ШУРОЧКА
- Орша! Станция Орша! Кто сходит, приготовиться! Стоянка десять минут, - распевно объявляла уже немолодая проводница, шагавшая вразвалочку вдоль купейных секций вагона скорого поезда «Ленинград-Киев», словно, моряк по причалу после долгого плавания.
Стоя у окна, я с интересом всматривался в мелькавшие вдали картины нового пейзажа. Радовали глаз остававшиеся позади добротные дома белорусских сёл и деревень, утопавшие в яблоневых садах. Всё чаще появлялись перекрёстки дорог с вереницами различных транспортных средств, притормозивших перед рябыми чёрно-белыми шлагбаумами и терпеливо ожидавших своей очереди на проезд через железную дорогу.
Занявшийся хорошей солнечной погодой день сулил удачу. Будто в подтверждение такого ощущения, с зелёных пригорков загоревшие мальчишки, приложив руки козырьком к глазам, весело махали нам и что-то кричали вслед убегавшему от них за горизонт поезду.
Вот потянулись привокзальные постройки, пакгаузы и дополнительные разъездные пути со стрелками на них.
Машинист подавал на своём железнодорожном языке звуковые сигналы приближения и остановки.
Наконец, скрипнув последний раз тормозными колодками, вагон остановился у первого от входа в здание вокзала перрона. Пассажиры дружно повалили на волю, как обычно бывает, суетясь и хлопоча с багажом. Кто-то попал сразу в объятия встречающих, другие – медленно шли по известным им маршрутам к выходу на привокзальную площадь.
Я следовал к месту моего нового назначения в военный гарнизон «Балбасово», расположенный в километрах восемнадцати от Орши, до которого ещё нужно было добираться автобусом. Номер маршрута и место его остановки мне были известны – друзья похлопотали, проинструктировали.
Багажом я обременён не был, он состоял лишь из одного небольшого чемодана с необходимыми для командированного человека «скарбом» и соответствующими документами-бумагами.
К таким переменам мест службы за истекшие годы я уже привык настолько, что мог без труда быстро сориентироваться в любой обстановке, тем более, что об Орше я уже имел достаточно различной информации. Ещё в школьные годы мне приходилось читать художественную литературу о деятельности в этих местах партизанской группы под руководством Героя Советского Союза Константина С. Заслонова, «Дяди Кости». Белорусские партизаны в этих районах проводили диверсии против немецких оккупантов – уничтожили большое количество вражеской техники и живой силы.
Красивый памятник этому знаменитому партизану возвышался рядом с привокзальной площадью.
На остановке ждать автобуса пришлось недолго. В подкатившем «ПАЗике» свободных мест оказалось предостаточно.
Ещё на входе в салон я интуитивно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Проходя между рядами кресел в поисках более удобного места, разгадал его носителя. Слева у окна на втором ряду сидела девушка, а может, молодая женщина, с такими огромными и жизнерадостными глазами на худощавом лице, что невольно пришлось «нажать на тормоза" и опуститься на пустовавшее рядом с ней место. Она подвинулась к окну, давая понять, что не имеет никаких возражений против моего соседства.
- В Балбасово? – бросив взгляд на мой чемодан, спросила девушка, не меняя доброжелательности на лице.
- Ту-да, в командировку, – отвечаю. – Будем попутчиками? – спрашиваю.
- Будем. Еду до конечной остановки.
- Повезло мне, не заблужусь.
- А вам, видать, не привыкать, перелётная птица? - улыбаясь, заметила она, рассматривая мои, с голубыми просветами, погоны старшего лейтенанта.
- К этому привыкнуть невозможно. Каждое новое место - будто открытие, - глядя в её карие глаза, ответил я.
- И сколько же мест вы уже успели поменять?
- Уф-ф, вопросик, это только начало, всё ещё впереди,- улыбнулся я в ответ на её улыбку. – А потом, это же всё-таки военная тайна, - добавляю шутя.
- О-ой, тайна, – засмеялась девушка. – Да, я все ваши самолёты уже пересмотрела. Даже знаю, когда летают местные, а по каким дням – «гости».
На местном аэродроме вблизи города Орши на авиабазе «Балбасово» в этом году дислоцировались два братских полка Н-ской тяжёлой бомбардировочной авиационной дивизии Дальней Авиации со штабом в городе Тарту (Эстония): сто двадцать первый полк, иначе Оршанский, и наш, - ставший теперь уже для меня родным, восемьсот сороковой, постоянно базировавшийся на аэродроме Сольцы, что в Новгородской области. Сюда, в Оршу, мой полк перебазировался временно, на период проведения у себя срочных работ по удлинению взлётно-посадочной полосы, реформированию систем наземного обслуживания и аэродромного оборудования.
На появившуюся в этом авиационном полку вакантную должность командира корабля самолёта Ту-16Е я и был назначен. Теперь вот следую к новому месту для прохождения моей лётной службы.
- Ну и как же это вам удаётся распознавать - какой самолёт местный, а какой чужой? - не унимался я.
- А очень даже просто, - не меняя весёлого тона, ответила девушка. – В дни полётов гостей в гарнизон и из гарнизона приходит и уходит людей и транспортных средств немного. Вы же все сидите на казарменном положении, в город выходите редко, и ещё по вечерам у вас проводятся в нелётные дни построения. А в лётные дни – нет.
- Да-а, соседка! У вас можно поучиться навыкам ведения разведывательных наблюдений, - съязвил я.
- Ну какое там наблюдение! Просто мне приходится два раза ежедневно - утром и вечером проходить через авиационный городок, вот и присмотрелась, - призналась она.
Так, продолжая весело болтать, мы и познакомились. Я представился первым, как и положено, а она в ответ – Шура, Александра. Шурочкой, мол, привыкла называть её мама.
- Александра, Саша, очень красивое имя. Да и Шурочка, - тоже мило, – поддержал я маму.
- Какое там мило!? ...Шурочка, Шурочка прикинута тужурочкой, - воспротивилась девушка.
- Да ладно тебе! – перейдя неожиданно на ты, возразил я ей. – Шу-ура, это же красиво! У человека с таким именем душа широкая, – продолжаю поддерживать я маму.
Александра-Шурочка кинула быстрый взгляд на меня и отвернувшись к окну, стала глядеть вдаль.
- Саша, а как тут народ своё свободное время проводит? – возобновил я общение.
- У кого оно свободное, тот скучает или ездит в Барань пиво пить, или ходит к вам в ГДО (гарнизонный дом офицеров) на вечера танцев. У меня его мало, а иногда – просто нет.
- Как это так - мало, нет? – попробовал уточнить.
- А вот так! Работа, ребёнок, учёба, маме помогать надо. Да, кстати, в ближайшую субботу у вас в ГДО планируют провести вечер, осенний бал. Вот и познакомишься с местными обычаями и населением.
Автобус остановился у круговой площадки недалеко от ворот с авиационным знаком, расцвеченным солнечно-голубыми лучами. Рядом виднелись белые буквы: "КПП".
- Тебе туда, – сказала Шура, кивнув в сторону проходной.
- А тебе? – спросил я.
- А у меня два пути: длинный – через авиагородок и короткий – через бесконтрольный проход в заборе, вон у той рощи, – снова заулыбалась Шура.
- Ну, тогда пойдём длинным путём, - предложил я ей.
Шурочка согласилась. Я подхватил свой чемодан, перекинул через плечо форменный плащ-пальто и вместе мы направились к КПП.
Дошли до центра авиагородка.
- Вон там ваши гостиница, казармы, а в том красном здании – штаб, - уверенно сориентировала меня девушка.
- Спасибо, Шура! Ты прекрасный мой ведущий! Летать с тобой в паре одно удовольствие, – растёкся я в благодарностях.
На огромной витрине местного гарнизонного дома офицеров красовалось написанное крупными, с цветными вензелями буквами, объявление: "ОСЕННИЙ БАЛ. ПРАЗДНИК РУССКОЙ БЕРЁЗКИ».
Сама обстановка подсказывала, что надо продолжить с Шурочкой знакомство. Поэтому, недолго думая, я предложил, а не сходить ли нам вместе на такое замечательное мероприятие.
Она ещё раз на прощанье полыхнула своими огромными глазами и крикнула в ответ: - Доставай пригласительные, - и побежала в сторону самодельного прохода в ограде к видневшемуся за ней массиву жилых домов серого цвета.
Оставшись наедине, я осмотрелся. Увидев то самое, из красного кирпича здание, в котором, по словам Александры, располагался штаб полка, двинулся туда для представления командованию и оформления положенного лётчику войскового довольствия.
Начинался очередной, обещавший мне много всяческих приключений, радостей и огорчений, период лётной службы и, в целом, жизни, теперь уже в небе и под небом Белоруссии.
***
Молодость и присущая этому периоду жизни жажда познания окружающего мира поистине творят чудеса.
Дни полетели незаметно и быстро, не оставляя в душе ни следов сожаления по данному факту, ни каких-либо разочарований от встреч с новой обстановкой.
Наоборот, меня радовало всё, нравился новый боевой коллектив: командир авиаэскадрильи и его заместители, командиры отрядов и кораблей-ракетоносцев, товарищи по экипажу.
Военный городок утопал в зелени, аллеи берёз, лип и клёнов естественно переходили в массив рощи, охватывавшей гарнизон с трёх сторон, делая его нарядным и уютным.
В среде лётчиков, штурманов, техников-инженеров, прапорщиков и сержантов сверхсрочной службы было много молодёжи. В полку кипела спортивная жизнь, особым вниманием пользовались спортивные игры: волейбол, баскетбол с футболом, городки, имелся плавательный бассейн, в котором по утрам, после физзарядки, несмотря на осеннюю прохладу, купались любители водных процедур.
Осенний бал "Русская берёзка" в ГДО был организован с размахом. Тыловые начальники и ответственные за массово-воспитательную работу сотрудники постарались на славу. Фойе и просторный зрительный зал местного дома офицеров были убраны берёзовыми ветками, цветами и художественными поделками умельцев различных кружков, функционировавших здесь регулярно.
По периметру зала и фойе стояли красиво сервированные столы с различными напитками и сладкими закусками. Организована работа буфетов, где каждый посетитель мог на свой вкус "повысить" настроение.
На сцене в актовом зале разместился полковой оркестр, ведущие вечера опробовали работу микрофонов.
Встреча с Шурочкой состоялась снаружи, у входа в ГДО.
Войдя внутрь, мы, признаться, были немало и приятно удивлены такой обстановкой и убранством. По крайней мере, у Шурочки глаза светились радостью и восторгом, а мои чувства дополнялись и гордостью за нас, таких молодых и счастливых, и благодарностью судьбе за посланный этот замечательный бал в честь русской берёзки, обещавший подарить нам незабываемый вечер и пополнить нашу жизнь новыми ощущениями и чувствами.
В своём торжественном наряде Александра выглядела чуть строже, чем во время нашей совместной поездки в автобусе, но в то же время, она показалась мне очень юной и красивой.
Нам было весело, у обоих складывалось впечатление, что мы знакомы друг с другом уже с давних пор, между нами царило доверие и взаимная приязнь, обещавшая перерасти во что-то большее.
Послышался призыв ведущего вечера: "Прошу кавалеров приглашать дам!", зал наполнился сказочной мелодией вальса, и мы с Александрой медленно поплыли в этих обволакивающих волшебством звуках, глядя в счастливые лица друг друга, веря, что это будет длиться бесконечно.
Наверное, мы тогда одновременно почувствовали, что впереди грядёт новый этап в наших жизнях и нас ожидает время большой, уже по-взрослому формирующейся любви.
Шурочка-Александра-Сашенька...теперь для меня это имя будет часто самопроизвольно звучать повсюду: и среди берёз и лип соседней рощи, и разноцветных гарнизонных строений, и жилых домов офицерского городка, и на площадке расположенной недалеко школы, и в убегающих к горизонту цветущих белорусских полях, над которыми мне будет суждено проноситься на разных высотах и скоростях днём и ночью, на закате и на восходе солнца, в погожий и ненастный день.
Её образ будет видеться мне в плывущем по небу рядом со мной белом облаке, а взгляд, наполненный любовью и доверием её замечательных глаз, я буду сравнивать со светящимися на высоте более ярким светом ночными звёздами.
Ах, белорусское небо! Гляжу в бесконечную солнечную синеву над головой и хочется крикнуть всему человечеству о том, какая же прекрасная эта штука - жизнь, как приятно чувствовать запахи земли, травы и цветов, слышать журчание ручья, щебет птиц и многоголосых звуков обыденной деятельности человека. Даже грохот набирающих скорость на разбеге и взлете тяжёлых бомбардировщиков-ракетоносцев не может заглушить звучащую в душе и в сердце сладостную музыку торжества любви, дающей нам право на своё место под солнцем и на веру в судьбу.
ЧИБИСЫ
На просторной площадке спортивного городка военного гарнизона авиабазы «Балбасово» идёт, так называемое, утреннее построение полка. Три авиационных эскадрильи, технико-эксплуатационная часть, аэродромная подвижная лаборатория и офицеры управления полка образуют «коробочку».
В центре – командир и начальник штаба полка; все подразделения во главе с соответсвующим командиром, построены в шеренгу: лётный состав - по экипажам, а инженерно-технический - по группам.
Отдельно, по-соседству с управлением полка, сформирована группа из трёх офицеров: два старших лейтенанта и один лейтенант.
Следуют доклады старшему начальнику о состоянии дел в подразделениях, о готовности экипажей и соответствующих наземных служб к выполнению поставленных перед ними задач, о наличии каких-либо происшествий и тому подобное.
Командир полка даёт команду: «Вольно!» и объявляет о прибытии в полк нового пополнения, состоящего из трёх командиров кораблей. Лейтенант Первухин и старший лейтенант Гордеев распределяются в третью авиаэскадрилью. По команде следуем представляться комэске подполковнику Лазареву. Слышно его негромкое бурчание: «Шплинты, а не командиры кораблей!" Личный состав эскадрильи с улыбками воспринимает тираду командира и смотрит с выжидательным смирением.
«Шплинт», надеюсь, было адресовано, скорее, коллеге, который позднее стал моим другом, Васе Первухину, имевшему рост чуть больше ста шестидесяти сантиметров.
Докладываем командиру эскадрильи о прибытии в его распоряжение. Нас приветствуют, поздравляют и определяют на соответствующие места в строю: меня в первый отряд, Василия – в третий.
Отныне, каждый из нас – командир экипажа, боевая единица авиационной эскадрильи, основного тактического подразделения в военно-воздушных силах, состоящего в свою очередь из трёх или четырёх отрядов, оснащённых тремя-четырьмя самолётами Ту-16Е. Что означает «Е», а в обыденном названии «Ёлка»? Самолёт с такой спецификацией предназначен для решения задач по прикрытию боевых порядков основных авиационных ударных групп, состоящих из самолётов-ракетоносцев, бомбардировщиков, оборудованных обычным или специальным бомбовым вооружением.
Это был вариант самолёта-разведчика или постановщика пассивных и активных помех, получивший обозначение Ту-16Е, который в частях часто называли «Ёлка»; по составу помехового оборудования он был близок к Ту-16Р. На обоих типах самолёта в задней части грузового отсека устанавливалась кабина специального офицера-оператора и специфическое оборудование, которым он управлял, например: одна из станций СПС-1, СПС-2 или СПС-2К «Пион». Там же размещались и бомбодержатели, что позволяло расширять сектор боевого применения таких машин на войне.
За долгие годы служения этого замечательного «труженика» и друга лётчиков в составе Дальней Авиации ВВС Советского Союза и Российской Федерации, а также ряда вооружённых сил иностранных государств, на машине была проведена масса всяких технических доработок и усовершенствований. По моим отрывочным сведениям, Ту-16 снискал славу и уважение в различных уголках земного шара не только себе, но и его «родителю» А.Н. Туполеву.
В начале октября 1968 года началась плановая работа по вводу в строй молодых командиров кораблей. Общий налёт в целом, и на Ту-16 в частности, с учётом периодов переучивания в Центре Дальней Авиации и стажировки в предыдущем полку, позволял такую программу реализовывать ускоренными темпами, тем более, что при выпуске из авиационного училища мне удалось получить звание «Военного лётчика 3-го класса».
Первые контрольно-вывозные полёты с командиром эскадрильи подполковником В.Ш. Лазаревым позволили подтвердить основные моменты ранее данных мне как лётчику, характеристик. А в них главное: лётное дело любит, … материальную часть знает и эксплуатирует грамотно, …может быть допущен к освоению «Курса боевой подготовки» в полном объёме. В.Ш. Лазарев, лезгин по национальности, импозантный и внешне красивый мужчина-офицер, всегда опрятно одет, даже с некоторым шиком (в лучшем понимании этого слова), по натуре был слегка суров и, как казалось, неприступен.
Но чуть позднее я понял, что он тоже понял, что я учился лётному делу у хороших и достойных людей. Как же я благодарил своих бывших учителей-инструкторов, а потом различных рангов командиров в боевых частях, прежде всего Вадима Мамонова, Алексея Андреевича Валуева, Анатолия Щербакова, Ивана Бунина, трагически погибшего при освоении сверхзвукового Ту-22 в Барановичах, и других моих коллег и товарищей!
При размышлениях об этих людях моя личная значимость становится мизерной и неосновательной. Ведь мои навыки и опыт - это всё от них, я должен был быть похожим на этих людей, поступать пока как они. Поэтому установленный негласный закон в авиации: «Себя спасай в последнюю очередь, сначала спаси подчинённого и друга!», давал изумительные результаты.
Сколько удалось уберечь командиров от напрасных жертв!
Когда командир настроен таким образом, он борется за жизнь экипажа и за сохранность корабля до последнего.
Комэск, после выполненных двух полётов по кругу, представил меня на проверку вышестоящему авиационному начальнику. На этот раз со мной летит заместитель командира полка по лётной подготовке.
Погода в районе аэродрома выдалась по-осеннему стабильной. Облачность на высоте около четырехсот метров, сухо, ветер слабый, видимость хорошая, день склоняется к вечеру.
Взлетаем, делаем «коробочку», заходим на посадку, садимся, освобождаем полосу, заруливаем на стоянку. Проверяющий даёт указания на самостоятельные полёты, «благословляет» тренироваться в заходе на посадку по приборам, с закрытой шторкой (ею закрывается лобовое стекло изнутри, лётчик таким образом не видит горизонта и пространства впереди себя).
Его место в кабине занимает мой штатный помощник, правый лётчик, старший лейтенант Володя Ульянов.
Выполняем первый полёт по кругу. Третий разворот при построении «коробочки» приходится как раз над городом Оршей.
На земле уже зажглись огни, городские массивы обозначились более отчётливо и ярко.
Постепенно облачность в районе аэродрома стала понижаться по высоте, что позволило экипажам тренироваться полётам по приборам в реальных условиях, без использования шторок.
Заходим на посадку, садимся «как учили», штурман и корма - довольны.
Руководитель полётов даёт разрешение занять повторно взлётно-посадочную полосу. Взлетаем, выполняем первый и второй развороты, идём в облаках, иногда в их разрывах, к «траверсу». Докладываю: «Шасси выпущено, зелёные горят, прошу заход на посадку».
Не успев договорить эти слова, как заметил летящую на нас стаю птиц с серо-беловатым оперением.
Сначала показалось – чайки. До столкновения с лобовым стеклом кабины самолёта виден был предсмертный ужас в их ликах.
Далее один за другим два удара в лобовое стекло, третий – в ребро атаки кабины и дальше, в направлении входного сопла левого двигателя. Что было справа, - заметить не успел.
Подаю команду: «Экипаж, осмотреть машину, рабочие места!»
Командир огневых установок и радист докладывают, что в кабинах всё нормально, снаружи на двигателях пламени не видно, повреждений плоскостей, заднего оперения и шасси самолёта не наблюдается.
Сам проверяю режим работы силовых установок. Чувствую небольшую тряску правого двигателя. Левый, на который пришлось больше помех, работает устойчиво.
Помощник контролирует обстановку справа.
Докладываю руководителю полётов о сложившейся ситуации. Прошу разрешения на выключение правого двигателя ввиду его неустойчивой работы и о заходе на посадку на одном левом.
Руководитель полётов уточняет, как ведёт себя машина. Разрешает выключить правый двигатель.
Голос его намного спокойнее, чем в обычной обстановке. Он знает, что мы уже находимся над Оршей, разворот будет выполняться с меньшим углом крена, да, и в случае чего… садиться будет некуда, - внизу густонаселённый городской массив, а на подходе к ВПП мелкий лес и кустарник, покрывающие овраги.
Поэтому нужно сесть только на полосу.
Заход должен быть выполнен грамотно и точно.
Работающий двигатель обеспечивает необходимые режимы полёта, контроль по приборам не вызывает дополнительной тревоги.
Понимаю, что ситуация не из простых, но паники нет. Интуитивно чувствую, что всё получится, приземлимся туда, куда нужно. Не зря же меня в своё время мои учителя натаскивали в действиях при возникновении особого случая в полёте, в том числе, и посадке с одним работающим двигателем. Вот он и случился! Главное, не паниковать.
Экипаж работает споро и уверенно. Все команды выполняются чётко, помощник Володя Ульянов страхует все мои действия. Какой же он, молодец! Правда, при докладах чувствуется повышенная напряженность в голосе каждого человека, особенно, штурмана-навигатора.
Выполнили четвёртый разворот, стали на посадочный курс, идём по курсу и глиссаде, прошли дальний привод.
Работающий двигатель поддерживаю на повышенных оборотах, рулями поворота компенсирую рычаг от неработающего двигателя и боковой ветер. Вот и ближний привод. 90 метров, 60, 50, …30, садимся(!).
Колёса мягко касаются бетона.
Плавно тормозим, освобождаем ВПП и двигаемся к месту стоянки. Там нас ждут уже комэск, группа техников. От командно-диспетчерского пункта, вижу, мчится полковой ГАЗик. Из него выходит выпускавший меня в самостоятельный полёт заместитель командира полка. Докладываю ему о происшествии. К великому и всеобщему нашему удивлению, никто ни меня, ни членов экипажа, ни комэска не ругает. Наоборот, начальники настроены миролюбиво и даже «ласково».
Как оказалось, по сведениям аэродромных служб (а это их недоработка), в районе аэродрома наблюдался массовый перелёт птиц, в том числе, чибисов, одна из стай которых, следуя под самой кромкой облаков, «поцеловалась» с нами. Их серовато-белое оперение и усложнило своевременное обнаружение в полёте.
Начальник пожал нам всем руки, похвалил за грамотные действия, порекомендовал комэску дать «отбой» полётам на сегодня и отпустить людей на отдых.
Оставшись своим коллективом, В.Ш. Лазарев, подойдя ко мне и обняв за плечи, сказал негромко, но твёрдо: «Молодец, джигит, спасибо, что справился!». Я пролепетал лишь в ответ: "Действовал, как учили, командир".
Волнение прошло, все неприятности позади, но на душе, всё-равно, оставалась досада: "Как же так, мы втроём - я, помощник и штурман-навигатор, имеющие возможность визуального контроля переднего воздушного пространства, не смогли своевременно заметить птиц и уклониться от столкновения с ними!?"
"Хотя, конечно, мы шли в облаках, или под их самой кромкой, но ведь задачи ведения повышенной осмотрительности никто с нас не снимал. Всё могло ведь закончиться гораздо тривиальней и печальней. И некому было бы тогда составить Шурочке компанию на осенний бал".
Но молодость забирала своё, ребята из экипажа отвлекли от грустных размышлений.
Штурман-навигатор, капитан Толя Доляков, сняв с головы шлемофон, с размаху грохнул им о бетон, и торжественно объявил: «Командир, это был мой последний полёт. Сегодня у меня исполнилось ровно двадцать пять лет, нужных для выхода на пенсию. Принимаю решение. Ухожу! Согласен на должность руководителя полётов на полигоне."
У комэски изогнулась дугой его смоляная бровь, но он спокойно отреагировал на такой доклад и реакцию Анатолия, и пообещал ему не чинить препятствий по существу его просьбы.
Прощаясь со мной, он сказал: «Назначаю в твой экипаж другого штурмана, Виктора Дорохова. Так что, будете вводиться в строй вместе».
Эта новость меня обрадовала чрезвычайно.
Старшего лейтенанта Витю Дорохова, летавшего в экипаже заместителя командира эскадрильи в должности второго штурмана (штурмана-бомбардира), я присмотрел ещё раньше, и очень мечтал иметь, именно, такого товарища и штурмана корабля.
Меня подкупала его обстоятельность, чистота языка и поведения в быту, аккуратность в ведении штурманской документации, способность воздерживаться от сквернословия при любых ситуациях, а в авиации (кто служил, тот знает!), этого избежать практически удаётся не многим.
Получив "компенсацию" за пережитое в небе над Оршей волнение в виде хорошей новости от комэска, я обратился с просьбой к командиру огневых установок, сержанту сверхсрочной службы Васе Белану "сгонять" в соседнее сельпо в близлежащей деревне и закупить "обеспечение" нашего, в составе экипажа, товарищеского предварительного ужина.
Без этого в авиации тоже не обойдёшься. Такая существует традиция. Иначе везти не будет и небо обидится. Да и к нервной системе нужно относиться бережно, и людей уважать.
Они, мои боевые товарищи, верят и доверяют мне самое дорогое, что есть у них - свои жизни. Не поняв этого, никогда не станешь хорошим лётчиком и авторитетным командиром. В авиации, как нигде, сплочённость экипажа и внутренняя самодисциплина каждого, является залогом успеха и лётного долголетия.
Я знаю, что с назначением нового штурмана у меня и моего экипажа будет продолжена более насыщенная лётная жизнь и начнутся интересные боевые будни.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Ещё в молодые годы, совпавшие с обучением в стенах Оренбургского высшего военного авиационного училища лётчиков, я открыл для себя целый мир, пристрастившись к чтению книг из серии «Жизнь замечательных людей». Прошедшие через них герои для меня служили и продолжают до сего времени служить непререкаемым образцом в деле познания окружающего мира: природы, общества, отношения к государству, науке, труду, профессии, людям.
С душевным трепетом и с особым чувством почтения и уважения формировалось отношение к старшим товарищам по профессии, оставившим уже свой неизгладимый след не только на земле, но и во всей вселенной.
Читая как-то заметки замечательного лётчика-аса В.П. Чкалова о своей работе, я надолго сохранил в памяти его слова: «Лётное дело въедается в нервную систему пилота, словно, угольная пыль в ладони шахтёра».
Позднее я и сам убедился, что жизнь лётчика состоит совсем не из одних романтических событий и радостно-забавных происшествий. Это – всегда тяжелейший интеллектуальный и физический труд, систематическая работа по предупреждению наступления условий для формирования грани между жизнью и смертью, а лучше – исключения последней ипостаси, достижения торжества гимна жизни над небытием.
Лётчику вЕдомы радости: огромная радость приземления после того, как позади остались побеждёнными грозовые облака и ураганы, высотные струйные течения, сложнейшие маршруты, когда, скользнув ночной птицей над волнующейся морской равниной или спящей землёй, ты на рассвете спускаешься с громадной, обеднённой кислородом высоты, и в благодатнейшей рассветной атмосфере выходишь на посадочный курс, затем плавно «чиркаешь» колёсными тележками шасси остывший за ночь бетон взлётно-посадочной полосы, завершаешь пробежку среди разноцветных посадочных и рулёжных огней аэродрома.
Ты возвратился в ставшие для тебя сказочными Оршу или Сольцы, в этот прелестный мир людей, в котором ожидают тёплые дома с живущими в них детьми и женщинами, сады с деревьями в цвету, поющими соловьями, с речкой Шелонью или красавцем Неманом, и ты чувствуешь переполняющее твою суть счастье.
Какой "пилот-дальнобойщик" не испытывал радости и счастья такого возвращения из плена, оставшегося позади сложного маршрута, разминая на переходе от командного пункта до лётной столовой уставшие и затёкшие в длительном полёте ноги.
Живой душе лётчика вЕдомы и печали, которые также украшают его многотрудную жизнь, углубляют его чувства привязанности к своему ремеслу.
Ночные тревоги и сборы, срочные вылеты на задания, вынужденные посадки на запасных аэродромах по погодным условиям или иным причинам, постоянная готовность к подчинению всего себя целям службы, осмыслению и усвоению всех элементов быстро меняющейся оперативной и воздушной обстановки, разлука с любимыми и близкими людьми. А иногда и способность пройти самое последнее испытание, лежащее на границе между жизнью и смертью.
++++++
Тот майский день 1969 года стал, видимо, самым печальным в моей жизни.
Мой полк проводил плановые учения по выполнению полётов с грунтового аэродрома с максимальным взлётным весом днём и в тёмное время суток.
Задачи таких учений определялись рамками планов высшего военного руководства страны по использованию сил и средств Дальней Авиации в случае их реального применения при возникновении боевой обстановки.
Все лётные экипажи авиационного полка должны были уметь действовать в любое время на назначенных им маршрутах с выполнением взлётов и посадок на так называемых аэродромах «подскока». Как правило, они подбирались и готовились в непосредственной близости от государственной границы Советского Союза.
В нашем случае это был аэродром у населённого пункта ЖелудОк, расположенного недалеко от берегов реки Немана, в Западной Белоруссии.
Задание было очень интересным и содержательным, изобиловало множеством новых элементов, в том числе, полётами с переменным профилем: от сверхнизких высот над морем и сушей до стратосферы.
Мне посчастливилось перебраться на эту замечательную резервную точку в составе головной группы под командованием заместителя командира полка подполковника Тухватулина.
Каждая смена обстановки, а тем более, если она связана с чем-то неизведанным, новым, приобретает особый «запах» и колорит. Я впервые увидел с высоты реку Неман, красивейшие пейзажи ставшей милой моему сердцу Белоруссии; потом, уже на земле, удалось побродить по окрестностям, зайти в католический костёл и ближе познакомиться с жителями этого необычайно гостеприимного края.
Утро того злопамятного и печального дня задалось таким солнечным, погодным и ладным. Руководитель полётов уже распорядился привести все аэродромные службы в полную готовность к приёму основных сил авиаполка, выполнявших маршрутное задание с выходом в воздушное пространство над Северным Ледовитым океаном, так называемый, «полёт за угол».
Первым на посадку заходил экипаж бомбардировщика-ракетоносца Ту-16 капитана Н.Чепышева. Инструктором в этом полёте у него был командир 1-й авиаэскадрильи подполковник В. Павленко, штурман - старший лейтенант Т.Запорожец, штурман-инструктор - майор Н.Нутрин.
Находившиеся на земле люди работали с приподнятым настроением. Каждый делал свою работу, старался: поварской состав передвижной кухни стряпал полевое угощение для многочисленных «гостей», топливозаправщики и другие средства обеспечения стояли наготове на своих позициях, радиотехнические средства развёрнуты – обеспечивали бесперебойную связь и выполнение сложных манёвров по заходам экипажей на посадку.
Самолёт Ту-16 - это замечательная, выносливая, умная и послушная машина. Но то, что случилось через мгновение, повергло в шок, кажется, всю Белоруссию.
Вот экипаж уже прошёл дальний привод, вот позади и ближний, начинается процесс выравнивания и придания кораблю посадочного положения. Вот самолёт касается колёсами грунта и о, ужас!
Неожиданно машина переламывается пополам (в районе расположения двигательных установок), передняя часть фюзеляжа кабиной штурмана и пилотов запахивает землю, а задняя часть делает кувырок и падает вперёд хвостовым оперением - килем и стабилизатором. Тут же вспыхивает пожар, и все части бывшего когда-то корабля охватывает пламя.
От высокой температуры начинают нагреваться баллоны со сжатым воздухом, с жидким кислородом, гидравлические амортизаторы, боевой запас артиллерийских установок – на борту семь 23-мм пушек и 2500 снарядов к ним.
От нагрева всё это «хозяйство» начинает взрываться, будто бомбовые фугасы или мины. Свистят разлетающиеся во все стороны осколки.
Первая группа людей, ринувшихся спасать терпящих бедствие лётчиков, вынуждена залечь. Видны в огне копошащиеся пилоты.
Один человек ещё при движении разломившегося самолёта выпал на землю, нашёл в себе силы отбежать в сторону от пожарища метров на тридцать, упав затем на землю. Подбегаем к нему, опознаём в нём штурмана-инструктора Нутрина. Внешне он цел, но видимо находится в глубоком шоковом состоянии. Он показывает на охваченную огнём кабину, мол, пробирайтесь туда, спасайте остальных.
Несколько человек сумели добраться до кабин пилотов и штурманов. Капитан Чепышев, чудом протиснувшись в боковую форточку, сумел освободиться от лямок парашюта, подполковник Павленко через образовавшийся в фюзеляже разлом тоже сумел выбраться со своего рабочего места и уже вытаскивал за собой находящегося в бессознательном состоянии штурмана. Подхватываем его на руки и бегом мчимся к стоящей поодаль с открытыми бортами грузовой автомашине. Тело пострадавшего безжизненно, на лице и руках видны многочисленные рваные раны, ушибы и синяки, правый глаз выбит, левая рука свисает и держится на одном сухожилии. Видимо, во время удара о землю, сорвавшиеся с мест крепления блоки навигационного оборудования и радиолокационного прицела, обрушились на него, и причинили ему столько ушибов и ран. Подоспевшие авиационные врачи берут под свою опеку всех спасённых.
К этому моменту перестали взрываться снаряды и баллоны, пожарной машине удается немного сбить пламя с уцелевшей части хвостового оперения и места расположения кабин командира огневых установок (КОУ) и стрелка-радиста. Пытаемся среди обломков и искорёженного оборудования потерпевшего катастрофу самолёта отыскать хотя бы какие-либо следы ребят. Кто-то вытаскивает из-под хвостовой пушечной турели кусок сапога с подошвой и каблуком. По этим останкам устанавливаем его бывшего хозяина.
Дальнейшие кропотливые поиски не дают больше никаких результатов. КОУ и стрелок-радист погибли.
После оказания раненому штурману первой необходимой медицинской помощи ситуация нас сначала всех обрадовала, однако, по дороге к местной больнице города ЖелудОк он опять потерял сознание и умер.
Таким образом, вот так, в простой до банальности обстановке, мы потеряли трёх товарищей, отдавших небу, Дальней Авиации и Родине не один десяток лет беззаветной службы, здоровья и вот - саму жизнь.
Подходившие с задания остальные экипажи были направлены на запасные аэродромы, часть на авиабазу морской авиации Быхов, другая – в Мачулище, под Минском.
Случившееся чрезвычайное лётное происшествие (ЧП) прервало отработанный годами порядок действий всех коллективов.
Теперь будет «закручиваться» серия инспекционных мероприятий с целью установления причин катастрофы. О лётном происшествии уже доложили во все инстанции вплоть до высшего руководства страны.
К концу дня из штабов дивизии и корпуса прибыли группы офицеров, а затем и сам командующий авиационным корпусом генерал-лейтенант Боков.
Мы ходили по аэродрому наполненные тоской, горечью и болью за погибших ребят. Перед глазами всё снова и снова вставал тот кошмар, который мы увидели в момент приземления самолёта. Его обгоревшие и разбросанные вдоль взлётной полосы останки, всё ещё дымились, завораживая своей жутью смотрящего на них.
+++++
На следующий день «полевая солдатская почта» принесла первое сообщение о предварительной оценке причин ЧП. Как нередко водится, в случаях, когда в комиссиях превалируют специалисты нелётных профессий, причинами объявляются ошибки пилотов.
Однако, на официальном сборе личного состава полка, многие опытные лётчики-командиры выразили своё резкое несогласие с готовящимся заключением.
Пользующийся у всех высоким авторитетом, недавно назначенный командиром эскадрильи майор Найман, обратился к командующему корпусом с рапортом-предложением взлететь с имеющейся полосы и приземлиться на неё с выполнением более грубой посадки, чем у аварийного самолёта.
Дело в том, что, по мнению большинства полковых специалистов и, прежде всего лётчиков, причиной аварии могла стать усталость конструкции машины.
Конечно, такую версию руководство не могло принять, тогда пришлось бы ставить «на прикол» весь парк самолётов Ту-16 Дальней Авиации.
Первую версию под нажимом мнения «общественности» командование авиационного корпуса вынуждено было отклонить.
Весь лётный состав полка испытывал определённое удовлетворение, если это можно было так назвать в сложившейся ситуации.
Группы соответствующих инспекторов продолжали анализировать другие факторы, стечение иных обстоятельств.
Долго иль скоро двигалось это дело, но как уже позднее нам было объявлено - виной той страшной аварии явилась якобы некачественная подготовка аэродрома, а именно: встречный уклон взлётно-посадочной полосы при выполнении посадки с применённым курсом превышал допустимый (12%). За недоработки был уволен с военной службы комендант аэродрома, а ряд военных чиновников наказан в дисциплинарном порядке.
Одновременно командованием Дальней Авиации было принято решение усилить в продольном плане фюзеляж всех кораблей типа Ту-16, независимо от года их производства на заводах. На всех машинах с обеих сторон фюзеляжа на участках от кабины пилотов до хвостовой части были установлены дополнительные полосы-балки (что и предполагал лётный командный состав полка), повысившие жёсткость всей конструкции.
После завершения таких доработок, об аналогичных нашей авариях слышать мне не доводилось.
Ещё долго мы вспоминали - с грустью и печалью о погибших друзьях-товарищах, с неизбывным скепсисом и тревогой о причинах, породивших ЧП.
Не могу удержаться от соблазна, чтобы не привести в качестве послесловия к моему репортажу небольшой отрывок из рассказа «Авиатор» лётчика-писателя Антуана де Сент-Экзюпери:
"...Сухой треск: левое крыло! Пилота подловили, на лету подставили подножку: воздух под ним подкосился. Самолёт штопором падает вниз. Окоём опускается на него покрывалом. Земля закручивает, поворачивая вокруг него леса, колокольни, равнины. Пилот видит: будто пущенная из пращи , пролетает мимо него белая вилла...
Мёртвого пилота, как волна утопленника, накрывает земля».
