Константину Ротову в какой-то мере повезло (если это слово вообще применимо к его ситуации). Он попал под следствие и был осуждён не в страшном для страны 1937-м, а тремя годами позже, когда один из главных организаторов широкомасштабных репрессий, нарком Николай Ежов, уже был расстрелян. Он был беспартийным, а с тех, кто состоял в ВКП(б), спрос был гораздо жёстче. Например, в 1937-38 гг. каждый второй из «политических» был приговорён к высшей мере наказания. Ротов получил «всего» 8 лет лагерей, хотя среди предъявленных ему обвинений фигурировал шпионаж в пользу Германии. И его не лишили права переписки с родными. Возможность получать весточки с воли была огромной моральной поддержкой, позволяющей выдержать тяготы и лишения заключения. И, наконец, профессия не только спасла его от лесоповала, но и позволила, пусть и в сильно урезанном виде, заниматься любимым делом и не потерять квалификацию.
От автора: это заключительная часть большого материала, посвящённого советскому художнику и иллюстратору Константину Ротову. Предыдущие можно прочесть здесь:
Зубастый голубь
Именно в лагере Константин Ротов узнал, как он, оказывается, известен. Журнал «Крокодил» читали во всех уголках необъятного Советского Союза, и лучшие карикатуры были памятны многим. К художнику неоднократно подходили другие заключённые и спрашивали, а не тот ли он Ротов, который нарисовал знаменитый «Скандал на кухне»?
Неудивительно, что помимо работы в оформительской бригаде ему время от времени подкидывали «халтурку» даже сотрудники лагеря. Ведь художников такого уровня за колючей проволокой можно было встретить не каждый день.
«Как-то, — вспоминал Ротов, — старшина заказал мне ковёр. Он принёс байковое одеяло, которое я должен был разрисовать. Старшина подробно рассказал сюжет. Сзади, слева, — море. В море лодка с парусом. Сзади, справа, — горы. На вершинах — снег. На первом плане действующий фонтан. У фонтана со сходством (старшина принёс фотографию) должна быть изображена его любимая девушка. Рядом играет патефон. На пластинке меленько написано название любимой девушкиной песни. Над ней летит голубь, который держит в зубах (!!!) письмо от старшины, о чём говорит надпись на конверте. Заказ я выполнил. Старшина был доволен, я получил великолепный гонорар: полбуханки чёрного хлеба. Правда, одно условие я не выполнил. Но старшина на зубах не настаивал...»
Однажды у Константина Ротова украли единственную тёплую рубашку. Местный «пахан», узнав, что случилось, быстро решил вопрос. Тем же вечером к художнику подошёл один из заключённых с огромным фингалом под глазом и протянул пропажу. Таким неожиданным образом выяснилось, что художника на зоне уважают не только «политические», но и обычные уголовники.
«В Соликамске отбывал срок известный конферансье Алексеев, этакий аристократ, - вспоминал Константин Ротов. - Получив пайку хлеба и миску баланды, он не принимался за еду, не расстелив на коленях вместо салфетки давно уже не белый носовой платок. Как-то, ведя концерт для заключённых, Алексеев, обращаясь к залу, пошутил: «Мы все тут дети. Нам всем от пяти до пятнадцати». Гонораром за шутку была нешуточная добавка к сроку...»
Освобождение и бессрочная ссылка
После отбытия наказания Ротову было запрещено проживать в крупных городах страны. Местом поселения ему назначили город Кимры в Калининской (ныне - Тверской) области. Он встал на учёт, но не побывать в Москве и не увидеть своих родных не мог, пусть это и было сопряжено с серьёзным нарушением режима.
После освобождения в 1948 году он написал жене: «Мне хочется вообще прийти в себя, осмотреться и привыкнуть к новой обстановке. Ибо моё теперешнее положение по сложности переживаний и ощущений ни с чем не сравнимо. В кармане у меня уже есть паспорт, правда, паршивенький, но всё же паспорт».
Он знал, что жена, чтобы избежать ареста, давно вышла замуж за другого мужчину. Дочка, которую он запомнил маленькой девочкой, выросла, стала красивой молодой девушкой и уже сама готовилась создать семью. В Москве она познакомила отца со своим женихом, начинающим актёром Алексеем Баталовым, и художнику очень понравился избранник Ирины.
«Хорошо, что он уже на свободе, - написал в письме дочери поэт-песенник Василий Лебедев-Кумач – один из тех, кто хлопотал за Ротова, когда тот находился в лагере. - Вступить в жизнь ему будет не очень легко, у него будет много горечи и разочарований».
Константин Ротов вернулся в Кимры. Перспектив в обозримом будущем у него не было никаких. В провинциальном городке трудоустроиться отсидевшему срок «врагу народа» было очень сложно. С такой анкетой, как у него, приходилось довольствоваться только случайными заработками. Вырученных денег едва хватало на то, чтобы снимать угол и сводить концы с концами.
Изредка Ротов приезжал в столицу, всё ещё надеясь использовать старые связи. И ему повезло: одно из издательств предложило создать серию иллюстраций к собранию сочинений Анатоля Франса. Это действительно была огромная удача, которая сулила серьёзную и ответственную работу, по которой художник так стосковался за годы заключения.
Но рисунки к произведениям Франса, увы, так и остались незавершёнными. Однажды Ротов, приехав в Москву, остановился у своих знакомых. И надо же было такому случиться, чтобы в квартиру вошёл милицейский патруль, который потребовал у всех, кто там находился, предъявить паспорта...
Возможно, это была плановая проверка документов, но не исключено, что кто-то из жильцов многоквартирного дома обратил внимание на «подозрительного» человека и позвонил в отдел. За нарушение надзорного режима в том же 1948 году Константина Ротова отправили в бессрочную ссылку в Северо-Енисейск. Для него это наказание было сродни новому заключению: вдали от столицы, от родных и без возможности туда вернуться. Но хуже всего было то, что он сам нарушил режим и проявил неосторожность, зная чем она может обернуться.
Константин Ротов пробыл в ссылке до 1954 года. Не раз бывали дни, когда даже его природный оптимизм и чувство юмора давали сбой и уступали место самой чёрной тоске и отчаянию. Настоящая полнокровная жизнь будто проходило мимо него. Он был вынужден прозябать в богом забытом медвежьем углу, не имея возможности видеть своих близких и заниматься любимым делом.
«Потолком» его работы в Северо-Енисейске было оформление местного Дома культуры к государственным праздникам, создание плакатов, афиш и репродукций картин известных художников для школы и детского сада. Иногда для души он выбирался на этюды и писал пейзажи.
«На днях мне стукнет пятьдесят, – написал он в 1952 году своей первой жене Кире, которая впоследствии вышла замуж за Василия Лебедева-Кумача. – Из этих лет нужно вычесть 20 лет щенячьего возраста (в начале) и двенадцать - собачьего (в конце). Итого только восемнадцать лет сознательной человеческой жизни! И сделано за это время так мало из возможного! Просто страшно обидно!»
Возвращение и реабилитация
В 1953 году умер Иосиф Сталин, и после смерти вождя начался массовый пересмотр уголовных дел в отношении репрессированных. Многие стали возвращаться из мест лишения свободы.
«Я так привык только к плохому и к сплошным разочарованиям, что боюсь чему-либо радоваться преждевременно, - признавался в одном из писем художник. - Конечно, всем разумом, каким-то необъяснимым чутьём, логикой текущих событий ожидаю перемен в своей судьбе. Должна же, в конце концов, быть справедливость на земле!»
Он смог вернуться из ссылки только год спустя, не представляя, что его ждёт впереди. За прошедшие годы он увидел изнанку жизни и был готов ко всему. Не все из бывших коллег готовы были его приветствовать на свободе с распростёртыми объятиями: общение с «врагом народа», пусть и отбывшим наказание, было в глазах правоохранительных органов нежелательным. Да и обычную человеческую осторожность - как бы чего не вышло! - тоже нельзя было списывать со счетов.
Но были и те, кто искренне обрадовался возвращению Константина Ротова. Благодаря этим людям художник понял, что для него ещё не всё потеряно: такую поддержку не купишь ни за какие деньги, а честное имя - он в это верил всем сердцем - однажды можно будет очистить от наветов.
«Откровенно говоря, не все стремились со мной встретиться. Ведь я еще не был реабилитирован, - вспоминал он. - Первым ко мне пришел Бродаты, Лев Григорьевич (советский график и иллюстратор - прим. автора). Держался он так, как будто не восемь лет прошли с последней нашей встречи, а пара дней. Он пришел и сказал: «Константин Павлович, когда вы были у меня, вы забыли папиросы». Он достал из кармана начатую пачку. Это были папиросы, выпуск которых прекратился перед войной. Он хранил их восемь лет! Пока жив, буду помнить...»
Чтобы освободиться от постыдного клейма «врага народа» и наконец-то доказать, что дело о шпионаже и контрреволюционной деятельности в отношении него было сфабриковано, Ротов подал соответствующее заявление в Верховный суд.
В июле 1954-го Военная коллегия Верховного суда РСФСР полностью реабилитировала художника. В злосчастной нарисованной лошади, которая, можно сказать, на своей спине привезла ему срок, в этот раз не нашли ничего криминального. Воссозданный Константином Ротовым рисунок был приложен к протоколу допроса.
«Дополнительным расследованием установлено, что карикатура, которая рассматривалась как антисоветская, в действительности не является таковой», - вынесли вердикт сотрудники Военной коллегии.
Карикатуры - для «Крокодила», иллюстрации - для детей
После реабилитации перед Константином Ротовым вновь распахнулись двери всех издательств и журналов. Как одержимый, он вгрызся в работу: карикатуры для «Крокодила», оформление детской литературы, а с 1956 года – рисунки для только что созданного журнала «Весёлые картинки».
Художник говорил: «Крокодил» - это мой долг, а «Весёлые картинки» - любовь».
У него словно открылось второе дыхание. Он рисовал с упоением и так много, словно пытался во что бы то ни стало восполнить упущенное за годы вынужденного творческого простоя.
И особое удовольствие он получал от иллюстрирования книг для детей, в которых не было политики, а добро всегда уверенно побеждало зло. После всего пережитого Константину Павловичу хотелось одного - покоя. И творчество отодвигало на задний план тяжёлые и полные лишений годы, которые пришлось провести в лагере.
Менее чем за пять лет жизни, которые были отпущены ему после возвращения из ссылки, он создал огромное количество рисунков. С его иллюстрациями выходили «Старик Хоттабыч», стихи Сергея Михалкова, произведения Корнея Чуковского, Андрея Некрасова и других авторов.
«Лагерь и ссылка не убили в нем огромного чувства юмора, интереса ко всему новому и просто мальчишеской любви ко всякой технике, - писал о нём художник «Крокодила» Евгений Гуров. - Построили новый мост в Лужниках — и Константин Павлович поехал посмотреть. Появились кухонные комбайны — и Константин Павлович немедленно приобрёл. Сам возился с комбайном. Впрочем, недолго. Что-то случилось с этой замечательной машиной, и она стала расшвыривать мясной фарш по всей кухне. К великой, впрочем, радости Кисы-Муры, ротовской любимицы. Новый фотоаппарат оказался непригодным для съёмки с близкого расстояния, а Ротову, обожающему все живое, надо было снимать и насекомых. Муравьев, к примеру. И пришлось купить другой аппарат. Более совершенный».
Дядю Стёпу рисовал со своего зятя Алексея Баталова
«Лихо мерили шаги
Две огромные ноги:
Сорок пятого размера
Покупал он сапоги...»
Помните эти строки из «Дяди Стёпы» Сергея Михалкова? Любопытный факт: размером обуви вымышленный герой был обязан Константину Ротову. Художник как-то обмолвился в разговоре с поэтом, мол, у зятя такие здоровенные ноги, что он носит сорок пятый размер ботинок. И Михалков добавил этот штрих к портрету своего героя.
Константин Ротов очень уважал мужа своей дочери Ирины и поэтому неудивительно, что решил рисовать Дядю Стёпу именно с него. Молодой артист с радостью согласился позировать своему тестю. И художник подарил вымышленному персонажу баталовскую внешность, худобу и открытую улыбку.
Это было идеальное попадание в образ. Двухметровый милиционер и кумир ребятишек не только выглядел добрым, простым, отзывчивым и немного застенчивым, но и был таковым в реальной жизни.
«Общение с Константином Павловичем было важнейшим событием в жизни, – вспоминал Алексей Баталов. – Я прибегал к нему позировать на улицу Горького. Это была первая школа, когда я увлёкся рисованием. Его подход к рисунку меня поразил и заразил. Дело было не в словах, а в самом процессе. Это было выше всякой школы! Целый день видеть, как он работает, было счастьем, важнейшим событием в жизни. Он был близкий человек, с ним мне было интересно, уютно и весело. Даже таракана он рисовал с натуры! Я сам для него ловил этого таракана...»
Преступление и наказание
В заключение стоит добавить о том, как сложилась судьба людей, которые упекли Константина Ротова за решётку.
Следователь Лев Влодзимирский дослужился до генерал-лейтенанта и занял должность начальника следственной части по особо важным делам НКГБ (МГБ, МВД) СССР. После смерти Сталина выбрал не ту сторону и был арестован вслед за своим шефом и покровителем Лаврентием Берией. Ему предъявили обвинение по 58 статье УК РСФСР: «измена Родине в форме шпионажа и заговор с целью захвата власти». Его лишили всех званий и наград. 23 декабря 1953 года Специальным судебным присутствием Верховного Суда СССР он был приговорён к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.
Михаил Храпковский, который дал ложные показания, впервые признался Константину Ротову в оговоре ещё во время встречи с ним в пересыльной тюрьме. По воспоминаниям художника, бывший товарищ умолял его простить и даже стоял перед ним на коленях.
В конце 50-х Константин Ротов снова получил от него письмо: «Знаю, что в крушении твоей жизни виноват я... Вспоминая вновь и вновь историю моей катастрофы, я все же прихожу к печальному выводу, что, если, не дай Бог, со мной вторично случилось бы то же самое, то я снова поступил бы так, как поступил, ибо есть предел сил каждого человека... Я прошу тебя быть снисходительным ко мне и, если сможешь, простить мне все зло, которое причинил тебе».
Храпковский попытался через общих знакомых устроить встречу с Ротовым, но тот отказался. Слишком много бед причинил ему бывший товарищ своим поступком, фактически сломал жизнь.
«Зла этому человеку не желаю, но видеть его не хочу, - признавался Константин Ротов друзьям. - Не могу... А теперь вот письмо. Снова просит прощения. Нечего мне ему ответить. Ничего я ему не напишу».
Михаил Храпковский одновременно с письмом Ротову прислал в редакцию «Крокодила» несколько своих рисунков. Однако ради уважения к Константину Павловичу их не стали публиковать и вернули обратно отправителю.
К несчастью, пережитые потрясения не могли не сказаться на здоровье художника. У Константина Павловича Ротова случился инсульт, у него отнялась правая рука. Он пытался рисовать левой, но восстановиться ему уже было не суждено. 16 января 1959 года художника не стало.
«Я видел последний лист бумаги, за которым Константина Павловича застиг удар. Начатый рисунок – и вдруг линия сделалась дрожащей, неуверенной и оборвалась», - вспоминал карикатурист Юлий Ганф.
В памяти тех, кто его знал, он навсегда остался весёлым, жизнерадостным и очень добрым человеком, который, несмотря на выпавшие на его долю жесточайшие испытания, сумел не разочароваться в людях и сохранил чувство юмора.
