Аглая. Повесть. Часть 8.
Все части повести здесь
На её плечо легла чья-то лёгкая рука, Аглая повернулась и увидела встревоженные большие глаза Наташи.
-Аглаюшка, ты чего? – спросила она – ты от врача сама не своя вышла. Он что-то тебе плохое сказал?
Аглая взглянула сквозь слёзы в лицо девушки, поняла – она что-то знает.
-Тебе сказали, да?
Врать Наташа не умела, а потому опустила вниз глаза и кивнула:
-Нянечки в коридоре судачили промеж себя. Я мимо проходила и услышала. Почему же, Аглаюшка? Зачем? Ведь ребёнок – это счастье…
-Ничего ты не понимаешь, Наташка… Молоденькая ты ещё, глупенькая…
-А ты старуха, прямо! – расхохоталась Наташа, видимо, стремясь поднять ей настроение – возможно, я чего-то и не понимаю, Аглая, но это только от незнания. А ты поделись со мной – вдруг я тебе чем помочь смогу!
-Никто мне не поможет, Наташа – покачала головой Аглая – не ты, никто другой.
-Не доверяешь мне? – улыбнулась девушка – а зря. Я знаешь, как тайны хранить умею! Ты не смотри, что я хохотушка-веселушка, я знаешь, какой хороший друг. А всё от того, что одна, без родных. Вижу же – помочь тебе надо, и ты одна совсем, тоже вот, говоришь, родных не стало. Пойдём, сейчас обед принесут. А потом поговорим.
Наташа решительно повлекла её за собой в палату. Перед дверью остановилась, достала из кармана халатика платок, вытерла Аглае глаза, как ребёнку, потом нос и сказала:
-Не реви. Всё решится. Я вижу, девка ты хорошая, просто несмелая, робкая…
Когда принесли обед, Аглая почувствовала, какая же она голодная на самом деле. Она с удовольствием съела уху, потом второе – гречневую кашу с редкими кусочками мяса, выпила компот со сладкой булкой.
-Ну вот! – воскликнула Наталья – аппетит хороший, будешь жить!
И скользнула к ней под одеяло.
-Нет – сказала ей Аглая – не смогу я жить, Наташка. Камень у меня на сердце тяжёлый, на дно тянет. Вот и врач сказал – не смогу я матерью быть больше, вообще.
-Глаша – горячо зашептала девушка, но, опомнившись, что они одни в палате, спросила чуть громче – ты зачем к знахарке пошла? Зачем от ребёнка избавилась? Дети – это же счастье!
-Нельзя было мне рожать – сказала Аглая – ребёнок этот - дьявольские штучки, дьяволом порождён, понимаешь…
Наташа опять рассмеялась:
-Аглаюшка, ну какой дьявол?! Нет его, этого дьявола, на свете вовсе…
-Есть, Наташа…
Та хотела опять что-то возразить, но увидев покрывшееся восковой бледностью лицо подруги, спросила:
-Подожди… Ты что, от женатого понесла, что ли?
Аглая отвернулась к окну. Как, ну как рассказать про это незнакомому человеку? И стоит ли?
-Аглая – Наташка тронула её за плечо – ты… говорить об этом не хочешь?
Она внимательно посмотрела в её лицо.
-Я тебе расскажу, Наташка, всё расскажу, но ты поклянись, что никому не расскажешь. А коли нарушишь клятву – на месте умрёшь!
-Конечно, клянусь! – торжественно сказала Наталья – не сойти мне с этого места!
Аглая глубоко вздохнула и начала рассказывать Наташе свою печальную, полную горя и слёз, историю.
Как ей было не выговориться? Рядом с ней, кроме Стеши, давно никого не было, а сейчас и Стеша была далеко. А огромное, необъятных размеров, горе, особенно после слов врача, пожирало её сердце, как жадный, голодный зверь. И не с кем было этим большим горем поделиться, излить некому было свою страдающую, кровоточащую душу. А нужно-то всего лишь было – доброе слово, да чтобы кто-нибудь пожалел, подсказал, как жить дальше и что делать.
Слушала Наташа рассказ Аглаи очень внимательно, а когда дошла она до сцены насилия, вскрикнула тихонько, прикрыв рот ладошкой, и из глаз её медленно выкатились две прозрачные слезинки.
Чем больше рассказывала она про свою жизнь, тем, казалось, больнее становилось её собеседнице, к концу рассказа обе уже плакали, обнявшись.
-Господи, Аглая, сколько тебе пережить пришлось, какой же ужас! Я бы его убила, убила, Аглая! Пинала бы его, пока он не исдох!
-Нельзя, Наташа, он же отец.
-Какой же он отец, Аглаюшка, он не человек, он… какой-то дьявол, действительно! Неужели ты оправдываешь его?
-До этого оправдывала. У нас, Наташка, по божьим законам родителей следует почитать, не перечить, не капризничать. Потому я и за горбуна замуж пошла. Хотя понимала, что отец меня просто с глаз долой сбывает…
-Господи, что за дикие нравы! Аглая, а почему ты в милицию не пошла?
-Как же я пойду, Наташенька? У него ведь ещё семеро детей, все пацаны, Анна одна с имя не справится.
-Да ты что, Аглая?! Ты с ума сошла – это же… преступление!
-Да и позорно это у нас, Наташа! Слухи, сплетни. Всегда в подобном женщина виновата, понимаешь?
-Как это – женщина? Он же тебя… изнасиловал?
-У нас это неважно. Мужика винить никто не будет – баба виновата, как не крути. А если бы мой Иван про это разведал – убил бы его и сел. Ещё одна жизнь покалеченная. Так что, подружка, лучше мой один позор, чем вон сколько судеб порушенных.
Наталья глубоко задумалась. Она не понимала, как можно мириться с такими вот дикими обычаями, она была девушкой с ярко выраженным чувством справедливости, а потому решительно заявила:
-Ты ведь не виновата ни в чём, Аглая! Отец тебя чести девичьей лишил, отнял счастье, надежду на то, что ты всю жизнь проведёшь с любимым человеком, выдал замуж за какого-то уродца горбуна, который колотил тебя, а в итоге ты ещё и понесла от него! Это он грешник, страшный грешник, Глаша. И ты должна его наказать!
-Зачем, Наташа? Мне остаётся только молиться о его заблудшей душе и всё.
-Молиться о его душе? Да пусть он аду сгорит, уж ты меня прости!
Долго, до самого ужина они лежали и разговаривали, и плакали, и убеждала Наташа Аглаю, что не должна она ничего ни отцу, ни мужу своему, ни тем более мачехе. Все они старались вывернуться и думали только о себе, а о ней, Аглае, одинокой душе, никто и не подумал. Убеждала она её, что уж мать её, Таисия, точно не желала такой участи своей дочери, и, если бы была жива, она бы ни за что не дала бы её в обиду.
-Аглая – в конце разговора сказала ей Наташа – послушай, ты не должна ни в коем случае возвращаться в деревню. Они тебя вовсе со света сживут. Горбун – из-за позора, отец – чтобы скрыть грех свой, а мачеха – чтобы не остаться без мужа. А свекровка твоя им подсобит. Равнодушием своим. А Стеша, подруга твоя, и защитить тебя не сможет, поскольку вас двое, а этих нелюдей – вон сколько. Не вздумай, Аглая, вертаться в деревню.
-Да куда ж я пойду, Наташа? – невесело усмехнулась Аглая – я ведь… только в райцентре была. И нет у меня никого больше, кроме мужа-горбуна, отца-насильника, мачехи, свекрови и Стеши.
-А я?! – спросила у неё Наташа – я же тоже одна, Аглая! Но видишь – выжила, на работу устроилась, смогла! Нас много таких, неприкаянных. Ты боишься просто! А ты не бойся, я же говорю – много нас таких, живём же как-то…
После их разговора Аглая крепко задумалась. Она сидела на кровати и смотрела в окно, на опускающиеся на город сумерки. Везде на улице уже зажглись фонари, и частые снежинки казались чем-то сказочным в их свете.
Там, за окном, шла совсем другая жизнь, отличная от жизни Аглаи. Смеялась молодёжь, сновали женщины с улыбчивыми лицами, их держали под ручки мужчины, матери забирали детей из детского сада, кто-то вёз с водокачки воду на санках, где-то совсем недалеко от больницы раздавался шорох саней по снегу и весёлый гомон – ребятишки катались с горки.
А что видела она, Аглая? Гладкую домовину* матери на одиннадцатом году жизни и её спокойное лицо в гробу? Вечно хмурого, страдающего отца, который то пил, то жалел её и себя – себя, конечно, больше? Мачеху, которая только и заботилась о том, как бы выносить следующего пацана и нормально родить его? Насилие от отца, пинки сапог от страшного, нелюбимого мужа-горбуна, вечно крестящуюся свекровь, которая ни разу по-матерински не приласкала её? И вообще, почему в их деревне родители дарят так мало любви своим детям? Хотя почему же – вон, её мать, Таисия, как она любила её, Аглаю! Единственный человек, который искренне любил её!
Хотя нет, был ещё Иван… Но даже Иван остался лишь глубокой, плотной дымкой в её прошлом. Не срослось. Не сложилось. Значит, так тому и быть.
Но значит ли это, что она, Аглая, должна возвратиться сейчас туда, в свою деревню, где каждый будет и дальше вспоминать о её позоре, тыкать в спину. Она вспомнила своих бывших подружек, что смеялись над ней у колодца, и вздрогнула. Вспомнила Кузьму – и холод прошёл по телу. Нет уж, лучше здесь она попытается найти хоть несколько спокойных и счастливых минут, чем вернётся туда, в это невыносимое место, которое перестало быть для неё родным. Уже давно перестало. Наташа права, нельзя ей туда возвращаться, ни в коем случае.
Утром, когда Аглая тщательно расчёсывала и собирала свои длинные волосы, Наталья подсела к ней с таким довольным лицом, что Аглая даже смутилась:
-Ты чего, Наташ?
-Мне в голову пришла замечательная идея, Аглая! Ты ни за что не откажешься!
-А что случилось? – испугалась та.
-Я же раньше тебя выписываюсь! Ну вот, договорюсь с нашим комендантом, он разрешит тебе у меня в комнате пожить, я всё равно одна. Поживёшь, освоишься, работу найдёшь. У нас в городе работы хватает – и на заводах, и на фабриках. Не пропадёшь, Аглая! А хочешь – я тебя к нам в ателье при комбинате пристрою, попрошу директора тебя взять, вряд ли откажет, она у нас добрая. Ну, что думаешь?
-Ты шутишь сейчас, Наташка?
-Нет, конечно!
В этот момент дверь палаты открылась и перед Аглаей возникла знакомая фигура.
-Стеша! – взвизгнула девушка радостно.
Они обнялись, счастливо что-то болтая друг другу, за спиной Стеши жался смущённый Степан. Потом он тоже обнял Аглаю и сказал, покачав головой:
-Ну вот, хоть щёки порозовели. А то была-то – краше в гроб кладут!
-Пойдёмте в коридор, там есть лавочки, посидим, поговорим.
Аглая осторожно встала, опираясь на Стешу, и они вышли из палаты, провожаемые прищуренным взглядом Натальи. Степан тут же ушёл на улицу, курить, а девушки присели на лавочку и разговорились.
Аглая как-то равнодушно, с чувством отстранённости, рассказала подруге о операции. Стеша ахнула и запричитала:
-Господи, горе-то какое, Аглая! Бедовая ты моя головушка, что ж делать-то теперь нам с тобой! Ты прости меня, Аглая, я ведь Степана просила, чтобы он вмешался, да урезонил этого твоего горбуна, а он сказал, что вмешиваться не станет, и мне не велел.
-Да что ты, Стеша! – удивилась Аглая – я вас по гроб жизни благодарить должна за то, что вы мне жизнь спасли, а ты ещё прощения просишь у меня!
-Аглаюшка, ты зачем к Писте пошла? Не захотела рожать от Кузьмы?
-Это не Кузьмы был ребёнок, Стеша. Отца.
-Да ты что?! – опять воскликнула подруга – Господи, да как же так?!
Она ещё долго возмущалась, а потом спросила:
-Когда тебя выписывают-то – ничего не говорят? Мы бы приехали за тобой…
-Нет, Стеша – Аглая отвела взгляд – в этом нет необходимости. Я в деревню не вернусь.
-Как так – не вернёшься?
-Я здесь останусь, Стеша, на работу устроюсь. Девчонки из палаты говорят, что и общежития сейчас дают. Не пропаду. А туда мне возвращаться не хочется. Зачем? Насмешки от людей терпеть, да побои от Кузьмы? Или постоянно бояться отца встретить? Нет, Стеша, и не уговаривай. Не вернусь я туда. А если Кузьма спрашивать будет, скажи – не знаешь ничего.
-А если Иван спросит? – внимательно посмотрела на неё подруга.
-Не спросит – улыбнулась Аглая – он теперь про меня ничего не спросит. А коли спросит, скажи ему, что сгинула, умерла.
-Может, ты и права, Глаша – задумчиво сказала Стеша – и не надо тебе возвращаться. Здесь, глядишь, и счастье своё найдёшь, Аглая. А что тебя, действительно, в деревне ждёт – только Бог ведает.
-Стеша, вы в город ещё поедете? На днях?
-Да, поедем. На рынок, мясо привезём. Корову пришлось забить.
-У меня просьба к тебе – привези мне одёжу какую-никакую, немного, на первое время.
-Привезу, подружка.
Они ещё немного посидели, поговорили, пока не пришёл Степан и не начал торопить Стешу.
-Ладно – подруга встала – до встречи, Аглаюшка!
И уже у двери, словно что-то вспомнив, повернулась:
-Совсем из головы вылетело… Отец-то твой, Игнат… Бог не Тимошка – видит немножко… Слёг он…
Продолжение здесь
Ну вот, мои хорошие. Появился и в жизни Аглаи хоть какой-то просвет. Надеюсь очень, что плохого в жизни её теперь будет намного меньше, хотя пережитое навсегда сохранится в её душе и оставит свой отпечаток в её сердце.
Спасибо за то, что Вы рядом со мной. Ваша Муза на Парнасе.
