Из Ветлицкой лепили прямо-таки символ, типа Монро, Бардо или. на худой конец - Чиччолину, лепили и куда там до неё было Шарон Стоун. Глупость, конечно, но именно так и выходило, как не крути. Страна вдруг снова стала молода и на её свежеокученных ментальных полях дураков имелись разные всходы, от жита и до сорняков.
- Посмотри в глаза, я хочу сказать
Я забуду тебя, я не буду рыдать…
Летом девяносто второго сборная Дании, имея на воротах ловца руками и ругальщика ртом Петера Шмейхеля, удивила всех и вся, интересовавшихся футболом. Золото чемпионата Европы, нежданно-негаданно прилетевшее к ним из-за вылета из турнира Югославии, медленно и верно умирающей от гражданской войны, заставляло не верить глазам. Те игры оказались последними, просмотренными на чёрно-белом «Каскаде» с тугой переключалкой каналов.
Но главным золотом того года стал не выигрыш датчан и даже не последнее золото мирового хоккея на Олимпиаде, взятое нашими. Не-не, нас-то оно радовало, но мир ждал и кайфовал от другого.
- Энбиэйшн ис фантастик…
О, да, так и было. Фантастика на грани спецэффектов, не меньше ста очков за матч, доминирование, блеск лысых чёрных голов и строгость нескольких белых парней, гениальные дылды Мэллоун, Робинсон, Пиппен, Бёрд, Баркли, Оладжювон, Стоктон, Джонсон, Маллин, Дрекслер и Юинг. И, конечно, игрок номер один, мистер Джордан, затмевавший, овладевавший и поражавший. Оттуда, с того лета, растут ноги многомиллионных заработков парней из гетто, университетов и прочих школ баскета в США.
- Но больше не звони и меня не зови
Я забуду всё, что ты говорил…
Гайдар означал не человека, погибшего на войне и писавшего про Тимура, Чука с Геком и строительство коммунизма отдельно взятыми барабанщиками. Гайдар превратился в его на седьмом киселе родственника, препарировавшего страну ровно собаку Павлова, на живую и тупыми ножницами. Кроме тупости металл густо покрывала ржа и сепсис от неё проник во кровь и лимфу, превратив недавнюю Красную Империю в гниющие обрубки.
- А где кошелёк? – сказала мама и снова и снова переворачивала сумку. – Тут же был…
Отец взял сумку в руки и пальцем приподнял аккуратный разрез на боку. Мама заплакала.
Воровство было всегда, но тогда ему даже не удивлялись, во второй, третий и прочие разы. На автовокзале Самары стояли лотки жулья, гонявшего шарик по стаканам, разводящего народ на бабло, стояли замороженные менты, не желающие лезть в отмороженность происходящего.
- Я верну тебе всё, что ты подарил…
Ветлицкая ворвалась стремительно, ей забабахали клип на давно записанную песню, потом ещё один и Ветлицкая зазвучала из каждого утюга. И из неё старательно лепили настоящую диву, наплевав на логику, относительную симпатичность и отсутствие самой обычной харизмы, необходимой для той самой заводной перчинки. Её первый клип заходил почти всем и Ветлицкая вдруг оказалась где-то рядом с небожительницами: шальной императрицей Аллегровой, примадонной Пугачихой и стремительно молодеющей Ротару. Шальная императрица недавно томно заголялась в мыльной пене какого-то там клипа с героем «Америкен Бой», примадонна пока не планировала становиться зайкой, а Ротару… А Ротару, впрямь, всё молодела. Да чего только тогда не случалось.
«Смену» мама выписывала. «Смена» совсем недавно была знаком качества. «Смена» быстренько переобулась в Перестройку и в новой России взялась печатать что угодно, лишь бы даже не заработать, лишь бы выжить. Детективы, мистика, лёгкая нарисованная обнажёнка.
Ветлицкая пела ровно во времена Вавилонской блудницы на звере с семью рогами и десятью головами «Омена», ну, либо как там выглядела та химера. История Дэмьена, сына Князя Ада, готовящегося принести мир в жертву папке, спалив его в пламени последней Войны на поле брани у города Меггидо, история подкидыша, рождённого самкой шакала, захватывала необработанные умы.
Всё соответствовало времени, литература – развлекательная, певички – привлекательные, «Эммануэль» стала чем-то навроде книжек-малышек от «Весёлых картинок» рядом с Красной шапочкой, Белоснежкой и прочей лабудой про Екатерин с конями. И уж рядом с этим тонкая и чуть жеманная Ветлицкая впрямь могла стать кем-то большим, чем вышло.
Могла, да не стала.
Да и ладно.
