Джип Бирюкова слишком хорошо заметен. Могут и обстрелять. Хотя… кишка тонка. «Коллеги» любят действовать исподтишка. Артем кружил по сонным улочкам и размышлял об убийстве Киношника и ни в чем не повинной Светки. Такая жестокость нужна была лишь для одного. Нет, не на испуг брали Гаджиевы Бирюкова. Они ПЫТАЛИ Витьку. Им не Витька был нужен, а он, Бирюков. Или… Или… близкие Бирюкова. Такие близкие, чтобы Артем прогнулся. Для чего? Вопрос ясен – нужно было отжать «бизнес».
В голову пришли знаменитые слова старшины Васкова Федота Евграфовича: «Неаккуратно. Неаккуратно действовали…» Что же они так, без сходняка, без беседы, как крысы? Что же они сами себе приговор подписывают? Бирюков внимательно следил за дорогой и колесил, колесил на джипе, оценивая обстановку.
Значит, и ребят они уделали. Уделали так же без жалости. Чтобы бригада распалась. Чтобы не было конкурентов. А теперь им нужен командир. Закрыть гештальт и прибрать к себе магазины и рынки. А командир – вот он. И не прячется. Ездит по городу. Если в городе резня, значит, вокруг должны сновать милиционеры. А они и снуют. Бирюков загнал джип в темную подворотню. Незаметным Артема не назовешь, но джип – больше.
На маленьком стихийном «бабкином» рынке, как обычно, толпились старушки. Продавали семечки, картошку, соленья и варенья. Артем купил стакан семечек. Беззаботно лузгал их и прогуливался по рядам, прицениваясь к нехитрому товару. Стихийный рыночек раз тысячу разгоняли, но бабушки стояли насмерть. Им нужно было как-то жить. И они жили, как умели. С пяти утра бежали на автобус: кто в лес, а кто – на огород, кряхтя и охая над душами молодых нахалов, нагло рассевшихся на сиденьях.
Позади каждой – рюкзаки. На нужной остановке бабки, как десантура, вываливались из автобуса и бесшумно скрывались в чаще. Вечером они, по-молодецки затаскивали рюкзаки, полные грибов и ягод, и снова стояли, раскорячив опутанные венами ноги, постанывая от усталости. Не захочешь – уступишь место несчастной бабушке.
А они, отдохнув в поездке, выскакивали на автостанции и пулей летели сюда – зарабатывать деньги. Жизнь заставит – не так раскорячишься.
Здесь – оплот торговли, женской, сердечной дружбы и жесткая конкуренция. Не дай бог, цену занизить – последние волосенки выдернут. Здесь – строжайшая дисциплина и самые громкие свары. Здесь – источник сплетен и точнейшей информации о текущей жизни в городе.
Догадки Бирюкова подтвердились. Резня. Торговки между руганью и рекламой «астр пышных» и «огурчиков малосольных, вкусных» переговаривались тревожно:
- Всех, всех, подчистую…
- Да прямо в бане, голеньких… Кровищщи…
- Ой, ну и время настало…
- Сталина на них нет…
- Ой, да и пусть режут друг друга! Быстрее сдохнут, чище воздух будет!
- Ой, там милиции понаехало, к бане-то, не протолкнуться!
- Лучше бы так в сады приезжали. Третий год сарайку бомжи вскрывают, мочи нет уже!
Бирюков понял: ребят больше нет. А он их предупреждал – не кучковаться в своих саунах. Голый, пьяный – смертный. Вот так. Царство им небесное.
Стало понятно, кого ищут Гаджиевы. Мать. Дочь. Внука. Ради них Бирюков все отдаст. Еще и спасибо скажет. Скажет… за что? Что не больно зарезали?
Никто не знает о деревне. Ни одна душа. Зря пытали Светку и Витю-Киношника. Нет, если бы сказали, Бирюков понял бы их. Такое не каждому под силу выдержать. Но Витя ничего не знал. А уж Светка – тем более. Никто и ничего…
Протилинькала труба. До боли знакомый номер. Толик – алкоголик. Доктор… Сердце резанула страшная догадка.
ТОЛИК ЗНАЕТ!
- Алле.
И голос в трубке НЕ ТОЛИКА! Каркающий голос.
- Здравствуй, дорогой. Куда пропал? Мы тебя обыскались.
Гаджиев старший каркает. Сабир.
- А тебе чего? – грубовато. Но Бирюков с ними в бирюльки играть не собирается.
- Ну-у-у, что ж ты такой грубый, дорогой? Мы с тобой по братски, по-хорошему беседуем…
- Где Толик? – не кричать, не кричать. Спокойно. Спокойно.
Голос в трубке зарокотал, как будто не Сабир это, и даже не младший, Рустам, а кот, обожравшийся сметаны.
- Ну зачем ты такой грубый? Мы – гости твои. С добрым словом, с угощением, за твоим столом сидим! К маме твоей с уважением! Мама – это святое!
У Бирюкова ноги и руки стали ватными. ОНИ НАШЛИ ЗАВЕТНУЮ ДЕРЕВЕНЬКУ. Наверное, мама звонила на телефон Толика, или Оля. Беспокоились. Сам бы Толька ни за что бы не выдал своих. Хоть всего его на изнанку выворачивай – не выдал бы. Значит – вывернули. А маму – обманули.
- Что ты хочешь?
Сабир будто не слышал.
- Ты, Артемка - сын плохой, коли мать на произвол судьбы бросаешь. Очень плохой…
- Что ты хочешь? – с нажимом повторил Бирюков.
- Бизнес хочу. Куда он тебе? Ты не умеешь вести бизнес, Артемка. Ты слабый. Ты не знаешь порядка! – Сабир заводился.
Он всегда заводился. Вот такой заводной горячий парень…
Не надо его нервировать. Рядом – женщины Артема. Нельзя подвергать их опасности. Аккуратнее, Бирюков! Аккуратнее. Не угрожать. Не проклинать. Это, как мину разминировать – спокойно и осторожно.
- Я приеду через два часа. Сам видел, какие у нас дороги…
- Я видел. Го*но – ваши дороги, - Сабир провоцировал Артема. Вынуждал…
- Сабир, с… мамой все в порядке?
- Все в порядке. Я не злодей, старых не обижаю. Мы ждем тебя, Артемка, - Сабир отключился.
Бирюков растер грудь. Сердце его, большое и мощное сердце, ухало в яму и вновь взлетало к небесам. По лицу стекали струйки пота. Слова Гаджиевых – ничто. Обещания – пустота. Жалость – не про них. Они гордятся тем, что мужчины. А мужчины не воюют с женщинами. Что с ними воевать, да? Лучше изувечить их, разорвать, сломать, изуродовать. Да?
Страх терзал. Бирюков чуть не сломал зубы, сжимая челюсти. Что у него есть? В квартире, в тайнике – обрез. Это – считай, ничего. В квартиру наверняка не попасть. Покупать другое – нет времени. Стоит ему задержаться – с матерью, с Олей и Анечкой все будет кончено. А потом они просто подожгут дом. Кто будет связываться с бандитами?
В памяти зацепился один нюанс – Сабир не упоминал в разговоре Олю и малышку. Что это?
Или мама успела спрятать девчонок. Или…
Думать об том «или» Бирюков боялся.
Черт, но куда он без оружия?
Решение созрело быстро.
Он завел двигатель. Джип снова покатил по главной улице и остановился напротив отделения милиции. Медлить было нельзя.
***
Веселые бородатые люди толпились у калитки Анны Алексеевны. Она, увидев их в окошко, подскочила к комоду, схватила кошелек и резво, несмотря на преклонные годы, выскочила в хлев, где проползла через собачий лаз и тут же ринулась в сад, где Оля развешивала на веревке мокрое белье. Рядом, в коляске, спала Нюся. Оля по испачканному в навозе и сенной трухе халату, по белому лицу женщины догадалась – худо дело. Услышав гортанные голоса, побледнела и стала похожа на статую.
- Что ты застыла, Оля? Спокойно. Без паники, - сказала Анна, - бери коляску и выкатывайся через задний двор. К соседке не беги, не надо. Лучше иди себе потихонечку, на кладбище – за деревьями дороги не видать. А оттуда, тропкой, на пасеку. Господь милостлив, дед Григорий там еще. Укроешься у него. С пасеки хорошо остановку видать. Сегодня автобус должен быть. Езжай в поселок, в больницу. Там люди. Там телефон… Вот, доня, деньги возьми! – Анна торопливо сунула Оле свой кошелек.
- А ты как, бабушка? – медлила Оля.
- Да иди ты уже! Бегом! Орут ведь меня!
За сараем, и в правду, кричали:
- Хозяйка! Э! Выходи!
Оля схватила коляску и побежала к задней калитке, скрывшейся за еще зеленой листвой деревьев. Все это напоминало фильм про партизан. Только это было вовсе не кино. Она слышала, как Анна Алексеевна кричит:
- Иду, иду! Навоз в стайках чистила! Не прибрана! Что вам, сыночки? Самогона нынче не варила…
Сюр…
Автор: Анна Лебедева