Хочу рассказать о человеке, с которым меня свела судьба летом 1943 года. Наше подразделение отводили в тыл для пополнения и перевооружения. После месяца тяжёлых боёв мы понесли большие потери, частые немецкие бомбёжки и артобстрелы вывели из строя оружие. Больше половины бойцов воевали трофейным. Устав от постоянного ожидания атак противника, тревоги, мы наслаждались тишиной. Показался большой хутор, дорога вела прямо к нему. Бойцы повеселели, ведь впереди была возможность отдохнуть и, может быть, даже помыться. Разошлись по домам, их хозяева встретили нас радостно, доставали последние припасы, топили бани. Помывшись, мы улеглись спать, хотя на улице было ещё светло. Меня разбудил шум на улице. «Танки наши едут, а вот фигу вам, все дома заняты» - подумал я, но насторожился. Лязг гусениц и звук моторов был не похож на тридцатьчетвёрки. Подойдя к окну, я увидел махину, проезжавшую по дороге, на её борту был крест. Само собой поднял тревогу. Мы уже врага не боялись, хватит, вступили в бой с вражеской пехотой, но против танков у нас ничего не было. В самый разгар боя, со стороны холма, послышались артиллерийские выстрелы, кто-то пришёл нам на помощь. Один из танков задымил, бойцы пленили его экипаж, другие уехали из хутора. Оказалось, выручило пополнение, которое шло нам навстречу.
Утром на построении, перед строем, поставили двух бойцов. Они были в охранении как раз на той стороне хутора, откуда пришёл враг. Оказалось, что уснули они, как ещё живы остались? Не распуская строй, командиры провели распределение пополнения. В наш взвод прибыли семь человек. Тогда я в первый раз увидел Василия Лапина. Обычный боец, до войны работал на токарном станке, семья, дети, всё как у всех, дважды был ранен, награждён Красной звездой. Знакомство происходило в нашей хате, тогда-то все и обратили внимание, что в разговоре, Василий не к месту употребляет слово «так». Уже этим вечером к нему приклеилось прозвище Тик-так.
После трёхдневного отдыха, нас построили в колонну. Мы вышли рано утром, покинув гостеприимный хутор. Переход предстоял длинный, всем выдали сухой паёк на два дня. Подошли к лесу, что за ним, никто не знает. Надо сказать, что бойцов моего взвода часто использовали как разведчиков. Вот и в этот раз взводный назначил троих бойцов, в том числе и меня, для «посмотреть, что там дальше по дороге». С нами вызвался Лапин, командир не возражал. Мы шли уже больше часа, а лес всё не кончался. Наконец вышли на поле, по которому, виляя, шла дорога. Младший сержант Ерёмин распорядился проверить овраг с правой стороны, для этого назначил меня и Лапина. Едва мы подошли к его краю, как Лапин меня остановил.
- Мины там! – сказал он.
- Как узнал? – спросил я.
- Просто знаю.
- «Просто» для командира не доказательство, тут другие слова нужны.
Лапин, не ответив, столкнул большой булыжник с дороги. Он покатился вниз, через несколько секунд раздался взрыв противопехотной мины, следом ещё два. Я на войне многое видел, но чтобы вот так увидеть мины – ни разу. Мы прошли ещё с километр, и везде Лапин говорил, что правая сторона дороги заминирована. Пошли обратно, встретили двух бойцов, которые проверяли левую сторону дороги, я рассказал им о минах, они с трудом, но поверили, слышали взрывы.
- А здесь что? – боец указал на другую сторону дороги.
- Здесь мин нет, - ответил Лапин
- Сапёр?
- Нет.
- Так откуда ты тогда это знаешь?!
- Знаю и всё, - Лапин был спокоен.
У всех разведчиков на языках крутилось ещё много вопросов, но решили вернуться и доложить командиру. Доложили о минах, командование отправило на дорогу сапёров, те подтвердили. Лапин был собой доволен.
Пришли на место, вместо отдыха поступил приказ окопаться. Каждому взводу была определена своя позиция. Край леса, где мы занимали оборону, был изрезан неглубокими канавами, земля каменистая. Мне достался пятачок под большой берёзой. Из-за корней копать было сложно. С удивлением я увидел, что Лапин, только начав копать свой окоп, бросил это занятие и переместился метра на два ближе ко мне.
- Ты чего это? Там земелька только кидай, не то, что у меня!
- Мне там не нравиться, - ответил он и принялся копать.
Ждём сами не знаем чего. Я дважды перебрасывал свой кисет в окоп Лапина. Прошла ночь, а кроме всполохов вдали мы ничего не видели. Под утро я, было дело, задремал. Вдруг как бахнет рядом, я даже подпрыгнул! Немец нас обстрелял из миномётов. На месте первого окопа Лапина дымилась воронка. Видя это, можно было поверить и в Лешего, и в Бабу-ягу. Он переполз ко мне.
- На зуб нас пробовали, - сказал он, и в этот момент прилетела мина в его второй окоп.
Лапин уснул, а я крутил головой по сторонам, охраняя его сон. Подполз младший сержант Ерёмин.
- Живой? – спросил он меня.
- Живой, – ответил я.
- От Лапина ничего не осталось, я искал.
- Здесь он, вон, спит.
Набор слов Ерёмина, чередующихся с матом, я пересказывать не буду.
Через два дня нас перебросили в другое место. Снова окраина леса, перед нами чистое поле, но теперь мы были выше противника. Первое что мы сделали, это похоронили тех, кто был здесь перед нами. Погибших было много. Мы копали длинные братские могилы, укладывая туда бойцов, накрывали их шинелями. Со слов взводного, наше подразделение будет обеспечивать фланговое прикрытие войск, которые идут в наступление. Многие подумали, что нам будет легко, но не тут-то было. Враг атаковал в день по два-три раза, иногда с танками, но в основном пехота на бронетранспортёрах. Технику они берегли. Высадят солдат в разных местах и отъезжают. Артиллеристам удалось подбить две такие машины, но это капля в море.
Командованию надоели их выезды, было решено поставить артиллерийский заслон возле болота. Позиция хорошая, она позволяла уничтожить любую машину, которая выезжала из леса, но Лапин был против: «Нельзя там пушки ставить, даже выстрелить не успеют!». Его слова передали командиру артиллерийской батареи, он улыбнулся, но потом узнал, что Лапин не ошибается. Не исполнить приказ он не мог, поэтому возле болота оставил одно орудие, а четыре других установил напротив. Началось всё рано утром.
Туман стелился над землёй, из травы вылетели комары, стрекозы выписывали в воздухе пируэты. Из леса выехал немецкий танк. Описав дугу по полю, он выстрелил туда, где находилось одно единственное наше орудие. Артиллеристы молодцы, не ответили, не обозначили себя, но это им не помогло. Начался такой миномётный обстрел, что, казалось, вся земля одновременно поднялась в воздух! Это было страшно видеть. Показались ещё танки и бронемашины, вот тут командир артиллеристов шанса выжить им не оставил. Пушки выпускали снаряд за снарядом, кустарник в котором их укрыли, обволокло дымом, не знаю, что сквозь него видели наводчики орудий, но через двадцать минут, вся техника противника дымила на поле боя. Но немец не был бы немцем, если бы оставил нашу хитрость без ответного удара. Совсем скоро послышалась команда «Воздух!». Нас бомбили, обстреливали из пулемётов и снова бомбили. Несколько наших истребителей попытались отогнать противника, но два из них были сбиты, к сожалению, лётчики погибли. Я потом слышал, что командира батареи представили к званию Героя Советского Союза, а вот Лапину даже благодарности не перепало.
Привезли почту, бойцы радовались письмам из дома. Мне пришло письмо от тётки, она заменила мне мать, когда та умерла. Едва успел дочитать, как пришёл замполит. Он прочитал нам несколько газет, поблагодарил за то, что мы прикрываем правый фланг наступающих войск. Я, набравшись храбрости, обратился к нему. Рассказал, что в прошлом бою была большая заслуга Лапина, но его не наградили. Выслушав меня, замполит сказал: «За предчувствие наград не дают!». Я понял, что разговор закончен.
Наступил октябрь, фронт наступал. Бойцы роты обижались на то, что мы, как они говорили - «костыли», то есть вспомогательные подразделения. Лапин всё так же «такал», но его теперь реже называли по прозвищу, заслужил человек уважение. Первый снег выпал рано, но обильно. Возле перекрёстка дорог, к которому мы подошли, сугробы были почти по колено. Кто-то увидел приближающиеся немецкие самолёты, все бросились врассыпную. Лапин, спрыгнув с дороги, кувыркался в снегу, теперь он был больше белым, чем серым. Я понял, чего он добивался и сделал тоже самое. Многие последовали нашему примеру. После налёта выяснилось, что в трёх взводах, которые искупались в снегу, потерь нет, а вот те, кто лёг на обочине дороги, либо погибли, либо были ранены.
Снова река, вода холодная, переплывать вплавь желания нет, а ещё надо пушки переправить, обоз с продовольствием и боеприпасами. Кому как не нашему второму взводу идти искать брод! Отрядили на это дело всех. Немец был рядом, атаковать мог в любую минуту, численность разведчиков увеличили. Вышли ещё рано утром, едва светать стало. Разделились на три группы, шли друг за другом, метрах в ста. Я в первой группе, Лапин рядом. Прошли три места, где была возможна переправа, это я так думал, но Лапин мотал головой, показывая, что ему здесь не нравиться. Дошли до крутого спуска, здесь-то уж точно не переправиться, но Лапин остановился, бросил в реку камень.
- Здесь нужно переправляться! – заявил он.
- Ты посмотри берег какой крутой, тут метра три до воды! Лошади сорвутся, беда будет.
- Берег можно сравнять, спуск пологим сделать, а глубина тут небольшая.
- Это ты по камню определил? – нервничал я.
- Да.
Работы на берегу заняли не больше часа. Сменяя друг друга, бойцы срезали берег, сделав пологий спуск. Глубину реки в этом месте проверили заранее, она оказалась чуть выше колена. Как Тик-так это узнал?! Началась переправа, к нашему удивлению нас не обстреливали и не бомбили. Переправились мы и сразу в бой! Противник нас здесь не ждал. Первую траншею выбили быстро, одним наскоком, мало кто из фрицев смог убежать, а вот со второй оказалось сложнее. Там нас ждали пулемёты и пушки малого калибра. Пришлось отменить атаку до поддержки нашей артиллерии.
Зима вступила в свои права. Снегу намело столько, что сойди с тропы - утонешь по пояс. Может он был виной тому, что фронт остановился, а может что-то другое, но наступила тишина. О том, что идёт война, немец нам напоминал каждые полчаса. Вот же интересная у них натура! Часы сверять можно. Прошло полчаса и «бах» где-то разорвалась мина или снаряд. Ещё полчаса и опять «бах»! Утром нужно было менять дальнее охранение, только мы с Лапиным там не были, значит, нам идти. Во взводе было правило: уходят бойцы в охранение, каждый делиться с ними боеприпасами и продуктами. С продуктами всё было хорошо, с патронами тоже, а вот с гранатами туго. Пятеро бойцов протянули то, что у них осталось: три лимонки и две немецкие колотушки. Я сложил всё наше вооружение в свой вещмешок, теперь можно выходить.
Идти нужно было с километр, разговаривать в таких случаях запрещалось, но я не удержался.
- Полгода ты с нами, а я уже такого насмотрелся! Как это у тебя получается?
- Придём на место, расскажу, - тихо ответил Лапин.
Два бойца уже совсем замёрзли, они были нам так рады, как будто мы принесли им новость о Победе. Заняв их, ещё не остывшие, места мы всматривались во всё, что могли видеть.
- Ну, так как? – напомнил я Лапину свой вопрос.
- Это давно началось, мне лет пять тогда было. Деревенские ребята пошли купаться, один утоп. Местные «кошку» кидали, но нет мальчишки, подумали, течением унесло. Нам мальцам чего надо было? Поглазеть. Вот мы и пошли на берег вместе с взрослыми. Они там сами по себе, а мы сами. Спустились чуть ниже по течению, там заводь была, малька много, хоть руками лови. Я обернулся и вдруг почувствовал, что есть с нами рядом кто-то ещё, только не живой он. Позвал мужчин, указал место, они с первого раза утопленника и зацепили.
- А ещё кто в семье так может?
- Мама говорила, что прабабка моя в человеке болезни видела. Посмотрит на человека и говорит, чем он болеет. Её люди в посёлке ведьмой называли, а сами к ней, случись чего, за советом обращались. Бабку к учёным возили, те смотрели её, но ничего в ней такого не увидели. Правда или нет, но мама так же рассказывала, что перед отъездом, бабка посоветовала одному профессору развестись с женой, мол, только беды и болезни от неё у него будут. Дошли потом слухи, что жена того профессора из-за границы болезнь страшную в себе привезла, профессора заразила, тот вскорости умер, состояние его растратила, дети без копейки остались.
- Бойцы в роте то, что ты делаешь, волшебством называют.
Лапин улыбнулся:
- Слышал. Только я не знаю, как это назвать.
- А про себя, про себя ты что-то видишь?
- Нет. Про себя ничего не вижу. Два ранения тому доказательство. Если бы знал, разве бы не укрылся. Вот и сейчас тебе скажу, нам ночью дремать не стоит.
- Вот оно как! – только и смог сказать я.
Продолжение следует. 1/3
