Дипломаты тоже солдаты. По факту, а не по форме одежды. Они лицо страны и они же первая мишень в случае обострения обстановки. Так что будет справедливо на нашем военно-историческом сайте опубликовать воспоминания нашего постоянного автора о годах минувших и о своей службе. Он (автор), если сочтет уместным, сам обозначится в комментариях, а если не сочтет - пусть материал остается "от имени коллектива канала". Возможно (но это не точно) мы с вами скоро увидим целую книгу данного автора, где нижеследующий текст будет третьей по счету главой...
Мы представляем текст в авторском варианте, а потому хотели бы сделать пару уточнений.
На фото выше справа - Л.И. Брежнев. Это парад Победы 1945 года... На груди Леонида Ильича скромно в самом низу виднеется совсем "непарадный" Орден Красной Звезды. Помимо прочих наград. Этот человек прошел войну и понял многое, что не дано понять было "лидерам нации" последующих поколений. Рискнем предположить, что в числе открывшихся ему истин была одна, строго говоря, очевидная. Руководитель Великой Страны может себе позволить перепутать английского посла с французским и произнести имя шведского короля с украинским акцентом. И все сделают вид, что так и надо было. И пусть делают, пусть ПОМНЯТ И НЕ ЗАБЫВАЮТ. Тогда, можно и за мир побороться и за разоружение.
Он понимал, что если начать преклонять колена, возлагать венки здесь и там и виниться-каяться, то имидж державы радикально поменяется на противоположный. А еще представьте себя в возрасте за 70, с обострившимися старыми болячкам и последствиями контузий, сидящим на протокольном мероприятии. Брежневу после описанных ниже событий оставалось жить всего 4 года, но он исполнял свой долг, попробуйте представить, что это ему стоило. А теперь текст.
ПЕРЕВОДЧИК
В конце мая 1978 года, через год после моей двухгодичной служебной командировки в Стокгольм и года в ожидании работы по специальности мне позвонили из МИДа и пригласили зайти для разговора. С большими ожиданиями, полагая, что меня наконец-то возьмут на работу в министерство, я прибыл в назначенный час в отдел Скандинавских стран, где мне предложили поработать вторым переводчиком на государственном визите в Советский Союз короля Швеции Карла XVI Густава и королевы Сильвии, который должен был состояться в июне того же года. Я, конечно, тут же согласился и попытался выставить встречное условие: по окончании визита взять меня на постоянную работу в МИД. Мне пообещали "добиваться". Но гарантий никаких не дали. Правда, взбодрило то, что уже в официальных организационных бумагах по подготовке визита наряду с другими фамилиями сотрудников министерства появилась и моя фамилия, после которой через запятую была даже указана моя должность в скандинавском отделе.
Ну, ладно. Первым переводчиком на визите был назначен мой приятель и сослуживец по Стокгольму Толя Н.. В 1975 году, когда я после института приехал в посольство в должности референта-переводчика советника по сельскому хозяйству, он уже года два как работал здесь, выполняя ответственные обязанности секретаря посла. И я был очень благодарен ему за повседневную и очень качественную помощь, когда он вводил меня в курс посольских дел и оказывал ценную поддержку в совершенствовании шведского языка, которым сам владел, по-моему, блестяще. Толя вообще был лингвистически одаренным человеком, прекрасно знал английский, вполне свободно изъяснялся по-немецки.
Когда я через полгода почувствовал себя в хорошей языковой форме, меня вызвал посол и в своей несколько прямолинейной манере, но с нескрываемой иронией спросил, не окончил ли я, случаем, сельскохозяйственный институт. Я удивился - ему ли, бывшему ректору МГИМО, не знать того, что я окончил и уже было открыл рот, чтобы ответить, как Михаил Данилович, прервав взмахом руки мое пояснение, сказал, что он это знает, но вот мне, мол, не стоит этого забывать, а поэтому сельхоз сельхозом, но пора начинать работать на МИД. Из его кабинета я летел на крыльях!
И с того дня закрутилось. Не было, практически, ни дня, чтобы мы с Толей, поочередно меняя друг друга, не сопровождали посла в качестве переводчиков на многочисленные его встречи и беседы со шведскими политиками, общественными деятелями, бизнесменами, представителями искусства и культуры, а также иностранными дипломатами, аккредитованными в Стокгольме. Потом все эти встречи оформлялось нами в форме записей бесед или, частично, шли в виде т.н. оперативной информации в Центр.
Возможно, что в этом постоянном и важном информационном потоке было и много всякой "требухи" - а она, несомненно, была, - но, поскольку именно так функционировало советское внешнеполитическое ведомство (да и ведомства других стран действовали весьма схоже), то я, тем самым, приобретал крайне необходимый опыт для дальнейшей работе в МИДе. А потому, когда я принял решение завершить своё пребывание в Стокгольме, то привыкший ко мне и, возьму на себя смелость сказать, ценивший мои навыки посол неохотно дал свое согласие на мой отъезд, но охотно направил при этом вослед в Центр самые лучшие характеристики и рекомендации для моей работы в МИДе. Но меня тогда не взяли. Почему? Это совсем другая история.
Королевская чета и сопровождающие лица прилетали в аэропорт "Шереметьево", который являлся, одновременно, и международной воздушной гаванью столицы (правда тогда это было старое двухэтажное здание с круглой постройкой, вынесенной в сторону посадочной полосы – это сооружение полюбилось многим нашим киношникам, как этакий символ советской технологической продвинутости, хотя по своему прямому предназначению – швартовочный терминал – оно никогда, по-моему, не использовалось: во всяком случае, я никогда этого не видел). Мы уже были там и всем скопом - члены правительства, протокольщики, безопасность, рота почетного караула, мидовцы, и прочая челядь - ожидали не столько его прибытия - самолет шел по расписанию, - сколько приезда в аэропорт Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева, который должен был у трапа приветствовать высоких шведских гостей.
Наши с Толей роли были распределены следующим образом: его закрепили за Леонидом Ильичем и королем с "королевной" (хотя для Ее величества была найдена и отдельная переводчица, но она была в "запасе"), меня придали моему тогда еще не состоявшемуся начальнику - министру иностранных дел А.А.Громыко, поскольку в свите Карла XVI Густава была глава шведского внешнеполитического ведомства тетенька Карин Сёдер, представляющая в пришедшем недавно на смену социал-демократам к власти коалиционном буржуазном правительстве "партию Центра", бывший Крестьянский союз.
Мне было наказано все время следовать за министром, если не будет других указаний от его помощников. Генсек не опаздывал, и его лимузины въехали на территорию летного поля прямо к приземлению лайнера из Стокгольма. Все уже стояли на своих местах: войска в каре, остальные - в ряд по служебному ранжиру, мы, переводчики и протокол, отдельным гуртом в готовности сопровождать Л.И.Брежнева и А.А.Громыко к самолету.
Открылась дверь лимузина ("членовоза", как прозвали это зиловское изделие в народе) и, поддерживаемый помощником, появился сам Леонид Ильич, одетый в летний бежевый костюм (на видео с оцифрованной кинопленки костюм явно не бежевый, возможно, дело в искаженной цветопередаче - прим. ред.). Он улыбался солнышку и был в хорошем настроении, правда, по-моему, недоумевал, чего это вдруг его выдернули - скорее всего с дачи в Завидово - в это скопище людей и самолетный шум. Леонид Ильич тут же отколол небольшой номер - повернулся и самостоятельно пошел не в нужном направлении. Протокол тут же отловил его и направил на путь истинный.
И вот все в сборе недалеко от трапа подрулившего самолета. Мне за два стокгольмских года, помимо почти что каждодневной работы с послом, доводилось также сопровождать и переводить всяким делегациям различного уровня. Самый высокий чин, к которому руководство посольства приставляло меня в качестве переводчика, был министр рыбного хозяйства СССР А.А.Ишков, один из старейших членов советского правительства, завершивший, однако, свою многолетнюю карьеру в обстановке резонансного коррупционного скандала в возглавляемой им отрасли в 70-годах (старшее поколение, наверняка, помнит этот шум вокруг магазинов сети "Океан". Ишков тогда отделался легким испугом и уходом на пенсию. Писал воспоминания и не бедствовал).
И вот теперь я стою за спиной А.А.Громыко и украдкой вглядываюсь в лицо самого Л.И.Брежнева, с которым о чем-то спокойно говорит мининдел. Генсек, оказывается, весьма среднего роста, с внешностью ухоженного пенсионера довольно преклонного возраста (хотя ему тогда было 72 года). Я стоял так близко, что рассмотрел даже какую-то ссадину на переносице Леонида Ильича, не совсем аккуратно замазанную гримом. Мне тогда еще подумалось, что, наверное, он где-то по-стариковски споткнулся или неловко повернулся, и я даже почувствовал какую-то невольную жалость к этому человеку и в то же время осознал, что они там, наверху, оказывается, такие же уязвимые, как и мы.
За Брежневым наготове стоял Толя, рядом руководитель протокола, а по трапу самолета уже спускалась на нашу грешную российскую землю шведская королевская чета. Обменялись рукопожатиями (была, конечно, опаска, что Леонид Ильич полезет сразу же целоваться, но, видать, протокол свою работу сделал), вручили цветы королеве, сфотографировались (я куда-то утратил газеты с этими снимками на первой полосе: в "Московской правде" мы с Толей выглядываем из-за генсека и мининдел; в "Известиях" на этих же снимках ретушеры нас выскребли напрочь), отзвучали гимны обеих стран, отстучали сапогами стройные каре почетного караула, всех рассадили по своим лимузинам и кортеж рванул в Москву.
Потом было три дня в столице, перелет в Киев, оттуда в Ташкент с посещением также Самарканда и, наконец, Ленинград, из которого шведские гости уже отправились к себе домой, благо там рукой подать.
В Москве гостей поселили в кремлёвской резиденции, там же водили на экскурсии - никогда не стрелявшая Царь-пушка и никогда не звонивший Царь-колокол, Алмазный фонд, Оружейная палата, Красная площадь, собор Василия Блаженного и прочее. Посетили гости и нашу Академию наук, где их встречал лысый и страшный видом президент А.П.Александров. В один из вечеров состоялось посещение Большого театра, но не помню точно, что давали (по-моему, это было "Лебединое озеро"). Перед началом представления зал аплодировал королевской чете и Л.И.Брежневу, появившимся в правительственной ложе.
Но больше всего запомнился официальный обед от имени Л.И.Брежнева в Грановитой палате Кремля. По правую руку от генсека сидел молодой король (ему тогда только стукнуло 32 года), слева для перевода Новиков, потом королева, а напротив Брежнева, если не ошибаюсь, Громыко, слева от него примерз к стулу я, справа от нашего министра - шведский мининдел, далее, по обе стороны длинного стола, по чёткой протокольной рассадке все остальные представители хозяев и гостей. Вот тут-то я и разглядел окончательно Леонида Ильича, поскольку переводить мне А.А.Громыко не пришлось: все эти три дня в Москве министр хорошо обходился своим очень приличным и неторопливым английским языком в общении со всеми шведами. Мое первое впечатление не изменилось - за столом сидел опрятный и ухоженный пенсионер с несколько отсутствующим взглядом и заметной усталостью от всей этой совсем ему ненужной суеты и шумихи. Но дело свое он все-таки знал.
Когда все расселись, Брежнев, после небольшой паузы, во время которой его обслужил отдельный (я это заметил) официант, наполнивший его хрустальную высокую рюмку чем-то прозрачным (я не был уверен, что это была водка), вдруг достаточно громко, как будто два пенсионера, не обращая внимания на окружающих, иногда разговаривают в метро, сидя напротив друг друга, спросил через стол Андрея Андреевича: "Ну, что, Андрей, начнём?" "Начнём!" - так же громко ответил ему Громыко. Брежнев не без труда поднялся, по-простому постучал вилкой по хрусталю, надел поданные ему сзади очки (было впечатление, что очки сами по себе появились у него в руке) и начал читать по также появившейся у него из воздуха стопке четвертушек желтоватых бумаг приветственную речь.
Над этой максимум пятиминутной речью несколько месяцев трудились несколько советских ведомств и помощники самого генсека. Изначальный ее текст был изготовлен в МИДе, в моем отделе и, претерпев неизбежные изменения, теперь выходил из уст нашего политического лидера, про трудности которого в произношении отдельных слов, а то и целых фраз, по стране ходила масса анекдотов. Поэтому, я помню, как, редактируя текст речи, все работающие над ним, старались, по возможности без ущерба для ее смысла, убрать оттуда все лингвистические и фонетические сложности или, по крайней мере, заменить их чем-нибудь полегче.
Нас особенно волновало, как произнесет Леонид Ильич полные титулы и имена шведской королевской пары, не спутает ли чего и правильно ли сделает ударения, нами заранее и очень жирно расставленные в выполненном, с учетом возраста генсека, крупным шрифтом тексте. Так, в полном имени шведского короля - Карл XVI Густав - мы поставили ударение во втором его имени над буквой "у", и, тем не менее, Брежнев, споткнувшись на этом наборе имен и римских цифирь, гыкнул по-украински на первой букве "Густав" и поставил ударение на "а". Ну и все это, разумеется, проглотили, не шелохнувшись.
Правда, думаю, что большинство сидящих за тем длинным обеденным столом вряд ли блеснули бы иным произношением, да оно их наверняка не волновало. В конце своего выступления Брежнев произнес обязательную в этом случае здравицу в честь высоких гостей, опять не сумев осилить имя "Густав". Затем он ухватил старческими одутловатыми пальцами хрустальную рюмку с "водкой" и, начав всасывать воздух заранее, поднес ее к губам, попал куда надо и несколько шумно вытянул содержимое, медленными толчками запрокидывая голову. И все тоже выпили.
Была и ответная речь. И опять все выпили или во всяком случае пригубили (в основном пригубливали шведы, наши относились к делу серьезно; А.А.Громыко не пил вовсе, только салютовал своей рюмкой гостям). Потом застучали вилками по своим тарелкам. Теперь по протоколу должна была завязаться легкая и непринужденная беседа, которую, по идее полагалось начать главному хозяину с главным гостем. Но было заметно, что и король, и Брежнев как-то мялись и не могли найти тему или повод, чтобы начать светский диалог. Похоже, что сказывалась разница в годах потенциальных собеседников - король, по моему, стеснялся начинать разговор в присутствии старшего более чем вдвое хозяина этого стола в Грановитой палате и огромной страны, веками нависающей как потенциальная снежная лавина над его скромной Швецией. Да и, надо сказать, насколько я был знаком с его жизненным путем, ему было бы намного легче заговорить с привлекательными представительницами женского пола или даже со мной и Толей о рыбалке (король был заядлый рыбак и охотник), но не с Генеральным секретарем ЦК КПСС, Председателем Президиума Верховного Совета СССР и прочая, прочая, прочая. Ну не знал он о чем говорить с могущественным соседом!
Помогла в этой неловкой ситуации более опытная насчет общения королева Сильвия (все-таки она была постарше своего мужа на три года и не зря работала хостессой на Олимпийских играх в 1972 году в Мюнхене, где ее и присмотрел холостой шведский плейбоистый король). Она, вклинившись в молчание, взяла да поинтересовалась советским телевидением: "А сколько, господин председатель (это к Брежневу), у вас в стране телевизионных каналов?" Толя моментом громко протолмачил этот, казалось бы, несложный вопросик Леониду Ильичу.
Но не тут-то было! Генсек, похоже, не имел об этом никакого понятия, как, впрочем, я думаю, и о других многочисленных сторонах обыденной жизни в возглавляемой им супердержаве. Он недоуменно посмотрел на Толю, как будто это он, подлец, задал ему не вовремя такой каверзный вопрос, потом сообразил и медленно перевел тот же взгляд на короля и королеву. Воцарилось молчание. Меня подмывало подсказать - я знал ответ. Но в этот момент Брежнев вдруг осветился и, посмотрев направо и налево на ряды жующих соратников, с весельем, но в своем привычном для нас темпе замедленно вертящейся пластинки, произнес: "А вот мы сейчас спросим об этом нашего председателя Гостелерадио!"
Вопрос тут же ушел по рядам влево и вправо и на одном из направлений нашел сидевшего где-то голов через десять-пятнадцать шефа советского телевидения С.Г.Лапина, который был далек от светской "болтовни" глав двух государств и мирно пережевывал кремлевскую пищу. Вопрос ошеломил его не меньше чем генсека, но лишь потому, что, наверняка, проявления интереса к своим делам со стороны правящей нынче не первое столетие в Швеции династии Бернадотов, собираясь в Кремль, товарищ Лапин совсем не ожидал. Проглотив непрожеванное и едва при этом не поперхнувшись, он напрягся, вспомнил и дал четкий, но не очень длинный ответ: "Четыре". Ответ тем же путем вернулся к Брежневу, который с растопыренными для уверенности правильного изложения информации четырьмя пальцами повернулся к королю, потом к королеве и, радостно улыбаясь, громко доложил: "Во! Четыре! А по первой у нас программу "Время" показывают". Шведский самодержец программы "Время" явно не знал, но ведь лишней информации, как известно, не бывает, и поэтому, как и его супруга, был очень удовлетворен полученным ответом.
Убей Бог, но больше никакого субстантивного, как любят говорить некоторые чиновники, в диалоге между Брежневым и королевской четой не было! Шли какие-то дежурные разговоры между другими членами шведской делегации и принимающей стороной, к которым иногда с наигранным интересом примыкали и Карл с Сильвией.
Обед, как мне показалось, шел недолго. Его концовка как-то смазалась у меня в памяти. Помню, что Брежнев через стол опять спросил у Громыко: "Будем заканчивать?" И получил лапидарный ответ: "Да".
Во второй день пребывания в Москве в дообеденное время должны были начаться официальные переговоры между генсеком и королем. Мы с утра пораньше уже были на месте в кремлевской резиденции королевской четы. Там же остановились и основные сопровождающие их лица, в частности моя тетенька-министр иностранных дел. Ожидалось, что за королем заедет лично Леонид Ильич. И, действительно, вскоре всех оповестили, что он уже поднимается в лифте. Крепкие ребята, дежурившие на площадке, распахнули металлическую дверь и в сопровождении одного охранника появился генсек, которого протокол тут же направил вдоль по анфиладе этого исторического здания. Но не очень шустрому по причине возраста Брежневу далеко пройти не довелось, поскольку в ту же минуту из дверей своих апартаментов появился явно ожидавший сигнала на выход молодой король (Сильвия в этот день была занята по своей женской программе) и быстро пошел ему навстречу. Тут последовала такая картина: Леонид Ильич, увидев своего высокого гостя, осветился неподдельной радостью и, всплеснув руками, протянул-пропел: "А мы уж потеряли нашего короля!" Толя вынырнул из-за брежневского плеча и перевел эту, казалось бы, незамысловатую фразу.
Здесь надо кое что пояснить. Карл XVI Густав, вот сколько лет я его наблюдал, начиная с тех молодых для нас обоих лет, всегда был - как бы это определить поделикатнее? - своеобразным человеком. Кто бы к нему не обращался, он поначалу некоторое время недоуменно смотрел на обратившегося, как будто это было для него большой неожиданностью или сказано на неизвестном ему языке, а уж потом реагировал. Возможно, это была манера его поведения, обусловленная монаршим статусом, а, возможно, до него просто медленно все доходило. Кстати, он с рождения страдал т.н. дислексией (нарушение способности к овладению навыком чтения при сохранение общей способности к обучению). Как говорится, ничего личного, просто констатация факта.
Так вот, Толя ему переводит эту фразу ("А мы уж потеряли нашего короля!"), на что король поворачивается к нему и долго недоумевающе смотрит. При всех особенностях короля, как я думаю, он и, действительно, был несколько сбит с толку: почему вдруг потеряли? Я же здесь, сами сюда поселили. А потом, как понимать вот это - "нашего короля"? Вообще, странные люди, эти русские! Или это язык у них такой странный?
Хотя, должен отметить, что шведский язык, по сравнению с другими языками этой группы (например, немецким или английским), вполне сравним с русским языком. Ничего, конечно, внешне общего, кроме нескольких десятков слов, имеющих единые исторические корни, а потому схожих, но есть одна интересная особенность. Если не принимать во внимание немецкую жесткость порядка слов в предложении, то шведский на русский можно переводить, буквально, дословно, т.е. слово за словом. И очень мало идиом, чем "грешит", скажем, английский. Та же самая "простота" касается и обратного перевода с русского на шведский.
Но самая большая трудность состоит в том, что наши русские даже самые невинные шуточки и хохмы, уверяю вас, шведы могут так никогда и не понять, сколько бы раз вы их не повторяли и не разъясняли. Я себе и представить не могу, чтобы в перевёрнутой ситуации - Брежнев гостит в Стокгольме - король назвал бы его "наш генеральный секретарь" или "наш председатель президиума верховного совета" и прочее.
В общем, не стал, видимо, король особо задумываться над этими лингвистическими кульбитами, а просто даже с каким-то видимым удовольствием пожал брежневскую руку. Леонид Ильич, видимо, будучи с утра в хорошем расположения духа, тоже не остался в долгу и попытался приобнять Карла, а тот особенно и не сопротивлялся этому отходу от королевского этикета. Кстати, молодой монарх иногда по ходу визита приватно и накоротке общался с нами, переводчиками. Видать, ему было скучновато среди "мухоморов" из политбюро, а с Толей так он вообще был одного года рождения и старше меня на пару лет. Так вот, он нам сказал как-то, что, мол, у вашего председателя, господина Брежнева, рука, когда с ним здороваешься, "теплая и мягкая, как у дедушки" (отец Карла погиб в 1947 году в авиакатастрофе и воспитывал его в том числе и его дедушка, скончавшийся в 1973 году).
На третий лень гости покидали Москву для совершения поездки по Советскому Союзу. Как я уже говорил, путь их лежал в Киев, Ташкент, Самарканд и Ленинград, а оттуда - домой. Сопровождать их в этом длинном вояже "подрядили" председателя президиума верховного совета Украинской ССР А.Ф.Ватченко, шумного, говорливого, замотавшего шведских гостей еще в Москве тем, что он при любом случае громко встревал в разговор (разумеется, если собеседником шведов был не Брежнев) своим постоянным утверждением, что, вот, мол, в Киеве все будет "краше и щире". Особенно он достал шведов обещанием накормить их вволю украинскими "варениками з вишньою". Шведы, правда, в Москве от голода не страдали и поэтому никак не могли взять в толк, чего хочет от них этот крупный черноволосый пожилой мужчина с громовым голосом, таким же смехом и слишком широкими манерами.
В советской команде был и пожилой лысоватый узбек, от которого я пока не слышал ни слова. Это был, представляющий Узбекскую ССР тов. С.Х.Сираджинов, председатель Верховного совета республики. Он производил впечатление ужасного скромняги, и мне почему-то казалось, что он просто болен и не может из-за этого противостоять все сметающему перед собой Ватченко, а, тем более, перекричать его на тему "В чьей республике лучше?". Узбек в скромном костюме и галстуке все время держался где-то на заднем плане, но, как потом оказалось, по части приема шведских гостей легко переплюнул горластых незалежников.
В аэропорт "Внуково" кортеж выехал из Кремля через Боровицкие ворота, свернул влево, переехал мост, миновал "Дом на набережной" и кинотеатр "Ударник", проскочил короткую улицу болгарина Г.Димитрова и понесся по Ленинскому проспекту. Я сидел в громыкинском "ЗИЛ"е на откидном кресле сразу за его помощником. Сам Андрей Андреевич и шведская коллега Карин Сёдер удобно уселись на просторном заднем диване и иногда перекидывались простенькими фразами. Чувствовалось, что временная - пока ее партия у власти - тетенька-мининдел нашего маститого и бессменного реализатора внешней политики СССР интересовала постольку-поскольку. По-моему, чувствовала этот настрой и она, а потому со всякими серьезностями к нему не лезла.
Но близилось расставание и для вежливости что-то нужно было говорить и не обязательно по делу. Сёдер глянула в окошко - только миновали стоящее несколько в глубине квартала здание Академии наук - и поинтересовалась, как называется улица, по которой сейчас едем? А.А.Громыко глянул по сторонам и уверенно произнес, что это проспект Мира. И нечего не случилось: ни помощник, ни водитель не шелохнулись, а я, по их примеру, предпочел тоже не поправлять шефа. А зачем? И нужно ли министру иностранных дел и члену политбюро, сотни раз уже проезжавшему по этому проспекту, знать его название? А уж шведской временщице и тем более - через несколько дней улетит к себе в стокгольмию и никогда не вспомнит этого проспекта.
Но тетенька не унималась. "А сколько километров от Кремля до аэропорта?," на всякий случай спросила она. И вот ведь беда, не знал, оказывается, замотанный вопросами "навязчивой" шведки Громыко длины этой дистанции. Я понял это по его эффектному молчанию и звуку "Э-э-э". Ребята спереди продолжали железно молчать, но я уже не мог не помочь министру иностранных дел моей страны, не знающему улиц ее столицы и ее масштабов. Повернувшись вполоборота, я выдал короткую информацию: "Чуть больше тридцати, Андрей Андреевич!" и повторил эти цифры по-шведски для преувеличенно внимательно смотрящей на меня сквозь очки его соседки.
Дальше произошло интересное. Громыко легко хлопнул меня по плечу и удивленно воскликнул: "А вы что, наш?" "Наш, Андрей Андреевич", с гордостью за удостоенный хлопок по плечу от самого Громыко ответил я. "А я-то думал, что вы швед", продолжил он с весельем. Я подтвердил еще раз, что я наш и кратко объяснил К.Сёдер смысл неожиданного веселья грозного советского мининдел. Оскалилась в улыбке и шведка. Вот так вот, три дня катался со своим будущим министром, питался, можно сказать, из одного кремлевского котла, а он, оказывается, все это время держал меня за чужака, так что спасибо Сёдер за ее вопрос - все-таки пообщался я с ним, хотя, на самом деле, все эти дни строил несбыточные варианты того, чтобы как-то вот взять и рассказать ему о том, что никак меня, такого хорошего и умного, не берут на работу в его контору.
В аэропорту с проводами было попроще, чем по прилету - меньше всяких протокольных штучек. Я, воодушевленный по молодости "беседой" с министром, теперь не отходил от него и даже по жуткой ошибке в тумане служебного рвения порывался влезть с переводом в его разговор у трапа с ... А.Ф.Ватченко. Слава Богу, что никто из окружающих, занятых погрузкой на борт, не обратил внимания на допущенную мною "плюху", а оба советских госдеятеля лишь оторопело взглянули на меня, не поняв откуда и почему вдруг вынырнул среди них этот тип, несущий что-то на чуждом им языке.
Я сообразил, что зарапортовался и метнулся молнией по трапу в самолет, а эти двое, тут же забыв про непонятное явление, продолжали разговаривать. Затем Ватченко последним влез по трапу и, обернувшись, помахал прощально Брежневу, что-то крича - двигатели были уже запущены. Леонид Ильич, конечно, не расслышал, но, в свою очередь, усердно замахал в ответ и, приветственно по-пионерски подняв руку, с усилием прокричал сквозь аэродромные шумы "Привет Щербицкому!" (В.В.Щербицкий в то время возглавлял компартию Украины). Мне показалось, что Ватченко тоже не расслышал приветствие от Брежнева, но это не внесло никаких изменений в программу, и правительственный лайнер, разбежавшись по взлетной полосе, оторвался от московской земли и взял курс на Киев.
Украинская часть визита не оставила у меня ярких впечатлений. Конечно, Киев, в который я приехал впервые, был великолепен, но видел я его в основном из окна лимузина Я.А.Малика, высокопоставленного советского дипломата (он до 1976 года был нашим представителем в Совете Безопасности ООН, после чего вышел на пенсию, но вот сгодился), который теперь сопровождал королевскую чету и опекал свою шведскую коллегу К.Сёдер. Яков Александрович был достаточно суровым сухощавым стариком, с пристрастием допрашивал меня по биографии, находил в программе время, особенно, когда надо было отдыхать, для нравоучений и с полной нагрузкой использовал меня как переводчика. Последнее меня как раз и не смущало - мне это было в привычку.
Но он замотал своими суровыми деловыми разговорами и бедную шведку, которая не раз, наверное, потела, сдавая экзамен опытнейшему патриарху советской дипломатии. Правда, это общение с Я.А.Маликом, забегая немного вперед, могло бы стать находкой для каких-нибудь папарацци, будь они с нами. Когда в Узбекистане мы вечером возвращались кортежем в Ташкент после посещения Самарканда, Малик без устали что-то бубнил своей спутнице о народно-хозяйственных успехах социалистического Узбекистана. Я, не оборачиваясь, громко бубнил ему вслед, переводя на сёдеровский язык.
Машина шла мягко, солнце уже стояло низко и по сторонам дороги распласталась казавшаяся неподвижной пустыня. Вдруг я сообразил, что бубнёж как-то незаметно сошел на нет и воцарилась тишина. Я обернулся - старик Яков, упершись затылком об удобный подголовник, мирно спал, видимо, видя во сне свои бесконечные дипломатические баталии в Совбезе ООН. Шведка Карин также очень удобно разместила свою седоватую голову на плече патриарха и, едва слышно, посапывала. Жаль, что не было тогда мобильных телефонов с их пикселями и прочими делами, чтобы запечатлеть голубков. Я не стал мешать их сну, но через какое-то время Малик, как будь-то бы и не спал, что-то забубнил снова и перевод был продолжен до прибытия в Ташкент.
В Киеве, в Мариинском дворце прошли переговоры, а затем там же украинские хозяева устроили официальный обед и прием. На переговоры я не попал, хотя предполагалось, что по ходу сменю Толю (без Брежнева "накал" несколько спал). Но не довелось, так как со мной произошел неприятный и дурацкий казус. Когда я в толпе участников переговоров поднимался вслед за Маликом по широкой каменной лестнице во дворец, что-то теплое шлепнуло меня по голове и потекло по лбу. Шедший за мной милейший и интеллигентный начальник мидовского протокола, не останавливаясь и не меняя выражения лица, констатировал произошедшее коротко и по-французски "merde!", что в переводе значит "дерьмо".
И точно, это был подарок от киевских голубей, которые шумно гулькали под порталом на входе. По-моему, по его же сигналу кто-то из охранников подхватил меня под руку и потащил во дворцовый туалет, где я провел с полчаса, сначала отмываясь, а потом просушиваясь. В переговорный зал меня уже не впустили, так что "повезло"! А перевод взял на себя Толя. Наш главный протокольщик потом, встретив меня, сказал, что, действительно, повезло, потому что голубок попал в меня, а не в коронованных особ и даже не в Малика, что вообще могло бы быть катастрофой для протокола, учитывая характер старика.
После завершения переговоров, не перестававший шуметь Ватченко затормошил шведов, опять настраивая их на "вареники з вишньою". "Вот зараз поедим вареников!", кричал он, расставив руки и выгоняя, как гусей, смущенных ситуацией короля с королевой в зал, где были накрыты столы. Но, как и следовало ожидать от крикуна, дело кончилось пшиком. "Хлебосольные" украинцы положили в маленькие тарелочки каждому из присутствующих в зале по 5-6 небольших вареников, в которых спрятались по паре возможно прошлогодних и не очень-то сочных вишен. Не знаю, как там шведы, а мы, "москали клятые" волей-неволей отметили эту "щирость" хозяев.
Прекрасной была прогулка на пароходике по Днепру. Портило только одно: тот же продолжающий шуметь и "юморить" Ватченко и хорошо поддавший его помощник, фамилия которого, к сожалению, выпала у меня из памяти, но вполне ассоциируется с анекдотом, где есть такая строка:"Дивысь, Голопопенко, яка смешна фамилия у того москаля - Зайцев!" Толя употел переводить их перлы, где присутствовали такие выражения как "согнуть в бараний рог", "загнать в гроб", "в доску" и прочие. Причем, они требовали от Толи и от меня, если я им попадался под руку, "точного" перевода и не уставали постоянно переспрашивать нас, перевели ли мы именно "в бараний рог"? И при этом вскакивали и демонстрировали испуганным королю и королеве, как это, гнуть в этот самый рог, считая, что так будет понятнее.
Когда чете удалось смыться на палубу, оставив свиту и дальше наслаждаться "театром Ватченко", их там настиг прилично заложивший за воротник этот самый помощник Ватченко, пожилой пузатый коротышка, который зажал Карла и Сильвию в самом носу палубы, там, где, но только на несчастном "Титанике", подставляли грудь морскому бризу герои одноименного фильма. Помощник вёл себя с королевскими особами еще хуже, чем его начальник: сначала он задолбал их рассказом про своего сына, который недавно хорошо женился, а потом его батя, тыкал он в себя коротким пальцем, сделал им хорошую квартиру в самом хорошем районе Киева. И при этом обеими руками показывал на высокий днепровский берег, где виднелись кварталы жилых домов.
Потом он начал бесцеремонно хватать за локти Сильвию и предлагать выпить за здоровье молодых и их недавнее новоселье. Король был беспомощен перед таким натиском, хотя и пытался не допускать пьяных рук до тела своей жены, близкой к обмороку от такого обращения. К сожалению, на палубе переводить всю эту галиматью пришлось мне, хотя я половину бреда просто опустил. На помощь пришел адъютант короля, молодой и очень веселый, остроумный офицер. Он не стал церемониться с наглецом, а просто отодвинул его в сторону (жаль, что не за борт), и через почти что триста лет после краткого пребывания на Украине Короля Карла XII освободил нынешнюю шведскую монаршую семью из украинского плена.
Других воспоминаний Киев не оставил.
Очень здорово нас встречали и принимали в Узбекистане. Гости и мы спускались по трапам самолетов под приветственные автомобильные звуки длинных узбекских зурн (духовые инструменты). От трапов были проложены ковровые дорожки аж до здания аэровокзала и вдоль их на всем пути стояли столы с фруктами и сладостями, а улыбающиеся узбечки в национальных костюмах предлагали освежиться зеленым чаем. Я тогда впервые по-настоящему попробовал этот чай и понял, что он, действительно, помогает в жару и духоту. А ведь это было кстати - термометр показывал выше тридцати градусов и от жары после прохладного Киева в воздухе слышался легкий звон. Встречающие высокопоставленные узбеки обменялись приветствиями со шведами и повезли их в резиденцию с райским парком, арыками и всей этой восточной начинкой, которая очень понравилась варяжским гостям, да и нам тоже.
Прошли официальные встречи, состоялось посещение института каракулеводства, потом съездили в Самарканд, от поездки в который все были в восхищении, и, наконец, узбеки повезли всех нас в колхоз. Не могу сказать точно, что там возделывали (скорее всего, хлопок, что еще?), но принимали нас местные колхозники в винограднике. Вернее, это были аллеи из сплетенных верхушками виноградных лоз, выше человеческого роста. На дворе было начало июня, виноград еще не поспел, но его зеленые кисти красиво обрамляли "стены" и "потолок" этих природных арочных перекрытий. Повдоль под этим навесом аллей принимающие нас хозяева поставили длинные столы, накрытые белоснежными скатертями. Над открытым огнем висело несколько громадных котлов, в которых местные узбекские повара готовили плов и еще что-то, от запаха которого кружилась голова и жизнь казалась удачливой.
Опять звучали зурны и еще какие-то национальные инструменты, и толпы мужчин и женщин в цветастых халатах и тюбетейках танцевали для нас, когда мы рассаживались за столы. Отдельной шеренгой были построены местные колхозники и колхозницы, халаты которых были увешаны высокими правительственными наградами и среди них было несколько тетенек с золотыми звездами героев социалистического труда. Сверкая золотом звезд и частоколом золотых зубов, они радушно приглашали нас отведать их скромные угощения.
Повара раскладывали плов по широким тарелкам, капал бараний жир, остро пахло пахучими специями и шустрые узбекские официанты в национальных одеяниях разносили пузатые расписные керамические чайники с зеленым чаем. Конечно, местный Аллах хоть и запрещает алкоголь, но гости-то неправоверные, а потому запретные напитки были тоже в изобилии. Тосты шли друг за другом - и здесь опять роль тамады взял на себя вездесущий Ватченко, а забитый им главный узбек скромно сидел на своем стуле, сложив руки на животе, и ничего не ел и не пил. Мы с Толей не успевали переводить все эти здравицы.
В конце пиршества опять вступили в дело местные музыканты, ударившие в бубны и задувшие в зурны. Узбечки и узбеки, то ли местные колхозники, то ли специально привезенные артисты пустились в национальные пляски. Поскольку в ходе обеда все шведы получили в подарок от хозяев торжества великолепные узбекские халаты и тюбетейки, то их начали вызывать на танец. Король особенно и не сопротивлялся, как, впрочем, и Сильвия, к которой здесь в отличии от Киева никто не приставал, и их высочества с видимым удовольствием вышли, что называется, в народ, быстро освоив премудрости местной хореографии. Все были в восторге, вспыхивали молнии фотокамер, киношники с упоением снимали пляшущую королевскую чету, и, особенно, разошедшегося в пляске чернявого шведского монарха, который в этой одежде мало чем отличался от узбекских колхозников. И, в самом деле, это было здорово!
Из знойного Ташкента правительственный воздушный лайнер перенес нас в сырой и прохладный для июня месяца Ленинград. По дороге из аэропорта "Пулково" кортеж остановился у мемориального комплекса "Защитникам Ленинграда" на Московском проспекте. Королевская чета возложила там цветы, и в течении часа экскурсоводы водили всю шведскую делегацию по залам, хранящим экспонаты трагических и героических лет блокады города. В основном зале располагался огромный экран, на котором шла постоянная демонстрация кинохроники тех дней, смотреть которую было тяжело. В то же время пройти мимо этого экрана было невозможно. Все это с напряжением смотрели и шведы, которые, вряд ли, могли гордиться за поведение своей родины в те тяжкие военные годы.
Затем кортеж продолжил свой путь и развез гостей и нас по местам размещения: королевская чета и ближайшее окружение жили в отдельных виллах, все остальные - в гостинице "Ленинград". После отдыха программа визита должна была быть продолжена. Но произошла короткая заминка. И причина ее, как мне позже рассказал Толя, ожидавший королевскую чету у входа в их апартаменты, была совершенно неожиданной - посещение мемориала "Защитникам Ленинграда".
По линии матери королева Сильвия - бразильянка, а вот ее папаша - чистый немец по фамилии Вальтер Зоммерлат, и немецкого в ней, помимо разве-что латиноамерканской смуглости, несравненно больше. И, вот, после теплого и мирного приема в Киеве и, особенно, в Узбекистане, ее, полунемку, привозят прямиком с самолета в музей огромной человеческой трагедии, причиной которой была ее страна и ее соотечественники (уж не знаю, была ли она тогда в курсе через много лет всплывшего факта о нацистском прошлом скончавшемся в 1990 году ее отца?). Уверен, что, несмотря на ее очень приличное воспитание и образование, которое ей дали совсем не бедные родители, у шведской королевы был явный пробел в знаниях о войне и о нацистской идеологии. И вот этот пробел ей, выросшей в тепличных условиях и удачно ставшей королевой уже много лет не знавшей войны Швеции, концентрировано заполнили в Ленинграде. Причем, с ходу.
В итоге с ней по приезду в резиденцию случилась истерика. По словам Толи, он, ожидая ее и короля у дверей, слышал доносящиеся из апартаментов монаршей семьи плач и приглушенный, но на повышенных тонах разговор, потом дверь растворилась и вышел один Карл. Он увидел Толю (больше рядом никого не было) и, видимо, желая поделиться "семейной" проблемой с какой-нибудь живой душой, этак простенько и коротко объявил: "Истерика с ней!" и рассказал, в чем причина. И попросил немного сдвинуть программу, потому как королева обещала успокоиться и привести себя в порядок. И, действительно, минут через 15-20 она вышла спокойная, сдержанно улыбающаяся и сказала, что готова ехать по программе. Все это не вышло за порог избы, и, тем самым, инцидент были исчерпан.
А я вот что думаю. Нашей вины в этой монаршей истерике нет абсолютно никакой. Напротив, знать правду о прошлом, особенно, если к нему имеешь хоть какое-то отношении, надо. И Ленинград с его блокадной историей оказался в этом случае лучшей и самой доходчивой наукой об ужасах войны, в том числе и для любых королей и королев. Поэтому не удивительно, что последовавшее в эти же дни посещение Пискаревского кладбища было достойным и спокойным. Без всяких истерик. Наука не прошла даром.
Разумеется, не обошлось без похода на революционную "Аврору", хотя, вряд ли, эта историческая реликвия, так или иначе имеющая отношение к крушению самодержавия, воодушевила семью шведских монархов.
Были незабываемые экскурсии в фантастический Эрмитаж, где нас встречал и проводил экскурсию лично директор, симпатичный и интеллигентнейший старик Б.Б.Пиотровский, и в великолепный Русский музей, и, конечно, в Петергоф с его музеями и фонтанами.
Церемония прощания в аэропорту "Пулково" была проще и короче, но со всеми полагающимися протокольными примочками. Самолет с загостившимися шведами оторвался от взлетной полосы и пошел сразу над Балтикой, чтобы через час с небольшим приземлиться в аэропорту "Арланда" города Стокгольма.
Визит был завершен. Мы - охрана, журналисты, киношники, протокольщики, переводчики, в общем все, кто обеспечивал это многодневное мероприятие - тоже не стали задерживаться и вслед за отбывшими шведами спецрейсом вылетели в Москву. Через несколько минут после нашего взлета, когда самолет уже набрал высоту, из салона первого класса вышел Ватченко, без пиджака, в ослабленном галстуке и с закатанными рукавами рубашки. Он улыбался, был с бокалом и явно уже навеселе. Зычно потребовал тишины и объявил нам, что только что говорил по связи с Леонидом Ильичом, который весьма удовлетворен результатами визита шведской королевской четы и просил передать всем нам его благодарность. Скорее всего, так и было. К этому времени стюардессы уже успели обнести всех напитками (правда, некоторые предпочли свои, начатые еще до взлета). Все выпили и, по-моему, даже что-то прокричали в ответ на приветствие. Сели мы в "Шереметьево" и оттуда на служебных машинах разъехались по домам. Моя работа на министерство иностранных дел СССР на этом пока закончилась.
