Вряд ли эту статью прочтёт много людей, но мне всё же хочется, чтобы она была на этом канале. Помнится в детстве в советской школе по литературе мы не раз проходили Пушкина и я бы не сказал, что его произведения мне не нравились, наоборот, в совсем ещё ранние годы я с удовольствием слушал его сказки или смотрел фильмы и мультфильмы, поставленные по ним. Вот только в школьном Пушкине, даже, когда о нём рассказывали прекрасные учителя, был какой-то официозный дух, схематичность, выхолощенность. Пушкин в то время казался мне не живым человеком со своими увлечениями, достоинствами, недостатками, ошибками и слабостями, а нерукотворным памятником.
Но однажды в моём восприятии поэта всё изменилось. Как-то летом на каникулах мне в руки попала купленная незадолго до этого мамой книга "неизвестного" автора Юрия Тынянова, называлась она просто и прямо - Пушкин. Я даже не собирался её читать, просто взял полистать и проглотил в два или три дня. А потом за неделю-полторы я так же проглотил три тома трудов Александра Сергеевича, а за ними и всё остальное написанное им, что нашлось у нас дома. Так запойно я читал потом только Сенкевича (между прочим первого лауреата нобелевской премии по литературе от нашей страны (1905), тогда Российской империи), Льва Толстого и Достоевского. И хотя позже в моей жизни были и другие тексты Юрия Николаевича, но всё же его Пушкин вспоминается чаще всего.
Я не знаю, как так получилось, что мальчик с белорусско-латышского пограничья так полюбил русскую литературу, но в 1920-30-е годы в нашей стране вряд ли нашёлся бы другой такой специалист по её Золотому веку и особенно по пушкинской эпохе, как Тынянов. Он в равной степени сочетал в себе качества блестящего историка, филолога, литературоведа и практикующего писателя. Несмотря на обилие талантливых и даже гениальных авторов среди его коллег, членский билет № 1 только что созданного Союза советских писателей СССР в 1934 году Алексей Максимович Горький вручил именно ему, Юрию Тынянову. Государство отметило его за достижения в литературной деятельности, в 1939 году писатель был награждён Орденом Трудового Красного Знамени.
К сожалению, уже тогда Юрий Николаевич был болен и болезнь эта, рассеянный склероз, диагностированная у писателя ещё в конце 1920-х, была приговором, его нервная система неумолимо деградировала, он плохо ходил, временами падал, неуклонно снижалась и его работоспособность, не помогла даже поездка в Париж на лечение к известному профессору и лекарства, привезённые оттуда. Конечно, его окружали родственники. Писатель был женат на сестре Вениамина Каверина (тоже писательнице и музыковеде), а тот в свою очередь на сестре Тынянова, в таком Тыняновско-Каверинском кругу и прожил последние годы жизни Юрий Николаевич. Трудностей добавлял тот факт, что жена Тынянова в те же годы тоже тяжело болела и пережила его в итоге всего на несколько месяцев.
Каждое лето в последние три предвоенных года эти ленинградские семьи проводили вместе на дачах в Луге. Когда началась война, Юрий Николаевич был уже совершенным инвалидом и почти не ходил, но продолжал заниматься литературным трудом, его по-прежнему ценили, как автора и учёного. Летом 1941-го семью и Тынянова эвакуировали вместе с семьёй Каверина (сам Вениамин Александрович был мобилизован) в Ярославль, где жил старший брат Юрия Николаевича - Лев, который был известным в городе врачом. Однако этот город был слишком близко в фронту, немцы его периодически бомбили, кроме того, брата назначили начальником санитарного поезда, курсировавшего между Вологдой и Уралом, и он практически не бывал дома. По этим причинам Тыняновы и Каверины вынуждены были уехать и оттуда и вскоре оказались в Молотове, так тогда называлась Пермь, в гостинице "Центральная" (тогда ул. Карла Маркса, сейчас Сибирская, 9), которая имела и ещё одно, народное, название - Семиэтажка.
Там в это время проживало много ленинградских писателей и лучшие артисты эвакуированного в Молотов Ленинградского государственного академического театра оперы и балета им. С.М. Кирова. В ноябре 1942-го к семье на время присоединился и Вениамин Каверин, с фронта его направили в отпуск для восстановления здоровья и поиска жены и детей. Тыняновых он застал в тесной комнатушке на четвёртом этаже, Лидия Тынянова, его жена, вместе с сыном вынуждена была попеременно ночевать в номерах других ленинградских писателей, дочь находилась в интернате Ленлитфонда в селе Чёрная под Краснокамском.
В Молотове Юрий Николаевич пробыл более года и за это время успел сделать многое. Будучи больным и, имея массу других литературных задач (писатель одновременно работал над романом, повестью, рассказами и статьями), он, тем не менее, нашёл время даже для того, чтобы подготовить статью с воспоминаниями об А.М. Горьком в стенгазету (!!!) местного педагогического института, сотрудничал с областной газетой "Звезда", писал для молотовского литературного альманаха "Прикамье", журнала "Уральский современник" и центральных изданий. Бывавший в межвоенный период в Германии, живший в Берлине, он остро ненавидел фашизм, выступал только за полную победу над ним, без какого-либо компромиссного мира, много расспрашивал Каверина о войне, о фронтовой жизни.
До конца жизни он продолжал работать над третьей частью своего последнего романа, романа о Пушкине, того самого, о котором я писал в начале. Первые две части вышли ещё в середине 1930-х. Зная о неизлечимости своей болезни и близком конце, он стремился успеть создать эпопею, охватывавшую всю жизнь поэта от юности до роковой дуэли. Но вслед за ногами отказывали уже и руки.
Из гостиницы, где семья в тот момент занимала номер 604 на шестом этаже, Тынянов был перевезён в молотовский госпиталь № 3149 (в городе тогда было несколько десятков госпиталей, где лечились раненые), кстати, его здание уцелело и находится в Перми по адресу ул. Луначарского, 95. Там больному запретили любую умственную нагрузку, тем более работу по специальности, но это, вопреки ожиданиям медиков, только усугубило его состояние. Тогда литературный труд разрешили, но очень дозировано.
Лечащий врач писателя А.Л. Фенелонов предоставил Тынянову для работы свой кабинет и там он, как Николай Островский за несколько лет до этого, продолжал диктовать текст своей рукописи. Позднее профессор Фенелонов вспоминал:
"... Человек жил, а клетки мозга незаметно для него умирали... Обследования показали, что никакая операция Тынянову не поможет. Мы старались всячески поддержать его, облегчить страдания. Но почему-то получалось так, что больше поддерживал он нас, вселяя оптимизм и веру в человеческий разум. Мы удивлялись его душевной стойкости. Тынянова спасали не мы, врачи, а Пушкин и его герои".
Вениамин Каверин тоже много работавший в Молотове над главной книгой своей жизни романом "Два капитана", так вспоминал о госпитальных днях Юрия Николаевича:
"Ещё до моего отъезда (меня перебросили в корреспондентский корпус «Известий») его перевели в один из военных госпиталей, и там, наконец, открылась возможность работы. Писать он попрежнему не мог, но появилась возможность диктовать, и нашёлся добрый, обязательный человек, который взялся записывать его прозу. Это была одна ленинградская журналистка, фамилию которой, к моему великому сожалению, я не записал и не запомнил - непростительная небрежность, в которой я глубоко раскаиваюсь и буду раскаиваться всегда, потому что она оказала нашей литературе бесценную услугу. Тынянов продиктовал ей конец первого тома романа «Пушкин», - и, только очень внимательно вчитываясь в его страницы, можно угадать, что они продиктованы, а не написаны.
Он хотел, чтобы юность Пушкина была рассказана до конца. Но уже не мог диктовать развёрнутые сцены, сила изображения должна была уступить силе воображения. Вещественная проза с её характерными чертами зримости, достоверности, обращённая к разуму читателя, к его чувству, сменяется в последних главах итоговыми размышлениями о собственной судьбе".
Закончив, третью часть "Пушкина", Тынянов успел написать в Молотове ещё два рассказа. После чего, рассчитывая хоть на сколько то продлить жизнь писателя, Советское Правительство распорядилось перевести Тынянова в Москву, в Кремлевскую больницу. Об этом времени Каверин тоже оставил воспоминания:
"Тяжёлая болезнь (язвенное кровотечение) заставила меня покинуть флот. Это случилось не на Крайнем Севере, а в той же Москве, куда меня вызвала редакция, и некоторое время я имел возможность посещать Тынянова, который уже не вставал с постели. Я приходил к Юрию Николаевичу, ему становилось всё хуже. Он не мог читать, ложка дрожала, когда он подносил её ко рту. Чтобы порадовать его, я солгал, что ему дали звание доктора наук без защиты. Он равнодушно выслушал меня и, казалось, понял, что я солгал. В Москву вернулся Шкловский (близкий друг Тынянова - прим. моё). В первый же день приезда он поехал к Тынянову. Вот что он пишет об их последних встречах: «Я приходил к Юрию; ему изменяло зрение. Не буду описывать больного человека - это не легко. Приходил к другу, и он не узнавал меня. Приходилось говорить тихо; какое-нибудь слово, чаще всего имя Пушкина, возвращало ему сознание. Он не сразу начинал говорить. Начиналось чтение стихов. Юрий Николаевич Пушкина знал превосходно - так, как будто он только сейчас открывал эти стихи, в первый раз поражался их сложной, неисчерпаемой глубине. Он начинал в забытьи читать стихи и медленно возвращался ко мне, к другу, по тропе стиха, переходил на дороги поэм. Креп голос, возвращалось сознание. Он улыбался мне и говорил так, как будто мы только что сидели над рукописью и сейчас отдыхаем.
- Я просил, - сказал Юрий, - чтобы мне дали вино, которое мне давали в детстве, когда я болел.
- «Сант-Рафаэль»? - спросил я. Мы были почти однолетки, и мне когда-то давали это сладкое желтое вино.
- Да, да... А доктор не вспомнил, дали пирожное, а дочка не пришла. Хочешь съесть? Сознание возвращалось. Он начинал говорить о теории стиха, о теории литературы, о неточности старых определений, которые в дороге водили нас иногда далеко». Я должен был вернуться на фронт. Главный редактор «Известий» вызвал меня и в коротком разговоре намекнул, что на Крайнем Севере готовится большое наступление соединенных сил армии и флота. Накануне отъезда язвенная болезнь усилилась, вновь началось кровотечение, и с билетом на поезд, отправляющийся в Мурманск, я был отправлен, вместо поездки на фронт, в то же отделение Кремлевской больницы, где лежал Тынянов. Мы лежали в соседних корпусах. Началась эпидемия гриппа, в больницу запретили пускать посторонних, и о здоровье Тынянова я узнавал от сестёр. Ему передавали мои письма, он сам не мог прочесть их, ему читали сёстры..."
Юрий Николаевич умер 20 декабря 1943 года. Хоронили его на Ваганьковском кладбище. Высохшее от болезни тело Тынянова всем казалось маленьким. Секретарь Союза писателей Александр Фадеев в военной форме (в период войны он был военкором) сказал прощальную речь и гроб торжественно опустили в могилу, многие плакали.
В Российском государственном архиве литературы и искусства, где мне посчастливилось какое-то время назад работать в качестве исследователя, сохранился черновик автобиографии Юрия Николаевича, очевидно, что он её уже диктовал, т.к. написана она не его рукой. Фрагмент из неё о том, что из своей научной и литературной работы сам Тынянов считал достойным упоминания, я хочу привести в заключение (орфография и пунктуация оригинала полностью сохранена):
"Моя первая печатная работа "Гоголь и Достоевский" вышла в 1921 г. /изд. "Опояз", Ленинград 1921 г./ Основными этапами моей работы в плане историко-литературном являются книги "Проблема стихотворного языка (изд. Academia 1924 г.) и "Архаисты и новаторы" (изд. Прибой 1929 г.) и книга историко-литературных статей, подготовленных мною к печати /исследование о "Горе от ума" Грибоедова, "Неизвестная повесть Лермонтова", "Лермонтов и Кюхельбекер и др./.
В области художественной литературы романы: "Кюхля", "Смерть Вазир Мухтара" и "Пушкин", третью часть которого я закончил в г. Молотове, куда был эвакуирован Ленсоветом из г. Ленинграда /напечатана в ж. "Знамя" 1943 г. № 7-8/ <...>
"Малолетний Витушишников" - Изд. Советский писатель 1933 г.
"Сборник рассказов - Изд. Советский писатель 1933 г.
"Пушкин" ч. 1 и 2 - Изд. Гослитиздат 1936 г.
"Генерал Дорохов" - журн. "Уральский современник" Молотов 1942 г. и "Знамя" 1943 г. Москва
"Красная Шапка" - журн. "Уральский современник" Молотов 1942 г.
Пушкин 3-ья часть - журн. "Знамя" 1943 г. Москва"
Работы находящиеся в рукописях.
Историко-литературные:
"Слово о полку Игореве"
"Горе от ума Грибоедова /сюжет и стих/
"Грибоедов и Крылов"
"Неизвестная повесть Лермонтова"
"Лермонтов и Кюхельбекер"
Художественные произведения:
"Граф Очёр" /эпоха Великой Французской революции/
P.S. В качестве дополнения к статье ниже вы можете прочитать также текст М. Слонимского о Тынянове из еженедельника "Литература и искусство"
Эти и другие материалы из ЖЖ и пр. см. в телеграм-канале https://t.me/polikliet
© polikliet
Если вам понравилась статья, подписывайтесь на канал, комментируйте, делитесь ссылками, ставьте лайки
