На обыденном уровне мы все знаем, что такое сознание. Это все те внутренние состояния, ощущения, мысли, чувства, переживания, которыми наполнена наша жизнь каждый день с момента, когда мы открываем глаза после сна. При этом сновидения также относятся к сознанию, а его необратимая потеря равноценна прекращению нашего существования. Сознание – стержень нашего бытия.
Казалось бы, наука должна была давно сосредоточиться на выяснении природы того, что для нас столь жизненно важно. Тем не менее мы до сих пор не имеем общепризнанного научного определения сознания, не умеем измерять его, не знаем, когда оно впервые просыпается у младенца, и испытываем серьезные трудности с диагностикой глубины его нарушений при тех или иных повреждениях мозга. Лишь в последнее время в этих вопросах наметился определенный прогресс. В значительной степени его связывают с успехами нейронауки – новой дисциплины, от которой многие ожидают наиболее важных научных открытий в XXI веке. Фундаментальным проблемам в этой области был посвящен доклад Д. И. Дубровского, старейшины российской группы ученых, более полувека занимающегося природой сознания и его связью с мозгом.
Однако все сказанное выше следует отнести прежде всего к цивилизации, сформированной на основе западноевропейской культуры, где термин «сознание» появился в английском языке не ранее середины XVII века, в немецком – в конце XVIII века, а в русском – во второй четверти XIX века. Вместе с тем в другой части Земли более двух с половиной тысяч лет назад возникла иная цивилизация – древнеиндийский буддизм, сделавший сознание фокусом своего внимания, изучения и регуляции. И дело при этом не просто в древности категории «сознание» в санскрите или тибетском языке. Вся идеологическая сущность буддизма с самого начала его возникновения была сконцентрирована на субъективной стороне жизни человека, его духовности, избавлении от страданий и движении к счастью. Вокруг этой цели буддизм разработал свою особую методологию изучения сознания, создал специальные техники дисциплинированного исследования субъективного мира и накопил с их помощью огромный объем знаний.
Лекции буддийских монахов-ученых в первые два дня конференции стали введением в эти области буддизма. Выступление Барри Керзина содержало описание сущности медитации и ее видов, особенно техник осознанности – медитации о сознании. Лекция геше Дордже Дамдула была обзором основных представлений о субъективном мире, сформированных с помощью этих инструментов, рассказом о буддийской «карте сознания», состоящей из 11 областей, и о 51 ментальном факторе – выделяемых буддизмом психических функциях, имеющих первоочередное значение для ментального благополучия человека.
Понятие, на которое следует обратить особое внимание в предыдущем абзаце, – это «монах-ученый». Хотя в западном мире наука тоже развивалась в монастырях, для современного языка такой термин все же необычен. О буддизме как о науке впервые начал говорить Далай-лама XIV. Произошло это всего 10–15 лет назад, когда он поставил вопрос о том, что принципиально важно обсуждать не диалог науки и буддизма, а взаимодействие между «современной наукой» и «буддийской наукой». При этом под последней он имел в виду прежде всего буддийские исследования сознания. В предисловии к вышедшему несколько лет назад монументальному труду «Наука и философия в индийской буддийской классике» он писал: «В рамках предмета буддийских источников важно различать три области: 1) представления о мире природы, или науку, 2) философские представления и 3) представления о религиозных верованиях и практиках». Главная цель этого многотомного издания, предпринятого по инициативе Далай-ламы, состояла именно в том, чтобы извлечь из индийских буддийских источников научные и философские идеи и представить их независимо от буддийской религии.
Очень важно увидеть, что этим своим шагом Далай-лама переосмыслил диалог между выросшей в недрах западноевропейской цивилизации мировой наукой и буддизмом как особой, сформировавшейся в Древней Индии системой исследований внутреннего мира человека. И хотя наши цивилизации взаимодействовали на протяжении многих веков, глубокий смысл тысячелетнего накопления буддизмом совершенно иного опыта изучения сознания становится более понятным лишь сегодня, когда западная наука приступила к его активному исследованию свойственными ей методами. Учитывая важность этого вопроса, разберу его подробнее.
В западной цивилизации наука зародилась в Древней Греции в виде стройной системы логического мышления, нашедшей выдающееся выражение в геометрии Евклида. Однако свой окончательный метод она обрела лишь с Галилеем, который ввел в нее вторую основу – соотнесение логических рассуждений с общедоступно наблюдаемой и объективно измеряемой реальностью. Но именно в этот момент сознание, чувства, имеющие глубоко личностную, субъективную природу, выпали из сферы формировавшейся западной науки. В своем трактате «Пробирных дел мастер: Манифест новой науки, ставящей доказательства, основанные на наблюдении, эксперименте и точном математическом расчете, превыше догмы, авторитета и риторических ухищрений» Галилей пишет: «По поводу этого чувства [зрения] и всего к нему относящегося я предпочитаю делать вид, что знаю лишь самую малость, ... [и] обойду ее молчанием». Декарт вслед за этим лишь закрепил этот раскол, выделив душу и разум человека в отдельную сущность, не обладающую материальными физическими свойствами и недоступную поэтому измерению и научному изучению. В результате субъективный опыт и сознание на несколько веков исчезли из повестки западной науки, идеалом которой выступила физика. Альфред Уайтхед резюмировал этот период так: «Краткое и достаточно полное описание интеллектуальной жизни европейских народов на протяжении последних двух с четвертью веков, вплоть до настоящего времени, заключается в том, что они жили за счет накопленного капитала, оставленного гением семнадцатого века». Хотя эти слова были написаны сто лет назад, универсальная сущность доказавшего свою поразительную эффективность метода западной науки остается до сих пор неизменной. И после того, как наконец сознание получило прописку в «объективной» науке, его исследование проводится также в рамках требований подхода от третьего лица – методами анализа поведения, вербальных отчетов и работы мозга испытуемых.
Первой из опор буддийской методологии также выступила отточенная веками система логического мышления и аргументации. Но, поскольку объектом буддийских исследований с самого начала были субъективные феномены, она сделала своим партнером не интерсубъективные наблюдения и измерения, а разрабатывавшуюся веками систему медитации – специальных методов осознанного самопогружения в глубины внутреннего мира. В этой методологии созерцательные традиции фокусировались на обучении разума дисциплинированно сосредотачиваться на своих внутренних состояниях для непосредственного исследования природы и функций сознания. «При таком подходе, – пишет Далай-лама, – наблюдатель, а также объект и метод наблюдения представляют собой различные аспекты одного и того же явления, а именно сознания самого отдельного экспериментатора».
Необходимо сразу отметить, что в этих углублениях в природу собственного сознания конечная истинность результатов безусловно не может быть принята на веру. Тезис о том, что основой изучения субъективного мира должен являться метод самонаблюдения, составляющий специфику психологии как науки, использовался на ранних этапах возникновения западной психологии во второй половине XIX века. Но ненадежность его плодов была подвергнута такой уничтожительной критике прежде всего со стороны самих психологов, что именно она и вывела на многие десятилетия изучение сознания за пределы объективных наук, образцом которых служила физика.
Но здесь все же уместны два комментария. Во-первых, в техниках осознанной медитации речь идет не об обыденной интроспекции. В буддийской методологии был разработан особый инструмент медиации как дисциплинированного средства проникновения в природу сознания. При этом в буддийской науке результаты наблюдений и их выводы также подвергаются критической проверке третьей стороной – в данном случае другими медитирующими исследователями. Таким образом, хотя инструмент сбора данных и отличается, но сам принцип критической интерсубъективной проверки здесь также присутствует. В связи с этим, подчеркивает Далай-лама, этот метод можно сравнить со строгим эмпирическим наблюдением.
Во-вторых, в глубинах метода объективного наблюдения также в конечном счете заключен когнитивный аппарат наблюдателя, который нельзя отгородить от наблюдаемого мира односторонне прозрачной стеной. Это обстоятельство становится все более очевидным по мере того, как физика погружается в фундаментальное устройство материи. Известный своей проницательностью выдающийся физик XX века Джон Уилер писал по этому поводу: «Никакая теория в физике, имеющая дело только с физикой, никогда не сможет объяснить физику. Я считаю, что, продолжая пытаться понять Вселенную, мы в то же время пытаемся понять человека. ... Физический мир в каком-то глубоком смысле связан с человеческим существом». Созвучны этому и мысли Далай-ламы: «И до тех пор, пока не будет достигнуто убедительное понимание природы и причин возникновения сознания, научные представления о происхождении жизни и Вселенной останутся неполными».
Таким образом, ситуация в отношении возможностей и путей исследования сознания все еще остается сложной и неоднозначной. Резюмируя ее, мы можем выделить три различные позиции в отношении научного понимания сознания:
I. Сознание субъективно. Наука объективна. Поэтому сознание не может являться предметом науки.
II. Сознание субъективно. Наука объективна. Поэтому для научного проникновения в природу сознания требуется специальная система объективных научных методов.
III. Сознание субъективно. Поэтому для научного проникновения в природу сознания требуется специальная система субъективных научных методов.
Первый подход, долгое время доминировавший в западном мире, постепенно теряет свои позиции. Сознание неуклонно превращается в объект научного изучения. И в настоящий момент мы оказываемся свидетелями взаимодействия позиций II и III – современной мировой науки и буддийской науки о сознании. Что несет этот контакт двух цивилизационных систем в познании самого знакомого и одновременно самого непонятного нам феномена, составляющего нить нашей жизни?
— Константин Анохин. Из книги «Природа сознания».
