Глава 8
– Эллина Родионовна, это вы? Это вы, доктор? – мужчина сидит на койке, рядом на полу собака. Открываю дверь, и оба поворачивают ко мне головы. Только лабрадор видит, даже хвостом виляет (узнала, кажется), а вот пациент…
– Здравствуйте, Максим Петрович, – приветствую его как можно оптимистичнее, поскольку лицо мужчины выражает крайнюю степень волнения. Он нервно теребит поводок собаки, хотя мог бы давно её отпустить.
– Здравствуйте! – он растягивает рот в улыбке. – Я опять ничего не вижу. Прикоснитесь ко мне ещё раз, пожалуйста. У вас целебные руки.
– Смотрите прямо, Максим Петрович, – прошу пациента, а сама беру барабан Кэтфорда и кручу перед его лицом. Эта хорошая вещь работает в ста процентах случаев: помогает выявить мнимых ослепших. Случаются у нас такие. Чаще всего это молодые мужчины, которые не хотят служить в армии. Им кажется, что достаточно прикинуться слепым, и врачи поведутся на их уловки. Особенно много было желающих «откосить» в прошлом году, когда началась мобилизация.
Но в данном случае понимаю: больной не обманывает.
Свечу ему в глаза фонариком – никакой реакции.
– Прикоснитесь ко мне, доктор. Как в тот раз, пожалуйста, – он протягивает руки, нащупывает мою ладонь и прикладывает себе ко лбу.
Я позволяю ему это сделать, но пребываю в некотором замешательстве. Он, случайно, умом не тронулся? Или правда поверил в исключительность моих прикосновений? Уверовал, будто я исцеляю этим? Медсестра Катя, которая стоит рядом, видит мой чуть растерянный взгляд и пожимает плечами. Мы не спешим осуждать Максима Петровича. В нашей работе чудеса случаются.
Вам будет интересно! Мой новый роман!
Пока трогаю чуть горячий лоб, больной сидит с плотно сжатыми веками. Потом резко их раскрывает…
– Ещё разок.
– Везём на МРТ, – говорю медсестре.
– Ещё раз! Пожалуйста! Ещё разочек! Попробуйте, а? – умоляет мужчина.
– Максим Петрович, – говорю спокойно, – не волнуйтесь. Давайте сделаем сначала МРТ, а потом я снова потрогаю вашу голову. Хорошо?
Он нехотя соглашается.
– А вот собаку придётся оставить здесь, ей в отделение диагностики нельзя. Сюда тоже, в принципе…
– Прошу вас, Эллина Родионовна, – говорит больной. – Она единственная живая душа в моей жизни. У меня больше никого нет. Жена давно ушла, забрала с собой детей. Я живу один, и Марта – мой единственный друг.
– Хорошо, я попрошу, чтобы за ней присмотрели.
Максим Петрович благодарит, а я иду проведать, как там жертва насильника.
Грустит. Отрешённо смотрит в сторону, пока накладываю шов на глубокую царапину на правой руке.
– Сейчас придёт травматолог, осмотрит вашу лодыжку. А потом мы положим вас на обследование.
– Они так расстроятся…
– Кто?
– Я пою в церковном хоре, – поясняет Галина Николаевна. – Мы собираемся каждое утро в воскресенье. Вы знаете, как красиво звучат песнопения? Особенно утром, когда солнечные лучи только начинают пробиваться через окна храма, освещая то один лик, то другой… Сквозь них проскальзывают, вздымаясь вверх, тёплые струи воздуха от горящих свечей и лампад. У меня всегда в такие моменты ощущение, что Бог слышит наши голоса…
– Я уверена, ваши коллеги поймут ваше отсутствие.
– Теперь уже поздно искать мне замену, – грустно говорит Галина Николаевна.
– Из-за этого вам не нужно волноваться. Уверен, настоятель храма вас простит. Вы пережили кошмар.
– Не хочу об этом вспоминать.
– И не надо.
Старушка глубоко вздыхает.
– Мне так тяжело… Во мне столько злости. Я ненавижу его. Кто бы он ни был. Знаю, что надо простить, как к этому призывает Священное Писание. Но… не могу справиться со своим чувством.
– Это естественная реакция, – говорю я. – Если бы сама оказалась на вашем месте, то думала и чувствовала точно также.
«Господи, пронеси мимо меня чашу сию», – думаю при этом.
– Так не должно быть, – рассуждает Галина Николаевна. – Я должна простить.
– Вы никого не должны прощать, – отвечаю ей. – Он это сделал. А не вы.
– Ненавистью этого не искоренить.
– Боюсь, этого не искоренить ничем, – замечаю, вспомнив тот случай с Романом Шварцем. Если бы полиция нашла преступника, и суд назначил ему наказание, другое дело. А так, выходит, что где-то шляется псих, способный просто так избить человека до беспамятства.
Заканчиваю перевязку (это могла бы сделать и медсестра, но мне самой захотелось хотя быть немного приободрить старушку и жаль, что не вышло), потом поднимаюсь в отделение функциональной диагностики. Там встречаю Ольгу Ромашину. Она готова пояснить результаты МРТ Максима Петровича.
– У музыканта довольно запущенная краниофарингиома, – она показывает на снимке. – Вот здесь она давит на зрительный перекрест головного мозга.
– Отсюда и слепота, – делаю вывод.
– Судя по размерам, она растёт много лет.
– Как же тогда объяснить временный возврат зрения?
– Мозг иногда показывает фокусы, – улыбается коллега.
– Черепная травма могла это вызвать?
– Может быть, она возбудила зрительную память?
– Нет, он видел, уж поверьте. Я была тому свидетелем, – отвечаю Ромашиной.
Она смеётся.
– Не знаю, что вам сказать. Судя по снимкам, пациент лет 5-7 должен быть абсолютно слеп.
– Просто удивительно.
После получения результатов возвращаюсь в палату, где меня дожидается Максим Петрович. Он полулежит на койке, на его ногах пристроилась Марта.
– Эллина Родионовна, – говорит больной, едва отворяю дверь.
Подхожу к нему.
– Как вы узнали, что это я?
Музыкант улыбается.
– Когда один орган чувств перестаёт работать, другие обостряются. Я узнал вас по шагам, они лёгкие, вы будто парите над землёй. А ещё по запаху. Сколько месяцев вашему малышу?
Я краснею. Неужели от меня так сильно пахнет молоком? Боже, как неудобно…
– Вы смутились, изменилось дыхание, – улыбается Максим Петрович. – Не нужно. От вас так приятно пахнет маленьким ребёнком. Сложный аромат из грудного молока, массажного масла, стирального порошка и чего-то ещё. Ах, ну конечно, – улыбка становится ещё шире, – это парфюм. Простите, что так много болтаю. Так что показал МРТ?
Прочищаю горло, поскольку всегда сложно озвучить пациенту плохую новость.
– У вас большая опухоль мозга. Она вызвала слепоту. Её можно оперировать, но из-за размера и расположения вряд ли будет возможность удалить целиком. Хотя такая возможность не исключается. Однако, если добавить облучение, есть надежда на полное выздоровление.
– И я снова буду видеть? – спрашивает Максим Петрович, затаив дыхание.
Господи, сколько надежды в этом голосе!
– После удаления опухоли и лучевой терапии этой возможности исключать нельзя. Хотя и маловероятно.
Музыкант улыбается.
– Было маловероятно, что я прозрел сегодня.
– Даже с точки зрения медицины невозможно, – замечаю в ответ.
– Знаете, я сегодня весь день провёл в парке. Просто смотрел. Как качаются ветви на ветру. Падают капли дождя в лужу, играют дети, проезжают мимо машины. Это красиво, правда?
– Да…
– Поверьте, даже в таких мелочах заключена вся красота нашего мира, – говорит Максим Петрович. – Так когда операция?
– Если вы…
– Да. Согласен.
– Хорошо. Я спрошу в отделении хирургии, когда они смогут вас принять, и там же назначат дату.
– Спасибо вам, – искренне говорит Максим Петрович.
– Пожалуйста, – отвечаю и ухожу, скрывая разочарование. Он мне симпатичен, только… жаль, что едва ли снова будет видеть.
Чтобы хоть как-то приободриться, иду в терапевтическое отделение, куда перевезли Лилию. Девочка сидит и бодро шлёпает пальцами по клавиатуре ноутбука. Если бы не кислородная канюля, – типичный подросток, а никакая не пациентка.
– Здравствуй, ну что, помогает тебе ноутбук? Чем занимаешься?
Лилия улыбается в ответ и печатает, а нейросеть сразу же озвучивает её слова:
– Ищу любовь в интернете, – и смеётся.
– Тебе не рановато ли в 12 лет любовь искать? – спрашиваю с улыбкой.
– Мне почти 13, – отвечает Лилия через компьютер. – А ещё мне один мальчик из десятого класса нравится.
Качаю головой. Хотя о чём я? Сама-то когда влюбилась в Никиту Гранина? Была примерно в том же возрасте, что Лилия.
– Я хочу объяснить, что тебя сегодня ждёт. Мы опять отвезём тебя в операционную для контрольного вмешательства.
Девочка пытается что-то сказать, но лишь молча шевелит губами. Прошу её напечатать. Она недовольно качает головой, закатывает глаза.
– А операция на связках?
– Да, доктор Заславский обсудит с тобой различные варианты. Но сейчас главное – твоя нога. Я зайду проведать тебя завтра, ладно?
– Мне нужен мой голос, доктор, – вижу на мониторе.
Лилия складывает руки в молитвенном жесте.
– Мы очень постараемся.
Покидаю маленькую пациентку. Да, задержалась она здесь. После того, как её отключили от аппарата ИВЛ, выяснилось, что во время аварии была повреждена гортань. Сразу это заметить было практически невозможно – на всё может показать даже наша навороченная функциональная диагностика. Всё выяснилось, когда Лилия не смогла говорить. Значит, теперь ей предстоит ещё одна операция, – на связках. Но прежде надо поговорить с Заславским.
Нахожу его в кабинете.
– Валерьян Эдуардович, день добрый! – приветствую коллегу. – Вы ещё здесь? А почему не занимаете кабинет главврача?
– И ты туда же, Элли, – устало усмехается хирург. – Все только и спрашивают, когда я перееду. Вам что, не терпится увидеть меня в новом кресле? Мне, если честно, и вот это, – он хлопает ладонями по подлокотникам простенького офисного кресла, обтянутого чёрной тканью, – устраивает.
– А у главврача большое, кожаное, – улыбаюсь заманчиво.
– Спасибо, подумаю. Что тебя привело в мои пенаты?
– Та девочка, Лилия. Ей повезло, что она выжила в той страшной аварии, в которой погибла её мама. Необычайно стойкая девочка. Поэтому я и попросила осмотреть её горло.
– Элли… у меня расписание операций – на год вперёд, не считая экстренных, – устало говорит Заславский.
– Валерьян Эдуардович, я вас очень прошу.
Тяжело вздыхает и говорит:
– Элли, ради тебя. Хорошо, я постараюсь включить Лилию в расписание, тебе сообщу.
– Спасибо! Спасибо! – подпрыгиваю от радости, как маленькая девочка, и уношусь прочь, слыша, как Заславский раскатисто смеётся в след.
Возвращаюсь в кабинет и устало плюхаюсь в кресло. В голову приходит одна очень неприятная мысль: если Гранина посадят, значит, мне и судиться с ним из-за Олюшки не придётся? На несколько секунд в душе просыпается радость. Но тут же гашу её силой воли. Нельзя так. Человек попал в беду. Не верю, что Никита настолько глуп и жаден, чтобы оказаться в подобной ситуации. Его паша – да, был тот ещё коррупционер. Но его сын… «А ведь много лет прошло, он мог измениться», – подсказывает рациональное начало в голове.
– Эллина Родионовна, там странная пациентка поступила, – вдруг появляется Альбина Тишкина.
– Что в ней странного?
– Она пожилая и заговаривается, – сообщает медсестра.
– Пусть Береговой займётся. Или Званцева. Ну, кто там дежурит?
– Они очень заняты, – поясняет администратор.
– Хорошо, – вздыхаю и иду осматривать больную.
Мой новый роман. Бесплатно!
