Глава 7
У нас с Машей непроизвольно раскрылись рты. Смотрим на Данилу, ресничками хлоп-хлоп, как две куклы неговорящие.
– Ты пошутил, да? – первой прихожу в себя.
– Даня, так не шутят, – журит его Маша.
– Да не шучу я! – Береговой подходит, бесцеремонно отодвигает меня от ноутбука, что-то печатает на нём, а потом рукой показывает на монитор.
– Вот, смотрите!
Мы жадно вчитываемся в строки. Из них становится понятной картина случившегося. Оказывается, когда сотрудники ФСБ пришли к депутату в кабинет, тот премило беседовал с неким гражданином. Обоих, что называется, «положили мордами в пол», скрутили и стали проводить обыск. Долго искать не пришлось: в платяном шкафу, на самом низу, обнаружилась чёрная спортивная сумка, набитая пачками денег.
Когда Мураховского спросили, откуда они взялись в его кабинете, он недолго думая кивнул на Гранина и сказал:
– Вот он принёс.
Никита возмутился, мол, я вообще ни при чём, это наглая ложь и всё такое. Но кто станет слушать человека, лежащего на полу в наручниках под прицелом нескольких автоматов? Словом, сотрудники контрразведки всё зафиксировали, сфотографировали и на видео записали, а потом отвезли обоих задержанных в следственный изолятор ФСБ. Причём не в местный, а сразу – самолётом – в Москву. Так и Мураховский, и Гранин оказались в «Матросской тишине».
Теперь обоих проверяют, допрашивают и всё такое прочее.
– Зачем же он оболгал Никиту? – спрашиваю я, ощущая, как к горлу подступает тошнота. Ненавижу, когда творится несправедливость! Тем более когда речь идёт о человеке, с которым я связана. Пусть формально, поскольку он мой руководитель, а ещё когда-то у нас была любовь… И вообще… Олюшка. «Не о том ты думаешь, Элли!» – прерываю себя.
– А с чего ты решила, что оболгал? Может, Гранин ему те деньги и передал? – спрашивает Данила. – Скажем, за процент. Попросили его принести сумочку, а взамен отслюнявить пару миллионов. Вот он и согласился.
– Не верю, – отрицательно мотаю головой. – Гранин, конечно… неидеальный мужчина. Но финансовые махинации, мошенничество, – всё это так на него непохоже.
– Элли, Элли… – качает Маша головой. – Ты же столько лет его не видела. Люди меняются. К тому же сама говорила, чей он сын, и как его папаша стал богатым. Из второго секретаря горкома партии превратился в мэра с миллионным состоянием, особняком и прочими богатствами.
Я смотрю на стол. Подруга права. А ещё говорят, что яблоко от яблоньки недалеко падает. Да, но зачем Никите всё это? У него более чем приличная зарплата, хорошая должность – да такой многие позавидуют! Шикарный дом, отличная машина.
Тру виски, поскольку начинает побаливать голова. Хорошо, тошнота прошла. Это адреналин.
– Не понимаю…
– Нам, бедным, богатых никогда не понять, – говорит Данила. – Им всегда всего мало. Помните историю о полицейском, у которого нашли комнату, доверху набитую деньгами и золотом? Ему же за три жизни не потратить столько! А он всё брал, брал…
– Может, не себе? Делиться же надо, чтобы не посадили, – предполагаю я.
Друзья пожимают плечами.
– А может, и так, – говорит Маша. – Может, Гранин в самом деле посредником был…
– …Или компаньоном, – перебивает Данила. – Вообще я думаю, дело обстояло так. Мураховский предложил нашему главврачу подарить клинике МРТ. Но аппарат был куплен за бюджетные средства. Дальше следовала цепь махинаций, и депутат получил право распорядиться медтехникой. Но продать нельзя, – слишком заметно. Он решил «подарить», но получить откат. Эти деньги Гранин ему и принёс. Всё просто!
– Сто миллионов? – смотрю на Данилу недоверчиво. – Самый дорогой, что у нас стоит, 25 миллионов стоит. А тут сто!
– Ну, может… не один был, а два или три? – смущается Береговой.
– Нет, Элли права, – поддерживает меня Маша. – Слишком большая сумма. За такие деньги можно… хотя неважно. И чего мы тут, собственно, рассуждаем? Нас пациенты ждут.
– Погодите! – вдруг вспыхивает Данила.
Мы удивлённо смотрим на него.
– А что, если Гранин занёс Мураховскому взятку, чтобы тот перестал гнобить Элли?!
Маша молча крутит пальцем у виска. Я улыбаюсь.
– Ты, Данила, иногда такое ляпнешь, хоть стой, хоть падай, – говорю ему. – Сто миллионов за то, чтобы я сохранила работу?
Береговой задумчиво чешет в затылке.
– Простите, увлёкся.
Я встряхиваю головой и закрываю ноутбук.
– Да, точно!
Расходимся. Мысли о Гранине придётся отложить. Но, пока иду к больным, ощущаю жалость к нему. Какой бы ни был он плохой по отношению ко мне, всё-таки не верится, что Никита способен на мошенничество, взятки и прочие гадости.
Судя по людям, которых вижу перед собой, весь день у меня пройдёт под флагом правоохранительных органов. Это капитан Багрицкий и его коллега. Они пообщались с жертвой насилия и, кажется, уходят.
– Вы уже знаете, что произошло? – спрашиваю их.
– Рано утром в квартиру Галины Николаевны ворвался мужчина, – отвечает следователь.
– Что-то прояснилось?
– Нет, пострадавшая мало что помнит, её показания расплывчаты.
– А та надпись не указывает на кого-то конкретного? – всё-таки мне кажется, у офицеров есть мнение по этому поводу.
– Послушайте, доктор… – начинает коллега Багрицкого.
– Эллина Родионовна.
– Мы не можем обсуждать незаконченное следствие. Спасибо за заботу. Но мы сами во всём разберёмся. Понятно?
Я киваю. «Если это будет так же, как с Романом, то вам пора профессию менять, – думаю недовольно. – Разберётесь вы, как же». Проверяю, как дела в моём отделении. Пока спокойно, есть время навестить Лилию. Поднимаюсь наверх, беру её карточку.
– Углекислый газ 30, показатель pH 7,4, – читаю вслух, поскольку девочка смотрит на меня с интересом. – Всё в норме. Ты хочешь, чтобы я вынула эту трубку, да?
Кивает.
– Я так и думала.
Снимаю прибор.
– Когда я скажу, сделай глубокий вдох, а потом выдох, когда буду вытаскивать. Сможешь?
Снова кивает. Я улыбаюсь: эта девочка на всё согласна, лишь бы выздороветь поскорее и вернуться отсюда домой. Её можно понять – здесь многое напоминает о маме, которая перестала дышать в этом здании. Печально. Надеюсь, моей Олюшке никогда не придётся пережить подобного. Пусть в момент, когда меня не станет… ах, не буду думать о таком.
Провожу манипуляцию, и Лилия кашляет, глубоко дыша.
– Отлично, отлично. Так-то лучше, – улыбаюсь ей.
Девочка напрягает шею, хочет что-то сказать.
– Не пытайся, – прошу её. – Неделю ты жила с трубкой. Нужно время, чтобы привыкнуть. Ты поняла? Я принесу лёд.
Подхожу к дежурной медсестре и прошу её вызвать дежурного ЛОР-хирурга. То, как повела себя Лилия, мне совершенно не понравилось. Сиплый хрип, который издала девочка после извлечения трубки, её неудачная попытка заговорить… Здесь проблема. Возвращаюсь к Лилии, говорю, чтобы пока не пыталась разговаривать, и обещаю вернуться через некоторое время. Когда придёт вызванный мной специалист, медсестра сообщит. Нужно проконсультироваться.
Пока же глажу девочку по голове и ухожу к себе. В кабинете тишина, устало сажусь за стол. Делаю глоток давно остывшего чая…
– Эллина Родионовна, можно? – незнакомый голос.
– Войдите, – отвечаю привычно, и внутрь заходят… Вот так сюрприз! Следователь капитан Багрицкий и его коллега, та самая дама, которая до сих пор не соизволила представиться. А я-то думала, что нескоро их увижу.
– Что-то случилось с Галиной Николаевной? Вы что-то узнали? – спрашиваю их.
– Нет, мы по другому делу, – отвечает Клим Андреевич. – По вашу душу, так сказать.
– Прошу, располагайтесь.
Офицеры заходят, рассаживаются напротив.
– так что вас ко мне привело?
– Эллина Родионовна, когда вы в последний раз видели главного врача клиники Гранина?
Поднимаю брови. «Ах, вот зачем вы пожаловали», – думаю, и неприятные мурашки бегут по спине.
– Это допрос? – интересуюсь в ответ. – У вас ко мне какие-то претензии?
– Нет, простая беседа. Наши московские коллеги попросили выяснить кое-какие обстоятельства, – говорит безымянная дама-следователь.
– Простите, как вас зовут? – не выдерживаю я.
– Старший лейтенант Алла Александровна Яровая, – отвечает она сухо.
– Очень приятно познакомиться, – говорю чуть иронично. Ровно настолько, насколько ироничным был профессор Преображенский, когда, глядя на даму из домкома, заявил, что раз она женщина, то может остаться в головном уборе. У меня ощущение, что на месте профессора теперь я сама.
– Никиту Михайловича я видела последний раз около двух месяцев назад, когда уходила в отпуск, – сообщаю следователям.
– При каких обстоятельствах это случилось? – интересуется Яровая.
«А то вы не знаете, какой скандал тут был из-за этого чёртова депутата!» – возмущаюсь мысленно. Но набираюсь терпения и подробно рассказываю, что случилось в моём отделении пару месяцев назад. По глазам следователей вижу: они прекрасно осведомлены, тогда зачем… Ах, ну конечно. Пытаются найти нелогичности, нестыковки в моих словах. Это их тактика. Отыщут щёлочку и давай ковырять в надежде вытащить на свет что-нибудь нелицеприятное. Зря стараетесь.
– То есть Гранин потребовал, чтобы вы написали заявление по собственному желанию, но вы его требование не выполнили, правильно? – подводит итог Багрицкий.
– Да, всё верно.
– Почему? – спрашивает Яровая.
– Потому что я честно исполняю свои служебные обязанности и не считаю тот инцидент причиной для своего ухода. Всё, что случилось с депутатом Мураховским, – последствия его пьянства и хамского отношения к людям.
Следователи слушают, делают пометки в блокнотах, а я начинаю сильнее нервничать. Не потому, что ощущаю себя виноватой. Чёрта с два! Просто вся эта ситуация на психику давит. При чём тут я, в конце концов? Мураховский получил взятку, Гранин оказался в его кабинете, а трясут меня, как грушу?
– Скажите, а вы испытываете к депутату Мураховскому личную неприязнь? – вдруг спрашивает Багрицкий, прищурившись.
– Всё. Хватит. На все ваши дальнейшие вопросы я буду отвечать только в присутствии своего адвоката, – отвечаю, набравшись смелости. – Если вы меня в чём-то подозреваете, вызывайте повесткой. Если нет, то не мешайте работать. Беседа окончена.
Офицеры переглядываются, потом встают.
– До свидания, доктор Печерская, – загадочном тоном произносит Яровая, и они уходят.
Господи, да что же это?!
Но поддаться эмоциям не успеваю. Входит новый администратор Дина Хворова и говорит:
– Эллина Родионовна, там вернулся тот мужчина.
– Который?
– С собакой-поводырём, музыкант.
– И что хочет?
– Он опять ослеп.
– Не было печали… – произношу недовольно и спешу прочь из кабинета.
Когда же закончится этот день?!