ГОГОЛЬ Николай Васильевич (1809-1852)
Из всего многообразия литературы о Г., созданной русскими эмигрантами первой волны, наиболее значимы книги К.В.Мочуль-ского "Духовный путь Гоголя" (1934), В.В.Зеньковского "Н.В.Гоголь" (1961) и В.В.Набокова "Николай Гоголь" (1944). Они во многом определили гоголеведческую мысль не только на Западе, но и в России. Наряду с этими фундаментальными исследованиями есть целый ряд менее объемных трудов, которые также внесли свой вклад в изучение жизни и творчества великого русского писателя. Это работы тех же Мочульского и Зеньковского, С.Л.Франка, Г.В.Флоровского, И.А.Ильина, Д.М.Чижевского, П.М.Бицилли, В.Н.Ильина. Назовем еще публикации Б.К.Зайцева, В.Ф.Ходасевича, А.М.Ремизова, Г.И.Газданова, Г.А.Мейера, Ю.П.Анненкова, А.Л.Бема, Р.В.Плетнева, игумена Константина (Зайцева) - статьи, в которых имеются полезные для науки о Г. наблюдения. (Нашу библиографию "Гоголь в литературе Русского зарубежья" см. в кн.: Гоголеведческие студии. Нежин, 1999. Вып. 4). Заметим, что почти все писавшие о Г. в эмиграции как одним из важнейших источников пользовались книгой В.Вересаева "Гоголь в жизни" (М.-Л., 1933), которая не содержит документов в необходимой полноте. Гоголиана русской эмиграции обследована далеко не полностью. Есть исследования Д.А.Моисеева "Н.В.Гоголь как писатель-христианин в оценке Русского зарубежья" (Духовный мир. Вып. 3. Сергиев-Посад, 1996), А.С.Евтихиевой "Гоголь в критике Русского зарубежья" (кандидатская диссертация,защищенная в Московском университете в 1999).
В основание своего исследования "Духовный путь Гоголя" (Париж: YMCA-Press, 1934; переизд. в кн.: Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995) К.В.Мочульский положил слова писателя, высказанные в письме к матери в 1844: "Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора". В то время, когда писалась книга, проблема духовной эволюции Г. не была разработана, если не считать немногочисленных попыток, из которых выделяется ранняя работа В.В.Зеньковского "Н.В.Гоголь в его рели-
гиозных исканиях" (Христианская мысль. Киев, 1916. № 1-3, 5, 7, 8, 10, 12). Писательская сторона натуры Г. как бы заслоняла от взоров исследователей его духовный облик. Мочульской своей небольшой
книгой опроверг укоренившиеся в литературоведении ложные концепции личности Г. Несмотря на некоторые спорные мнения, встречающиеся в книге, ее значение для гоголеведения остается важным по сей день. Считая Г. не только великим художником, но и учителем нравственности, христианским подвижником, Мочульский ставит целью своего исследования оценку религиозного подвига писателя. Книга состоит из предисловия, десяти глав и заключения. Говоря о детстве Г., автор делает ряд замечаний, касающихся в первую очередь особенностей его духовного облика.Мочульской своей небольшой
книгой опроверг укоренившиеся в литературоведении ложные концепции личности Г. Несмотря на некоторые спорные мнения, встречающиеся в книге, ее значение для гоголеведения остается важным по сей день. Считая Г. не только великим художником, но и учителем нравственности, христианским подвижником, Мочульский ставит целью своего исследования оценку религиозного подвига писателя. Книга состоит из предисловия, десяти глав и заключения. Говоря о детстве Г., автор делает ряд замечаний, касающихся в первую очередь особенностей его духовного облика. "Гоголь не принадлежал к тем избранным, которые рождаются с любовью к Богу, - пишет Мочульский, - патриархальная религиозность, окружающая его детство, осталась ему чуждой и даже враждебной. Вера должна была прийти к нему другим путем, не от любви, а от страха" (Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. С.8). Из этого положения исследователь делает вывод: "В душе Гоголя первичны переживание космического ужаса и стихийный страх смерти..." (с.9). Эта мысль автора книги нашла отклик у других русских литературоведов-эмигрантов (Ульянов Н. Арабеск или Апокалипсис? // НЖ. 1959. № 57).
Размышляя о юношеской поре жизни Г., Мочульский приводит факт духовного предчувствия писателем своего предназначения: "С лицейской скамьи он былвдохновляем таинственной уверенностью в своем "служении" (с.10). В главе, посвященной петербургскому периоду жизни Г., автор подчеркивает веру Г. в "особое, преимущественное попечение о нем Промысла Божия" (с.11). Обращаясь к "Вечерам на хуторе близ Диканьки", Мочульский замечает, что главное в книге - действие демонических сил в жизни человека. Тем не менее, как пишет Мочульский, "Гоголь единодушно был признан замечательным юмористом. Ему дорого пришлось расплачиваться за эту быструю славу. Звание юмориста осталось приклеенным к писателю на всю жизнь". И когда Г. "перестал смешить и заговорил о Боге, никто не поверил, что комический писатель может быть учителем" (с.13). Новые сборники Г. -"Миргород" и "Арабески" - по мнению Мочульского, знаменуют собой "окончательный разрыв с народной фантастикой". В них "ощущение безнадежности и обреченности расширяется и углубляется. Гоголь по-прежнему видит мир во власти темных сил и с беспощадной наблюдательностью следит за борьбой человека с
дьяволом. За исключением "Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" все повести кончаются гибелью героев" (с.15). Еще одно важное наблюдение Мочульского - о воплощении у Г. личных и интимных переживаний в художественные образы. Один из первых рецензентов книги Б.П.Вышеславцев писал по этому поводу: "Он <Гоголь> преодолевал в себе все страшное и отвратительное содержание своего подсознания, и не только своего, а и коллективного подсознания посредством художественной объективации. Все страсти, все поползновения он заключал в реальные фигуры, над которыми смеялся и издевался: "если бы кто видел те чудовища, которые выходили из-под пера моего, он бы точно содрогнулся". В художественной объективации заключается великое освобождение души, великое преодоление ее подсознательных сил" (СЗ. 1934. № 56. С.428).
Автор книги пытается обрисовать религиозное мировоззрение Г. Он считает его эсхатологичным. "Антихрист и теперь уже рождается частично, - передает Мочульский сказанное Г., - он воплощается в людях, овладевая их душами. Психика человека -единственный путь проникновения в мир злого начала. Художник, ставший орудием антихриста и замоливший свой грех в суровом монашеском подвиге, говорит сыну: "Дивись, сын мой, ужасному могуществу беса. Он во все силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в самое вдохновение художника" (с.17). В этих словах, полагает Мочульский, поставлена коренная проблема искусства. Г. впервые подвергает сомнению самодовлеющую ценность творчества, однако он еще верит в его благотворное действие на человеческую душу.
Говоря о мировоззрении Г., Мочульский считает его дуалистичным. Для Г. "существуют две действительности: одна -действительность искусства, мечты, идеала, воображения; другая -"ужасная действительность" ("Портрет") или "ужасная жизнь" ("Невский проспект"). Гоголь-человек аскетически отвергает злой мир. Гоголь-писатель отрицает всякий реализм в искусстве и советует художнику под страхом гибели своей души не покидать заоблачных пространств поэтического вымысла" (с.18). Противопоставление искусства "ужас-ной жизни" символизирует противопоставление этой ("ужасной") жизни - вечной жизни. Характеристику петербургского периода жизни Г. Мочульский
заканчивает попыткой восстановить картину внутреннего перелома, произошедшего в 1836 и побудившего писателя покинуть Россию и пуститься в скитания по Европе. По поводу разочарования Г. относительно постановки "Ревизора" исследователь предлагает следующую гипотезу: "Нельзя ли предположить, что Гоголь рассчитывал, может быть полусознательно, что "Ревизор" произведет какое-то немедленное и решительное действие?" (Примечательно, что эту мысль прот. В.В.Зеньковский разовьет в своей книге уже не как предположение, а как утверждение.) Однако эффекта, ожидавшегося Г., не последовало.
Разочарование вызывает в авторе душевный перелом, - пишет Мочульский, - совпадающий с отъездом за границу и знаменующий новую эру в его жизни" (с.21). Г. покидал Россию, чувствуя себя непризнанным пророком, но именно в эту пору у него "родилось сознание, что он национальный русский писатель" (с.22). Начинается "римская эпоха" в жизни Г., как говорит Мочульский, "история медленной влюбленности Гоголя в Рим и погружения души в чистый эстетизм". Не обходит автор и вопроса об отношения Г. к католичеству. По его словам, Г. никогда не думал о перемене веры: "католические церкви и богослужения пленяли его прежде всего эстетически"; "Рим способствовал усилению в нем религиозности, но она носила эстетически-мистический характер и была чужда всякой догматики" (с.22-23).
Летом 1840 за границей Г. пережил кризис, связанный с кончиной молодого графа Иосифа Виельгорского. Тяжко болея и считая себя умирающим, он даже составил завещание. Вот что пишет об этом Мочульский: "Кризис 40 года если не вызван, то тесно связан со смертью Виельгорского: столкнувшись впервые лицом к лицу со смертью, Гоголь увидел ее уже не в ореоле народной мифологии или романтической фантастики, а в простой и страшной действительности". И далее автор приходит к заключению: "Нельзя до конца понять дальнейший мистико-аскетический путь Гоголя, если не помнить, что для него в один прекрасный день от всего мира понесло "запахом могилы" (с.24). Избавившись от своего телесного недуга, Г., по Мочульскому, едва не впал в еще более опасный недуг -духовный. Исцеление стало для него "источником соблазна и невообразимых страданий", суть которых заключалась в том, что "посланное ему откровение вызывает в нем не смирение, а гордыню. Он и раньше чувствовал себя избранником, отмеченным особой
заботой Промысла, а теперь впадает в явный соблазн: ему кажется, что он пророк, святой, почти мессия" (с.25-26). Можно сказать, что с этого времени и начинается духовное возрождение Г. Вся его предшествующая жизнь была скорее подготовкой к этому. Он встает на путь духовного самовоспитания. Основой "душевного дела" для него становится церковность. "Гоголь, - пишет Мочульский, -придает большое значение посещению церковных служб, говению, исполнению обрядов". В этот период он "нуждается в твердости устава, канона", чтобы разобраться в своей душевной жизни, ему необходим "камень веры" (с.28). Меняются взгляды Г. на искусство: "чтобы творить красоту, нужно самому быть прекрасным; художник должен быть цельной и нравственной личностью; его жизнь должна быть столь же совершенна, как и его искусство. Служение красоте есть нравственное дело и религиозный подвиг". Теперь, "чтобы закончить "Мертвые души", автору нужно стать праведником", -делает вывод Мочульский. - Такова основная идея Гоголя, ей он принес в жертву свой талант и свою жизнь" (с.29). Биограф приходит к заключению, что у Г. "образ художника и образ человека сливаются воедино. Двойным смыслом звучат слова "подвиг" и "поприще": аскетический путь и создание поэмы - единая лестница, ведущая к Богу". Мировоззрение Г., считает автор, - "законченно и глубоко духовно" (с.29-30).Разбор книги "Выбранные места из переписки с друзьями" Мочульский начинает с признания гениальности Г. не только в литературе, но и, как он выражается, в "нравственной области". Именно в этом, считает автор, Г. был "гениально одарен; ему было суждено круто повернуть всю русскую литературу от эстетики к религии, сдвинуть ее с пути Пушкина на путь Достоевского". Это важнейшее положение книги Мочульского. По его мнению, все черты, характеризующие великую русскую литературу, были намечены Г.: "ее гражданственность и общественность, ее боевой и практический характер, ее пророческий пафос и мессианство". "Сила Гоголя была так вели-ка, - пишет Мочульский, - что ему удалось сделать невероятное: превратить пушкинскую эпоху нашей словесности в эпизод, к которому возврата нет и быть не может" (с.37). Последнее утверждение автора оспорил один из рецензентов книги П.М.Бицилли: "С точки зрения истории - пушкинский период, конечно, эпизод. Но сам Пушкин? Если поставить вопрос так, сразу
видна его сложность" (Путь. 1934. № 45. С.78). Пытаясь резюмировать систему взглядов Г., Мочульский пишет: "Этическая гениальность автора "Переписки" заключается в небывалой силе и напряженности его нравственного сознания. Каждый человек обладает нравственной интуицией, различением добра и зла; у Гоголя она граничила с ясновидением, с пламенным вдохновением библейских пророков... Для него зло - не абстрактное понятие, а онтологическая сущность; он был подлинно и ортодоксально верующим человеком, а следовательно, реалистом" (с.37). Слова Г. "Диавол выступил уже без маски в мир" из главы "Светлое Воскресенье", по Мочульскому, "нужно понимать в самом прямом смысле: если же не принять мистического реализма Гоголя, то уж дальше идти за ним нельзя. Тут основа всего его мировоззрения" (с.37-38). Многие идеи Г. носят отпечаток христианского учения. "Религия Гоголя - пишет Мочульский, - соборная. Люди -братья, живущие друг для друга, связанные общей виной перед Господом". В этой гоголевской идее соборности, считает автор, раскрывается "глубочайшая истина восточного православия" (с.39). Вместе с тем Мочульский подвергает критике психологическую и социологическую стороны книги Г. Вот несколько суждений: "Психологическая теория зла как искажения добра, изложенная в "Переписке", оказалась холодной утопией"; "Идеальный социальный уклад представлялся ему в форме патриархального крепостного права и натурального помещичьего хозяйства" (с.41). Гоголевскую программу государственного строительства Мочульский называет "экономическим утопизмом" (с.42). Исследователь отмечает в мировоззрении Г. черты средневековья. Некоторые его утверждения он находит "вполне в духе феодального строя". В завершение своей критики Г. в этом вопросе Мочульский говорит об известном письме Белинского к Г., называя его "манифестом русской революции", в котором "благородный и справедливый пафос свободы и человечности был незаконно соединен с борьбою против церкви и религии" (с.44). Неприятие "Выбранных мест из переписки с друзьями" поразило Г. "От упоения собственным величием он с невероятной быстротой переходит к полному самоуничижению" (с.45). Мочульский утверждает, что в середине 1840-х Г. переживает кризис религиозный. "Он начинает сомневаться в самом интимном и святом - в своей близости ко Христу, в своей любви к Богу". Критик
констатирует: "Гоголь вступает в последний круг своего ада - в пустыню богооставленности" (с.47). Согласно святоотеческому учению, лишь тогда у христианина появляется чувство смирения и видение своих грехов, когда он пройдет через горнило искушений. Плодом этой борьбы бывает мирное состояние духа. Не случайно последний период жизни Г. Мочульский характеризует как "духовное просветление". По его словам, зима 1848/49 была для Г. временем "аскетического очищения жизни и душевного просветления" (с.49).Мочульский едва ли не первым попытался непредвзято прояснить вопрос об отношениях Г. и протоиерея Матфея Константиновского. "В религиозном возрождении Гоголя главная роль принадлежит о. Матвею, - утверждает он и характеризует ржевского священника как "простенького, застенчивого, ничем не замечательного уездного батюшку" (с.49-50). Вопреки мнению Мережковского, утверждавшего, что отец Матфей явился причиной гибели таланта Г. (Мережковский Д. Гоголь и черт. Исследование. М., 1906), Мочульский приходит к противоположным выводам: "Гоголь сразу почувствовал духовную высоту этого скромного батюшки ... Отец Матвей осудил "Переписку" за отсутствие в ней подлинного христианского смирения и за претензию автора на вселенское учительство. Он стал влиять на Гоголя, стараясь приблизить его к евангельскому идеалу и углубить его внутреннюю жизнь. О. Матвей своими наставлениями и молитвами помог Гоголю пережить кризис" (с.51). Духовный облик позднего Г. Мочульский обрисовывает проникновенными словами: "К концу жизни Гоголь представляется нам духовно просветленным, радостным, внутренне удовлетворенным". Под влиянием бесед с оптинскими монахами и чтения духовно-аскетической литературы ему "открывается новый образ христианства" (с.55). Вершиной духовного пути писателя исследователь считает слова Г., сказанные им в письме к В.А.Жуковскому за три недели до кончины: "Помолись обо мне, чтобы работа моя была истинно добросовестна и чтобы я хоть сколько-нибудь был удостоен пропеть гимн красоте небесной". В этих торжественных словах, заключает Мочульский, - "увенчание дела всей жизни" Г. (с.56). Говоря о причинах смерти Г. и догадках биографов на этот счет, Мочульский высказывает такое предположение: "Гоголю было послано свыше откровение о смерти,
он перестал бороться за жизнь, последние драгоценные дни употребил на христианское приготовление к великому таинству" (с.57). Что же касается
сожжения Г. рукописей второго тома "Мертвых душ", то Мочульский отвергает мнение, что писатель был недоволен эстетической стороной своего создания. "В событии этом есть тайна, которая навсегда останется тайной", - говорит он и несколько далее прибавляет: "Несомненно, что Гоголь совершил сожжение в состоянии умоисступления; очнувшись, он раскаивался в нем и плакал" (с.57, 59). Подводя итоги своему исследованию, Мочульский замечает: "Жизнь Гоголя полна таинственного смысла и трагического величия. Прав Иван Аксаков, сказавший о Гоголе: Жизнь его представляет такую великую, грозную поэму, смысл которой останется долго неразгаданным" (с.59).Тем не менее "Гоголь как мыслитель еще больше закрыт от нас его художественным творчеством, чем это можно сказать о Ф.М.Достоевском". Эта мысль получит развитие в статье Зеньковского "Гоголь и Достоевский" (О Достоевском. Т. 1. Прага, 1929). Г. вплотную подошел к основным темам русской религиозной философии, — и прежде всего теме "воцерковления жизни" (с.28). "Не принадлежа ни к славянофилам, ни к западникам, — пишет Зеньковский, — подходя к проблемам культуры иначе, чем все его современники, Гоголь отдал дань внешней критике Запада, но и здесь он впервые. поднялся до широких обобщений; но еще важнее то, что Гоголь видел во внутреннем мире Запада". Зеньковский считает Г. "пророком" православной культуры, — отсюда и глубокая критика современности в его произведениях. Во взглядах на Россию и Запад Г. не во всем соглашался со своими
друзьями-славянофилами. Он смотрел на Запад, как и на Россию, с религиозной точки зрения. По мнению Зеньковского, "Гоголь остался непревзойденным в религиозном восприятии Запада. ни в ком не было такого глубокого непосредственного ощущения религиозной неправды современности"; "Эсхатологические переживания едва ли не впервые зазвучали в русской литературе у Гоголя" (с.37).
В первом томе "Истории русской философии" (Париж, 1948) раздел о Г. Зеньковский предваряет словами: "Гоголя можно без преувеличения назвать пророком православной культуры. В этом выразилось его участие в развитии русской философской мысли" (Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1. Ч. 1. С.186). "Нет никого в истории русской духовной жизни, — продолжает далее исследователь, — кого бы можно было поставить в этом отношении рядом с Гоголем, который не только теоретически, но и всей своей личностью, мучился над темой о соотношении Церкви и культуры" (с.187). По словам Зеньковского, Г. "не только обогатил русскую литературу гениальными созданиями, но и внес в русскую жизнь ту тему, которая доныне является одной из центральных тем русских исканий, — о возврате культуры к Церкви, о построении нового церковного мировоззрения — о "православной культуре" (с.189). У Г. "мы находим много глубоких размышлений о западной культуре, но не в этом основной смысл построений Гоголя, а в утверждении, что в Православной Церкви "заключена возможность разрешения всех
вопросов, которые ныне в такой остроте встали перед всем человечеством". Это и есть та новая мысль, которая стала исходным пунктом целого ряда русских мыслителей" (с.192).
