уже в сумерках. И, учитывая температуру в минус 20 градусов, пришлось просто быстро пробежаться по главной аллее. Так что фотографий будет немного.
Мне очень понравился Елец, так что обязательно вернусь сюда в более теплое время года: досмотреть музеи, догулять по улицам и обязательно еще раз сходить на кладбище. А сегодня, пожалуй, будет общий экскурс в прошлое.
История этого некрополя началась 13 апреля 1770 года, когда Екатерина II утвердила новый генеральный план Ельца, заодно повелев организовать кладбище за городской чертой: "В городе кладбищи уничтожить, а отвести за городом способныя места при церкви или часовне и огородить забором".
Место было выделено в полуверсте от городской территории того времени. Впрочем, Елец рос быстро, так что кладбище быстро стало его частью, но продолжило действовать аж до 1970 года.
На кладбище сразу возвели Казанскую часовню, давшую название всему некрополю, а через 10 лет построили Казанскую церковь, и освятили ее в 1781 году. А в 1789 — пристроили трапезную и колокольню.
Интересно, что на старых картах Казанская церковь расположена явно не там, где сейчас. А все дело в том, что изначально она была выстроена в 1680 году практически в центре города, на средства донского казака Иосифа Лося. Вот такой план Ельца был составлен в 1722 году:
Существует и объемный вариант схемы города того времени:
Когда же запланировали открыть кладбище, Казанскую церковь как бы перенесли: сломали обветшавшую за 100 лет церковь в центре и выстроили новую на территории будущего некрополя.
А на месте первой Казанской церкви воздвигли собор в честь Архангела Михаила, который и в наши дни радует своей красотой.
Интересно, насколько разросся город по сравнению с теми, первыми, картами. Отметила на современной карте собор Архангела Михаила и Старое кладбище:
В годы советской власти Казанская церковь закрывалась лишь на 2 года, с 1941 по 1943гг., и долгое время была единственным незакрытым религиозным сооружением в городе. В годы войны церковная община собрала большую сумму денег для фронта, на которые был выстроен танк "Александр Невский", и вроде как раз после благодарности Сталина за такой вклад церковь и была открыта обратно.
Хотя разграблены и церковь, и кладбище в те годы были основательно. Архивные книги с именами захороненных сгинули бесследно, а многие надгробия вывезли на традиционные ремонтные и прочие нужды. Поэтому в наши дни на кладбище практически не осталось дореволюционных захоронений. Зато черные остатки надгробных плит можно увидеть в основаниях пешеходного Каракумского моста. Если там поплавать рядышком на лодке, то кое-где можно прочитать и остатки имен.
Разоряли в те годы не только Старое кладбище, но и монастырские некрополи, и другие кладбища, появившиеся в городе позже.
Есть легенда, почему на кладбище сохранился впечатляющий памятник из черного мрамора на могиле купца и промышленника Ивана Ивановича Скуфьина. Вроде как когда один из рабочих собрался разорять захоронение, его кто-то похлопал по плечу. Обернувшись, мужчина увидел старика в белой старинной одежде, который погрозил пальцем, а затем испарился. В общем, осталось захоронение нетронутым.
Неподалеку от церкви находится часовня с интересной табличкой: "Памятник истории — часовня на братской могиле перезахороненных ельчан, погибших в 1395 году в битве с полчищами Тамерлана".
Ее воздвигли в середине XIX века.
Когда строили огромный Вознесенский собор по проекту самого Константина Андреевича Тона, создателя первого храма Христа Спасителя и Большого Кремлевского дворца в Москве, то были найдены древние захоронения:
"При выемке земли из канав собрано человеческих костей, похороненных в давно минувшее время, 24 воза, которые отвезены на градское кладбище и по совершении над ними заупокойной литургийной службы похоронены в двух больших могилах…"
Любопытно, что останки на этом месте находили не впервые, и около Вознесенского собора имеется еще одна часовня с практически аналогичной надписью. Но в первый раз это произошло до 1691 года (первое упоминание о часовне около собора): "Едуча от Донковских ворот по дороге к Ливенским воротам на правой стороне подле государева кружечного двора, а у той богадельни часовня. А часовня строена государевым жалованьем. А в той часовне образы … строение богадельницких нищих, а по скаске под тое богадельней в елецкое разорение было кладбище".
Но существует предположение, что под той часовней — останки защитников города, загубленных гетманом Конашевичем-Сагайдачным при разорении Ельца в 1618 году. Не понятно. Возраст найденных останков что в первый, что во второй раз вряд ли могли определить с точностью. И во второй раз они были перезахоронены на Казанском кладбище только потому, что в черте города к этому времени хоронить было уже запрещено. По факту сейчас в Ельце 2 часовни в память о жителях города, погибших в 1395 году.
И даже если эти таблички не совсем соответствуют действительности, — хорошо, что существует какая-то память о тех, кто жил здесь и защищал город. А не как в Москве делали, просто закатывая под парк или завод все косточки.
На кладбище есть еще один мемориал, на братской могиле погибших в годы Второй Мировой войны. За обелиском высится стена с именами похороненных здесь, почти не видная в сумерках на снимке.
Небольшое отступление: на высоком берегу Сосны в 1985 году был открыт мемориал, посвященный победе в этой войне. На барельефах — имена удостоенных звания Героя Советского Союза и полных кавалеров орденов Славы.
Но самой трогательной частью комплекса кажется эта скромная надпись "Мы из Ельца": эта точная копия надписи, которую в 1945 году оставил на стене Рейхтага ельчанин Борис Сидельников.
На обороте памятника — стихотворение Михаила Ивановича Глазкова:
В веках мастеровой ты и боец.
Земной поклон сединам ветерана.
Ты славно бил захватчиков, Елец
От Тамерлана до Гудериана.
И сын твой на Рейхстаге, до конца
Сражаясь, начертал: "Мы из Ельца!"
Но вернемся на Старое кладбище.
Там есть еще одно массовое захоронение, к которому, к сожалению, в этот раз подобраться не удалось. Оставлю до следующей поездки. Около стены некрополя в 1930х совершались массовые расстрелы. Были идентифицированы имена 18 человек, расстрелянных в марте 1930 года, включая трех священников, и установлены памятники. Но точное количество жертв того страшного времени неизвестно до сих пор.
В целом некрополь производит впечатление места, о котором хотя бы немного заботятся. Часть надгробий почему-то выкрашена в веселые синие, зеленые, желтые цвета.
Удивляют только деревья, спиленные прямо на памятники и оставленные, видимо, до весны. Но, судя по отзывам, без снега здесь не так чисто, и многие захоронения заросли бурьяном.
А теперь я хочу обязательно упомянуть Ивана Алексеевича Бунина.
Кстати, вы знаете, что он тоже любил гулять по кладбищам?
В 1967 и 1981 гг. поэтесса и прозаик Ирина Владимировна Одоевцева выпустила мемуары "На берегах Невы" и "На берегах Сены", где описала свои воспоминания о встречах и людях. И вот часть ее беседы с Иваном Алексеевичем в Париже:
— Меня всегда, как ни странно, тянуло к кладбищам, — заявляет он, и неожиданный переход от Нобелевского лауреата к кладбищам слегка сбивает меня с толку. И пугает. Неужели он опять начнет о смерти?
Но он продолжает деловито:
— Сколько я их на своем веку перевидал. И даже писал о них. Помните мой рассказ о могиле Терезы-Анжелики Обри — богини Разума?
— Да, я помню. Я ходила на Монмартрское кладбище и отыскала ее, прочитав ваш рассказ.
— Вот это хорошо, — одобряет он. — Если даже не ходили, а только сейчас выдумали, чтобы доставить мне удовольствие, то и это хорошо.
— Нет. Честное слово, ходила.
Он кивает.
— Что ж, верю. — И, сделав паузу: — А страсть к кладбищам — русская, национальная черта. Страсть к кладбищам очень русская черта. В праздничные дни провинциальный город — ведь вы, и как это жаль, совсем не знаете русской провинции — великодержавный Санкт-Петербург — как будто все в нем одном. На праздниках на кладбище фабричные всей семьей отправлялись — пикником — с самоваром, закусками, ну и, конечно, с водочкой. Помянуть дорогого покойничка, вместе с ним провести светлый праздник. Все начиналось чинно и степенно, ну, а потом, раз, как известно, веселие Руси есть пити, напивались, плясали, горланили песни. Иной раз и до драки и поножовщины доходили, до того даже, что кладбище неожиданно украшалось преждевременной могилой в результате такого праздничного визита к дорогому покойничку.
Далее, по этим воспоминаниям, Бунин приводит любопытную историю про кладбище и одного своего знакомого, однако она слишком длинна, чтобы здесь ее целиком цитировать. Почитайте в сети.
А вообще, именно на Старом кладбище Иван Алексеевич хоронил героев своих рассказов. Вот так начинается рассказ "Легкое дыхание":
"На кладбище над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий. Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста. В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская".
А так поэтически, живописно автор сравнивает похороны в Париже и похороны в России, и пишет о некрополе в рассказе "Последний час":
"Монастырская улица — пролет в поля и дорога: одним из города домой, в деревню, другим — в город мертвых. В Париже двое суток выделяется дом номер такой-то на такой-то улице изо всех прочих домов чумной бутафорией подъезда, его траурного с серебром обрамления, двое суток лежит в подъезде на траурном покрове столика лист бумаги в траурной кайме — на нем расписываются в знак сочувствия вежливые посетители; потом, в некий последний срок, останавливается у подъезда огромная, с траурным балдахином, колесница, дерево которой черно-смолисто, как чумной гроб, закругленно вырезанные полы балдахина свидетельствуют о небесах крупными белыми звездами, а углы крыши увенчаны кудреватыми черными султанами — перьями страуса из преисподней; в колесницу впряжены рослые чудовища в угольных рогатых попонах с белыми кольцами глазниц; на бесконечно высоких козлах сидит и ждет выноса старый пропойца, тоже символически наряженный в бутафорский гробный мундир и такую же треугольную шляпу, внутренне, должно быть, всегда ухмыляющийся на эти торжественные слова: Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis (Дай им вечный покой, господи, и да светит им вечный свет). — Тут все другое. Дует с полей по Монастырской ветерок, и несут навстречу ему на полотенцах открытый гроб, покачивается рисовое лицо с пестрым венчиком на лбу, над закрытыми выпуклыми веками. Так несли и ее.
На выезде, слева от шоссе, монастырь времен царя Алексея Михайловича, крепостные, всегда закрытые ворота и крепостные стены, из-за которых блестят золоченые репы собора. Дальше, совсем в поле, очень пространный квадрат других стен, но невысоких: в них заключена целая роща, разбитая пересекающимися долгими проспектами, по сторонам которых, под старыми вязами, липами и березами, все усеяно разнообразными крестами и памятниками. Тут ворота были раскрыты настежь, и я увидел главный проспект, ровный, бесконечный. Я несмело снял шляпу и вошел. Как поздно и как немо! Месяц стоял за деревьями уже низко, но все вокруг, насколько хватал глаз, было еще ясно видно. Все пространство этой рощи мертвых, крестов и памятников ее узорно пестрело в прозрачной тени. Ветер стих к предрассветному часу — светлые и темные пятна, всё пестрившие под деревьями, спали".
Чтобы уже закончить и сам рассказ, и историю взаимодействия Бунина с кладбищами, отмечу, что первым опубликованным произведением будущего Нобелевского лауреата было стихотворение "Над могилой С. Я. Надсона", которое напечатали в журнале "Родина" в феврале 1887 года (Бунину на тот момент было всего 16 лет). Приведу его полностью:
Угас поэт в расцвете силы,
Заснул безвременно певец;
Смерть сорвала с него венец
И унесла под свод могилы.
В Крыму, где ярки неба своды,
Он молодые кончил годы.
И скрылись в урне гробовой
Его талант могучий, сильный,
И жар души любвеобильной,
И сны поэзии святой!..
Он мало жил, но благородно
Служил искусству с детских лет;
Он был поэт, душой поэт,
А не притворный, не холодный;
Могучей силой песнопенья
Он оживлял мечты свои;
В нем сердце билось вдохновеньем
И страстью искренней любви!
Корысть и ненависть глубоко
Он благородно презирал...
И, может быть, удел высокий
Его в сей жизни ожидал!..
Но ангел смерти быстрокрылый
Его уста оледенил,
И камень с надписью унылой
Его холодный труп сокрыл.
Умолк поэт... Но вечно будет
Он жить в преданиях времен,
И долго, долго не забудет
Отчизна лиры его звон!
Она должна теперь цветами
Гробницу юноши повить
И непритворными слезами
Его могилу оросить!
«Спи ж тихим сном!» — скажу с тоскою
И я, вплетая лепесток
Своей неопытной рукою
В надгробный лавровый венок.
И хотя сам Иван Алексеевич Бунин в итоге упокоился на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в предместье Парижа, как и сотни других наших соотечественников, но этот скромный маленький некрополь в Ельце, кажется, на каждом шагу напоминает о творчестве этого писателя.
Что ж, с историей некрополя мы разобрались. Оставляю до следующей поездки истории о людях, которые здесь похоронены. Будет повод вернуться.
Спасибо за внимание.
Традиционная теперь реклама канала в ТГ: тык.
