Захар сам не заметил, как жизнь в городе превратила его в размазню, которая живёт ради денег, еды, алкоголя и редких зрелищ. Может ли внезапное решение изменить его положение?
Читайте рассказ «Домик в деревне» Александра Фролова о мистическом приключении, которое расставит всё по своим местам.
Примерное время чтения — 15 минут.
Деревня. Как много в этом слове для тех, кто родился на территории бывшего союза! Много прекрасных воспоминаний вряд ли уйдут из разума тех, кто хоть раз побывал там во время рассвета.
Свежее мясо, парное молоко. Дружные соседи, которые были чуть ли не как семья. Простые, но такие приятные развлечения в виде купания в речках и озерцах, совместного сбора грибов и ягод, ловли рыбы, охоты.
В то время всё было проще, люди жили одним днём, не думая о том, что будет завтра.
Не было в деревнях ни загазованных улиц, ни уродливых панельных домов, ни избытка людей, кучкующихся в автобусах и подземных лабиринтах метрополитенов. Жизнь была простой и весёлой, без роскоши и нищеты, без глупости и интеллектуального снобизма.
Но всё изменилось тогда, когда произошёл крах империи; то, за что целое поколение пролило кровь, было разрушено, точно карточный домик. В то время те, кто возомнили себя вершителями чужих судеб, разорвали узы, скрепляющие народы и поколения.
Ныне деревни из островков покоя вдали от шума больших городов превратились в изживающие себя захудалые медвежьи углы, забытые всеми, кроме местных жителей. Сытые и счастливые годы, которые давно позади, вероятно и были останавливающей силой для людей, оставшихся там. Пьянство, упадок, безработица… Даже тут люди озлобились и из членов одной большой семьи стали чужаками.
Город вытягивает из тебя силы и индивидуальность, он пожирает твою душу, оставляя лишь оболочку. Вы вообще видели, как начали выглядеть люди? Либо одинаково, либо нарочито фриковато, дескать, «смотрите я уникален, у меня мозгов, как у хлеба, я ничего из себя не представляю, но мои уши зияют тоннелями, и на лице красуется надпись "андеграунд"».
Следуя трендам и своим идиотам-кумирам, ты меняешь индивидуальность на становление винтиком в зловещем механизме оболванивания.
— Я устал, я больше не выдержу этого безумия. С меня хватит! — крикнул я, разбив о стену бутылку вина, к которому пристрастился, начав зарабатывать неплохие деньги.
Сам не заметил, как из крепкого парня превратился в размазню, которая живёт лишь ради денег, еды, алкоголя и редких зрелищ. Капли сползли по дорогущим обоям, оставляя на тех жирные алые полосы.
— Я сыт этим по горло…
Подошёл к зеркалу. Бледное шрамированное лицо, хотя, это ещё ничего, под одеждой шрамы и рубцы шли целой сетью; грубая щетина, вызванная пьянством и ленью; грустные глаза, утратившие задорный огонь, круги под глазами; сальный жирок и, кажется, выцветшие волосы. Оглянулся вокруг. Квартира. Две комнаты, евроремонт, хорошая мебель и техника, автомобиль класса люкс.
Но ценой чего? Ценой подорванного физического и психического здоровья. Да, сейчас я программист, востребованный, между прочим! Да, победил в этой жизни, только вот молодость и здоровье не вернуть. Десять бесконечно долгих лет работы параллельно учёбе уничтожили истинное «я». Его пришлось умертвить, чтоб вписаться, ведь индивидуализм нынче не в моде. Друзей, настоящих друзей — нет, семьи — нет, родных — нет. Город приучил меня к тому, что помочь себе ты сможешь лишь сам.
Расплатился с ипотекой на квартиру только неделю назад, а после этого я ушёл в глубокий запой: не то от радости, не то от понимания, что стремиться мне более не к чему, ведь выше головы не прыгнешь. Будь ты хоть трижды умён, но связи и блат всё равно решают абсолютно всё.
И вдруг, пока я откупоривал очередную бутылку, меня словно поразил гром.
Хватит! К дьяволу клубы, где царит пьянство и разврат! К Сатане блуждание средь огней вечно бодрствующего города! Ко всем чертям пусть идут те, кто навязывает тренды, которым ты должен следовать! Пора разорвать этот порочный круг, пора растерзать цепи бренного предназначения. Я уезжаю из душных застенок мегаполиса туда, где можно увидеть звёзды и услышать пение птиц. Я еду туда, где провёл всё своё детство, в деревню. Покой, да, покой ждёт меня там!
С этими воспоминаниями я уселся в автомобиль и двинулся к цели, которой я грезил последние несколько дней. Дом в большой процветающей деревне, где добрая бабуля ждала с пирогами и молоком, там, где соседи точно родня, а обстановка навевала только умиротворение. Как сейчас помню завихрения из ароматного пара, исходящего от домашней выпечки! Не было забот, а хлопоты по огороду являлись скорее приятной разминкой перед радостью следующего дня. Как же жаль, что лет пять назад бабуля умерла от инсульта. А до этого погибли и родители, но то было от пьяного вождения.
Многие люди из городов даже не представляют каково это — встать утром с первыми петухами, позавтракать бабушкиными блинами на домашнем молоке, затем взять удочку и отправиться с верными товарищами сквозь белёсый туман на рыбалку. А после знойного дня, проведённого под трели птиц и плеск воды, собраться под кронами деревьев и начать травить байки и истории, которыми так богат местный фольклор.
Я помнил, как мы с парнями ездили на велосипедах через мост, под которым был омут, где, по поверьям, посреди ночи торчала нечисть и утаскивала в небытие незадачливых путников. Мы даже проверяли это и слышали чьи-то томные завывания, но едва ли я вспомню, была то фантазия или явь. Проверить это во взрослом возрасте? Почему бы и нет, включить дитя — всегда полезно, хватит с меня городского безумия.
Я вспоминал приятные и такие родные образы, пришедшие ко мне через десятилетия, но, как назло, в голову лезла лишь мистика.
Наша ночь рядом с погостом, где сновали неупокоенные души, больше похожие на утренний туман; блуждания среди лесов, в которых леший шутил свои злые коварные шутки; и многие-многие необыкновенные воспоминания. Так и провёл в них больше полутора суток пути, останавливаясь лишь в захудалых придорожных гостиницах, на автозаправках да в пропахших горклым маслом харчевнях.
Мой путь прервался, когда я увидел в свете фар впереди себя ржавую стелу с надписью «Заречная». Было не видно ни зги, так как фонарные столбы, как всегда, велели долго жить. Мой путь лежал к подружке почившей бабули, тёте Нине, негласной хранительнице ключей до тех пор, пока я не соизволю явиться.
На тёмных зимних улицах явственно ощущался покой, не было ни души, но раскатанная дорога говорила о том, что тут ещё есть люди. Я подъехал к дому Нины Ивановны. Через окна сруба из лиственницы, минуя кружевные шторы, шёл приглушённый жёлтый свет. Из трубы валил дымок и медленно рассеивался в чёрном звёздном небе.
Я вышел из авто, взял в руки пакет с гостинцами и смело побрёл к воротам лучшей подружки моей любимой бабули. Дойдя, я постучался в добротные дубовые створы кулаком. Гулкое эхо разнеслось по всей деревне и заглохло в заречной чащобе.
Через минуту-полторы дверь отворила старушка лет семидесяти. Она была одета в старое потёртое пальто, платье, которое торчало из-под него, шапку, похожую на шляпу черепахи Тортилы, да валенки, которые только чудом не поела моль. Она разглядывала меня секунд пять, но потом её доброе морщинистое лицо озарила улыбка.
— Захарка, ты ли это?
— Я, тётя Нина.
Она ахнула и пробубнила что-то невнятное.
— Давай скорее домой, как знала, приготовила пирог. Быстрее, а то темнеет уже.
— Да я за ключами только…
Она бесцеремонно схватила меня за рукав и затащила во двор, заваленный снегом. Протащив по нему в дом, она довольно крякнула и велела раздеваться.
— Разувайся и давай чаёвничать. Мне нужно кое-что рассказать тебе о доме твоей старухи.
Я пожал плечами, повесил одежду, снял обувь и прошёл вслед за Ниной Ивановной. Дома было просто, но чисто, ничего не изменилось за многие годы, за исключением нескольких мелочей и нововведений, таких как стиральная машинка, микроволновка и прочих им подобных. Внутри приятно пахло свежей выпечкой, и я невольно вновь вспомнил свою почившую бабку. Поставив пакет с подарками в прихожей, я пошёл дальше.
Пройдя на кухню, я увидел, как тётя Нина, вооружившись прихваткой, вынимает румяный пирог из печи.
— Садись, Захарка, чего ты как не родной-то?
Я кивнул и уселся за стол. Невзирая на свой преклонный возраст, бабушка быстро подала чай, положила на тарелку пирог, из которого чуть ли не сочилось варенье.
— Как вы, тёть Нин?
Бабка махнула рукой и уселась рядом.
— По-стариковски. Пью таблетки, смотрю телевизор, живу помаленьку. А ты, Захарка, совсем раскис. Тебе годов-то сколько нынче?
Я глубоко вздохнул и горько усмехнулся. Бабка подмечает, что я плохо выгляжу. Действительно, город надломил меня.
— Двадцать десять.
Бабка звонко хлопнула.
— Сорок бы дала, ей богу. Как же тебя жизнь помотала, касатик! Хорошо хоть Лена не видит, до чего загонял себя внучек-то. Ну ничего, снежок покидаешь, потом отдохнёшь, авось и похорошеешь.
— Да. Хорошо, что не увидела… Чего вы там хотели о ней рассказать?
Нина указала на кусок пирога.
— Ты ешь давай, а я тебе расскажу.
Я кивнул и принялся уплетать наивкуснейшее лакомство, запивая горячим чаем.
— Ты не знаешь, но в доме бабки твоей что-то происходит. Нехорошее, Захарчик. Мы перед кончиной к ней захаживали, она на порог не пускала, говорила, что нельзя. Ведьмой она была, колдовкой скрытой, вот те крест касатик, что-то дурное там было. Ночами слышал Толик, как дом будто стонет и, кажется, ходуном ходит, доски скрипят, фундамент трещит. Бабка твоя странно вести себя стала, нелюдимкой сделалась. Потом разговоры начались странные, что она устала жить уже, надоело ей это всё, мол ради тебя, Захарчик, всё это.
Я поперхнулся.
— Чего? Ты чё, Нина Ивановна, совсем уже? Что за шутки на ночь глядя? Прекращай, не замечал за ней ничего такого. Не занималась она этим…
Бабка перекрестилась.
— Вот те крест, не вру. Ты слушай дальше! После всего этого заболела она, а в доме помимо скрипов всяких начали гулять тени страшные. Одни рогатые, другие горбатые, третьи так вообще непонятно какие. Сама видела одну из таких теней: рогатая, мохнатая, с красными глазами. Эта тварь шмыгнула за калитку и исчезла в темноте. Я тогда как молоденькая до дома бежала, зареклась по темноте рядом не ходить. А бабка твоя всё чахла и дряхлела, не по годам, а по дням. Говорила ересь, головушкой тронулась. Говорила о том, что скоро все мы узреем кошмар наяву, что будет тут такой ужас, который даже представить сложно.
Как хорошо, что ты не видел, что творилось на селе потом. Начали вокруг дома бабки твоей уже не тени, а люди шастать, в руках которых горели свечи с еле видимым чёрным огнём. Творили они чёрную магию, видели там и шары светящиеся, и души неприкаянные, и много чего ещё. Их видели все, да боялись подходить по ночи. Одного словили утром, он ничего не сказал, говорит мимо проходил, чё прицепились, ну и отпустили. Даже мертвецы или те, кто ими прикидывался, шастали по домам родни. Ужас!
Вызвали полицию, так и те будто парализованные стояли да глядели только. Испугались и они, не лезли больше. И спросить то не у кого, что это, ведьма-то наша померла давно, дар никому не передала.
Я слушал всё это и не понимал, шутка это, старческий бред или истончённая ужасом явь.
— А что дальше? — спросил только я, не в силах остановить поток любопытства.
— Землетрясение. Трясло всю ночь, да только земля целая была, это словно воздух дрожал, поутру столб из света ударил в её домик, и бабка твоя умерла. Потом всё закончилось. Не ходи туда, Захарчик, не нужно оно тебе. Не хорошее место это.
Я переваривал всю эту информацию. Это выглядело фантастически жутко, но не верилось. Нинка вроде в адеквате, не похожа на больную маразмом старуху, да и её речь была всё такой же внятной, как и во времена её преподавательской деятельности. Я подпёр рукой голову.
— Почему я слышу это только сейчас?
Бабка глубоко вздохнула.
— Старая твоя запретила, говорит, что пожалеем, коль проболтаемся, у тебя и так своих проблем полна мошна была.
— Да уж…
Бабулька встала и подлила мне чаю.
— А ты чего приехал-то? Никак жить тут?
Я немного изогнул бровь.
— Да… Откуда знаете?
— А на лице написано, что та жизнь тебе опостылела, вижу, что устал и осунулся весь. Придёт время, и твоё поколение спохватится и вернётся обратно из душных городских задворок.
— Да… Может, и придёт…
— Ты, Захар, у меня погости, а бабкин дом забудь. Нехорошее это место нынче, пригляди себе другой домик.
— Ночь переночую, а завтра пойду.
— Ты разве не слушал меня, милок? Жить надоело?
— Не могу. Хочу зайти туда, хотя бы в последний раз посмотреть. Ностальгия гложет, хоть что сделай...
Бабка махнула рукой.
— Будь по-твоему. Ночью не суйся только. Всё ещё отголоски того кошмара там обитают.
— После городской гнуси ничего не страшно…
Я лежал, и моё тело наливалось покоем, мерное потрескивание дров в громадной печи доносилось до комнатки, которую Нина Ивановна выделила для меня. Я лежал и думал о её рассказе. Что же могло произойти с бабкой, что паранормальщиной была окутана вся деревня? Почему она начала сходить с ума, а у её дома начался проходной двор для нечисти? И что значили её слова «всё это для Захара»?
По утру я застал тётю Нину за распитием чая.
— Пойдёшь? — спросила та, протягивая связку ключей.
— Пойду, — ответил я и, взяв ключи, спешно собрался.
Выйдя на улицу, я глубоко вздохнул. Улыбнувшись, я двинулся к дому почившей бабули. Деревня зимой пахнет иначе, не так, как вы думаете. Дымные взвеси, заменяющие удушливый смрад выхлопа из машин, пахучее сено, из многих домов доносятся запахи свежей пищи. Тишина и покой, я шёл по снегу, хруст которого приятно разносился по пустынным улочкам.
Солнце только-только выходило из-за горизонта, сегодня выходной, и поэтому люди отдыхают. Село было далеко не глухим, тут в целом было всё для более-менее комфортной жизни. Магазин, дорога, даже интернет провели. Похоже, что многие всё же решили остаться здесь и работать вахтой, нежели перебираться в город и душиться ипотекой.
Но не один я решил встать спозаранку и потопать по холодному зимнему утру. Впереди себя я увидел фигуру, которая нетвёрдой походкой шла мне навстречу. Приблизившись, я сразу признал в ней Семёна, приятеля детства, который так и остался в этой глуши.
— Сигаретки не найдётся? — сказал он, а мне внос ударил могучий запах перегара.
Я поморщился и протянул сигарету.
— Не узнаёшь?
Семён прикурил, прищурил один глаз, на котором зиял синяк, и, выпустив дым, ахнул.
— Захарчик? Какими судьбами?
Я улыбнулся.
— Да вроде как жить тут собрался.
В его глазах промелькнула искра радости, которая тотчас сменилась тенью.
— Только не в доме твоей бабки, пропадёшь! — чуть ли не крича сказал он, а я вздрогнул.
— Да вы все сговорились, что ли? Сперва Нинка, потом ты. Что за хрень там происходила?
— Полный трындец, Захар, такое лучше не переживать. Заколдованный дом тот, нечистое место. Его даже огонь не берёт.
— Вы пытались сжечь его?
— Честно? Да. Да не горит проклятый, бензин вспыхивает, прогорает, а самому дому хоть бы хны, даже копоти нет! С нечистым бабка твоя повелась перед смертью, как пить дать.
Я пожал плечами.
— Сходишь со мной? А то после ваших рассказов жутко…
Семён замахал руками.
— Не пойду, я ещё не спятил в пасть к чёрт-те знает, чему идти. Пошли-ка лучше выпьем да поговорим?
Я отмахнулся.
— Позже. Ладно, пойду я.
Попрощавшись и пообещавшись «коль жив буду» зайти в гости, я пошёл к дому, который уже виднелся из-за холма.
Дом не изменился ни на йоту, даже окна не потрескались, и двери не покосились. Всё как раньше, всё как тогда, во времена ушедших детства и юности. Я улыбнулся и ускорил шаг. Дом завалило снегом, а я буркнул, что следовало взять лопату. Пробравшись через сугробы и распинав снег у двери, я открыл её. Из тьмы коридора дунул стремительный порыв ледяного ветра, покачнувший меня. Затем ветер ударил в спину, и я кубарем влетел в дом, только чудом ничего не сломав. Дверь захлопнулась, после послышался звонкий смех, а я едва не лишился дара речи, сердце начало усиленно качать кровь, холодный липкий пот покрыл лоб и спину. Жутко стало, и покаялся я, что не слушал предостережения.
— Что за..?
Быстро вскочив, я чиркнул зажигалкой, и мрак рассеялся, будто живой. Света в доме не оказалось, давно срезали.
Из сеней пошёл я дальше по коридору. К горлу подступил колкий комочек: повсюду были иконы. Их были сотни, все стены были облеплены ими, будто обоями. В ликах святых я видел укор, хмурые они были, будто согрешил я. Жуткие лица с ненавистью сверлили меня взглядом. В тусклом огне зажигалки они выглядели ещё более злобными и инфернальными. Внутри было ещё холоднее, чем снаружи, чувствовался могильный озноб. Ну, знаете, когда на кладбище могильный холод и запах земли. В доме было точно так же.
С кухни донёсся шум, отчего сердце остановилось и застучало вновь с удвоенной силой. Я вошёл на кухню, где действительно лежал перевёрнутый стул.
— А ну прекращай, нечистая сила! Чур меня! — выкрикнул я, начав искать свечки. Целая пачка чёрных свечей нашлась в одном из ящиков. Я осмотрел их. Свечи как свечи, только чёрные. — Да какая разница…
Я подпалил их и расставил по столу. Помню в детстве, когда бабка рассказывала байки, она говорила «не убоишься и ничего не станется». Легко сказать, когда вокруг творится какой-то бред. Первая мысль — домовой. Бабка всегда верила в легенды и мифы, посему подкармливала его, оставляла гостинцы, проводила какие-то старушечьи обряды.
Возможно ли то, что, оставшись один, хозяин дома «поехал кукухой» и из хранителя очага превратился в злобную тварь? Возможно. Что это был за смех? Кто меня толкнул? Почему из дома вырвался ветер? Откуда эти чёрные свечи? Почему все стены в иконах? Вопросов было полно, а ответы никак не приходили в голову. В коридоре нашёл гвоздодёр — с ним было спокойнее. В одном из коробов нашлись и дрова. За пыльной печью лежал старый ржавый топор, которым я нарубил щепу для растопки.
Старая печь, в которой было полно трещин и рытвин, так и просила зажечь её, чтобы принести тепло в дом, где уже давно не было живых. Открыл заслонку, наспех растопил. Приятное тепло начало окутывать кухню, медленно расползаясь по всему дому. Я ходил от комнаты к комнате и вспоминал то, как раньше выглядел этот уютный дом. Всегда тепло, всегда запах еды, всегда родные голоса бабули и деда. Я уставился в угол, где стоял старый телевизор, на котором лежала покрытая пылью сеточка. Раньше перед ним я часами мог сидеть и смотреть новогодние программы. Я прошёл в другую комнату и вспомнил, как дед открывал окно и гнал свой вонючий самогон. Взглянул на полочку, в комнате бабули: внимание привлёк длинный ряд чайничков, расположенных по возрастающей. Самый маленький был с небольшую сливу, а самый большой больше напоминал фарфоровый самовар.
Ностальгия шёлковым покрывалом окутала меня, и тепло от ставшего родным домика проникло прямиком в сердце.
— Может, просто ветер, от удара послышалось? Да, точно. Сейчас поубираю эти стрёмные лики и буду обустраиваться.
Сказано — сделано. Вооружившись гвоздодёром, я начал вытаскивать гвозди, на которых висели старые пыльные иконы. Протёр окна, и солнечный свет проник внутрь. Наспех вымел старой, изъеденной жуками метлой всякий мусор за дверь. Лопатой из дырявого сарая расчистил всё вокруг. За такими делами я провёл целый день. Подогнав машину, выгрузил оттуда поклажу и приготовился чаёвничать, благо и чайник был на месте. Местные, похоже, придумали легенду от безделья, но это сыграло на руку — дом не ограбили. Ничего страшного и паранормального не происходило, хотя солнце и уходило за горизонт.
— Может, свалить?
Я ещё раз окинул взглядом кухню. Вроде и жутко, но ничего не происходит. Просто мандраж, щемящее чувство тревоги, как всегда бывает перед въездом в новый дом.
— Не, бред, ничего тут нет, чепуха.
Я сидел в полном одиночестве, слушая, как потрескивают дрова. Я пил чай, кружку за кружкой, наслаждаясь тишиной и покоем, которые в городе были попросту невозможны.
— Вот вложу сюда денег, проведу газ, свет, интернет и заживу в покое. Эх, скорее бы лето…
Закончив своё одинокое чаепитие, я лёг на старую кровать в одной из комнат, которую прибрал особенно тщательно. Только я хотел закрыть глаза, как ко мне постучали. Я вздрогнул, но поднялся и, включив на телефоне фонарик, двинулся к двери. Открыв её, я увидел перед собой Семёна, держащего в руке бутылку с прозрачной.
— С новосельем, что ль! — весело произнёс он, а я только изогнул брови.
— Ты ж сказал, что тебя силком сюда не затащишь, что дом проклятый, и все дела.
Он отмахнулся.
— Ты тут и ничего не произошло, брехня значит, напридумывали кто во что горазд и понеслось.
Я хохотнул, моя догадка, судя по всему, оказалось верной. Рукой я указал ему войти.
— Впустишь? — вдруг сказал он.
А я вижу, что-то не так, изменился Семён в лучах ночного светила. Вроде и он, а не он. Стоит и лыбится, как безумный. Перепил, что ль?
— Ты чего это шары залил? Не видишь, чего показываю? Вроде не пьяный, ровно на ногах стоишь.
Семён совершенно не изменился в лице, только стоит и ждёт будто команду, разрешающую войти.
— Впустишь?! — уже совершенно другим голосом сказал он.
Луна вышла из-за тучи, я голову опустил и вижу: без сапог стоит Семён, точнее то, что им прикидывалось. Заместо босых ступней были копыта, а выше — ноги, покрытые чёрной грубой шерстью. Он как понял, что раскрыли его, так давай хрипеть, будто старый дед смеётся. Поднимаю голову, а там и не лицо вовсе, а уродливое рыло, с острыми зубами, такой же чёрной шерстью и глазами, пылающими в ночи. В его взгляде чувствовался задор и презрение ко мне и моему существованию.
— НЕ ПУСТИШЬ?! ЭТО НАШ ДОМ! А НУ, П-ШЁЛ ВОН!
Его рожа вытянулась, едва не перетягиваясь за порог. Меня как ударило. Я закричал, как ошалелый, захлопнул дверь и слышал только ржание множества голосов снаружи.
— Матерь божья… — прошептал я.
Один из голосов, доносящийся из подпола, произнёс:
— Не в этом доме, Захарчик! Не поможет тебе тут ни молитва, ни мантра, ничего! Говорили же тебе люди — не суйся по ночи! Их это дом теперича.
Я сразу понял, что говорит моя покойная бабка. Трясусь, не знаю, что делать, вымолвить и слова не могу. Дом начал ходить ходуном, пол задрожал, начали в окнах мелькать адские твари, которых и словами-то не описать. И черти, и живые покойники, и упыри, и всякая-всякая гнусь. Они кричали, смеялись и веселились, внушая мне первобытный ужас. Тьма окутала дом, и вихрь из созданий бездны начал колотить по дому, точно по груше. Стонали двери, прогибались брёвна, стёкла из окон полетели в разные стороны. Собрав всю волю в кулак, я начал говорить.
— Бабушка, что мне делать?!
Голос донёсся снизу:
— Полезай в подпол, коль жить хочешь! Там и поговорим.
Недолго думая, я нашёл старый люк в подпол и, подсвечивая себе телефоном, нырнул туда, ибо дверь слетела с петель, и адские полчища ворвались внутрь всем своим воинством.
— Баб, ты тут?
В блёклом луче, исходящем от телефона, в самом углу я увидел её, свою давно покойную бабку. Она была точно живая, только заместо глаз были чёрные кровавые провалы. Я по первой от ужаса и не понял, что она просто не может находиться тут, ведь её давно пожрали черви. Моё сердце ёкнуло, а я сам вжался в соседнюю стенку.
— Что тут происходит?
Бабка с ловкостью кошки нырнула во тьму. Было понятно, что свет приносит ей боль.
— Ответ за то, что я обманула смерть при помощи адских сил. Всё, что у меня было, теперь принадлежит им. Всё, кроме тебя.
Моё тело обдало могильным холодом, я слышал то, как черти бегают по дому и крушат его без жалости и сожаления. Я уже думал, что мне пришёл конец, но она продолжила.
— Тут они тебя не достанут. Захарчик, разве ты не помнишь то, как я вытянула тебя из лап смерти? Вспомни, мой мальчик. Вы въехали в фуру, твои родители погибли на месте, тебя же самого растерзало на куски, но ты был ещё жив. Я приняла дар умирающей ведьмы и обменяла свою жизнь на твою.
Она щёлкнула своими окостенелыми холодными пальцами, и передо мной открылась ужасная картина. Я видел, как моё истерзанное тело крадут из больницы черти и тащат куда-то. Потом множество мелких ручонок различных бесов собирают меня по кусочкам, вокруг лишь пламя и крики грешников. Я закричал, отмахиваясь от кошмарного видения.
— Тебя собрали по новой при помощи чёрного колдовства в недрах ада, где смерть не могла забрать тебя к себе. Жизнь моя была поменяна на твою. Они долго мучали меня перед смертью, это был прижизненный ад, но до тебя они не доберутся. Не позволю! Сиди тихо до утра и уходи. Только спали этот проклятый дом, только от твоей руки он может превратиться в прах, ведь ты отмечен их грязными ручонками. А потом убегай! И помни, что я всегда буду приглядывать за тобой. Береги себя, внучек!
После этих слов разверзлась земля, всё заполонил адский огонь, послышались душераздирающие крики, и бабка исчезла в этом алом зареве.
Еле живой я до самого утра сидел в подполе и слышал в свой адрес проклятия и угрозы: они обещали, что раз я был рождён заново у них, то непременно вернусь к ним опять. Черти и им подобные крушили дом, поджигали его, но тщетно. Пытались открыть и подпол, но не могли, что их бесило до белого каления. Я же тихо сидел и медленно сходил с ума от сей устрашающей какофонии. Рассудок не оставил меня и, выйдя наружу, я увидел, как дом превратился в руины.
Наспех собрав вещи, я сделал то, что не могли многие, — сжёг проклятое место. Оно воспылало на удивление легко, буквально от одного маленького огонька. На пожарище собралась вся деревня, они с облегчением наблюдали за тем, как ненавистная им постройка пожирается пламенем. Я же сел в автомобиль и рванул прочь, в городскую суету, где нет места мифам, легендам и поверьям, которые, всё же, являются правдой.
Редактор Ася Шарамаева
Корректор Нелли Реук, Дарья Ягрова
Ещё больше Чтива: chtivo.spb.ru
