«Известие о том, что русские офицеры допущены к действенной борьбе с большевизмом, меня чрезвычайно обрадовало.
Двадцать пять лет тому назад, при самом появлении у власти большевиков, в ноябре 1917 года, первым выступил против них 3 Конный корпус. С того дня борьба с большевизмом не прекращалась. Кто ее вел?
Русские офицеры, солдаты и казаки и с ними и через них те русские крестьяне и рабочие, кого удалось просветить и вырвать из …лап Бронштейна-Троцкого, Ульянова-Ленина, Джугашвили-Сталина и прочих псевдонимов, преступников и злейших врагов России…»
Эти строки Пётр Николаевич Краснов написал в 1942-и году в статье, опубликованной в «Парижском вестнике».
Эти строки были посвящены тем, кто сразу после большевистского переворота встал на защиту России.
И лично я сегодня хочу вспомнить именно о них – о людях, которые шли на Петроград, вопреки обстоятельствам, не думая о собственной безопасности.
Если бы 3-ий Конный Корпус получил поддержку, если бы он навёл порядок в Петрограде в ноябре 1917-го, вся история России пошла бы по-другому.
Как?
Никто не знает.
Понятно лишь одно – у русских имелся шанс жить под властью сильного правителя, который при этом был патриотом нашей Родины. А также имелся шанс избежать всех тех жертв, что приносили большевики своим вождям.
Итак.
25 октября (7 ноября) Керенский покинул Петроград и добрался до расположения штаба Северного Фронта.
По воспоминаниям самого Александра Керенского к нему подошла делегация юнкеров, охранявших Зимний Дворец, и сообщила, что большевики выдвинули ультиматум – требовали покинуть дворец под страхом смерти. Тогда глава Временного Правительства решил не дожидаться подкрепления, а ехать навстречу, чтобы самому привести помощь в Петроград.
Как бы там ни было, Керенский добрался до Пскова. Ещё до его появления в штаб Северного фронта пришла телеграмма с приказом отправить донскую дивизию в Петроград для подавления беспорядков, устроенных большевиками. Подписали эту телеграмму «Главкомверх Керенский» и полковник Попов - донской артиллерийский офицер и помощник председателя Совета союза казачьих войск.
Впрочем, пошло всё совсем не так, как ожидал Александр Фёдорович. За два дня до того, 23 октября, пришло распоряжение, полностью противоречащее данной телеграмме – 3-ий Конный Корпус требовали отправить в район Старого Пебальга и Вендена, в распоряжение штаба 1-ой Армии. А это, надо заметить, Лифляндская губерния, по прямой более 400 км от Петрограда.
24 октября командир Корпуса генерал Краснов отправил в 1-ую Армию квартирьеров и приступил к погрузке личного состава в вагоны.
Так что приказ Временного Правительства – и, тем более, появление самого Керенского – был, мягко говоря, неожиданным.
Самая главная проблема состояла в том, что никто из командования не хотел брать на себя ответственность в сложившейся ситуации. Многие медлили и смотрели, чья возьмёт, чтобы потом присоединиться к победителю. Например, в их число входили генерал Бонч-Бруевич и командующий Северным фронтом Черемисов. Последний так вообще отказался давать официальный приказ, когда генерал Краснов пришёл к нему за разъяснениями, и завил, что подписывать никаких бумаг не будет – ну, разумеется, бумага ведь вещественное доказательство сделанного выбора, а для того, чтобы сделать однозначный выбор в подобной ситуации требуется настоящее мужество – и просто посоветовал оставить казаков в городе под названием Остров, который находился примерно в полусотне километров от Пскова.
Удивительно ли, что после этого, узнав о пребывании Керенского в Пскове, генерал Краснов направился к нему – что ни говорите, глава Временного Правительства считался главой государства и верховным главнокомандующим. И здесь уже не шла речь о том, что представляла собой фигура самого Керенского, и сколько зла он уже успел причинить, допустив появление пресловутого приказа №1, с которого началось планомерное уничтожение Российской Армии. Речь шла о субординации и верности долгу, а ещё о том, чтобы не дать России окончательно скатиться в междоусобную кровавую смуту в тот момент, когда Империя участвовала в Мировой войне.
Ведь генерал Краснов видел большевиков – и прочих «революционеров» - в деле. Когда они разлагали боеспособность воинских подразделений, подбивали на откровенный бунт и убийства офицеров. Да и не только офицеров. Комиссара Линде толпа убила практически на глазах Петра Николаевича во время бунта пехотной дивизии.
Так что командующий 3-им Конным Корпусом пошёл на встречу с Керенским.
«Я доложил о том, что не только нет корпуса, но нет и дивизии, что части разбросаны по всему северо-западу России, и их раньше необходимо собрать. Двигаться малыми частями - безумие.
- Пустяки! Вся армия стоит за мною против этих негодяев. Я вам поведу ее, и за мною пойдут все. Там никто им не сочувствует. Скажите, что вам надо? Запишите, что угодно генералу, - обратился он к Барановскому.
Я стал диктовать Барановскому, где и какие части у меня находятся и как их оттуда вызволить. Он записывал, но записывал невнимательно. Точно мы играли, а не всерьез делали. Я говорил ему что-то, а он делал вид, что записывает.
- Вы получите все ваши части, - сказал Барановский. - Не только донскую, но и уссурийскую дивизию. Кроме того, вам будут приданы 37-я пехотная дивизия, 1-я кавалерийская дивизия и весь XVII армейский корпус, кажется все, кроме разных мелких частей.
- Ну вот, генерал. Довольны? - сказал Керенский.
- Да, - сказал я, - если это все соберется и если пехота пойдет с нами, Петроград будет занят и освобожден от большевиков...»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
Да, Керенский и его окружение выдавали желаемое за действительное, они больше не обладали ни властью, ни влиянием, и генерал Краснов это понимал. Но если была возможность хоть как-то переломить ситуацию и, избежав масштабного кровопролития, навести в Петрограде порядок, он старался эту возможность использовать.
Пётр Николаевич был назначен командующим армией.
«Волею верховного главнокомандующего я назначен командующим войсками, сосредоточенными под Петроградом. Граждане солдаты, доблестные казаки донцы, кубанцы, забайкальцы, уссурийцы, амурцы, енисейцы, вы, все оставшиеся верными своей солдатской присяге. Вы, поклявшиеся крепко и нерушимо держать клятву казачью, к вам обращаюсь я с призывом идти и спасти Петроград от анархии, насилий и голода, а Россию — от несмываемого пятна позора…»
Из телеграммы генерала Краснова с приказом войскам Временного Правительства, сосредоточенным под Петроградом.
27 октября без боя заняли Гатчину. И уже на 2 часа утра 28 октября было назначено выступление на Царское село.
28 октября Царское село тоже было занято – после долгих переговоров с мятежниками, работы комитетов, с которыми в тот момент, хочешь, не хочешь, приходилось сотрудничать, демагогии Керенского.
Именно в Царском селе к генералу Краснову присоединился Борис Савинков.
«Тактически мне не надо было входить в Царское. Окруженное громадными парками с путанными дорожками, представляющее из себя множество домов, легких для обороны и трудных для атаки, требующее большого гарнизона для наблюдения за порядком, - оно было мне не нужно. Но политически нужно было не только войти в него, но и занять дворцы, сесть в них прочно, выкурить оттуда местные силы. Царское занято тогда, когда Керенский будет сидеть во дворце, а я - на своей старой штаб-квартире - в служительском доме дворца Марии Павловны; без этого Царское не поверит, что оно взято, а не поверит Царское - не поверит и Петроград…»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
Но подмога так и не дошла. На 29 октября в распоряжении генерала Краснова было 630 конных казаков – 9 неполных сотен, которые сокращались до 420-ти казаков при необходимости спешиться, ведь кому-то требовалось следить за лошадьми, 18 орудий, броневик «Непобедимый» и бронепоезд.
«Но гражданская война - не война. Её правила иные, в ней решительность и натиск – все…» Именно так считал Пётр Николаевич – и всё-таки выдвинулся на Питер.
А потом был бой в Пулково.
Со стороны Питера подошли вставшие на сторону большевиков войска – преимущественно матросы.
Генерал Краснов рассчитывал, что канонада, которую услышат в городе, станет сигналом к выступлению для Петроградского гарнизона.
Поначалу пулемётчики заставили матросов отступить к деревне Сузи. Но затем молодой офицер лейб-гвардии сводного казачьего полка поспешил – и не дожидаясь сигнала, повёл оренбуржцев атаку. В результате эта атака захлебнулась, когда казаки попали в болотную канаву. Потери были небольшими – командир сотни, восемнадцать раненных, убитые лошади.
Но бой затих. Царскосельский гарнизон, не пожелавший поначалу вступать с казаками в бой, теперь грозил ударить в спину при продолжении боевых действий. «Революционеры» принялись устанавливать морское дальнобойное орудие и пытаться обойти донскую дивизию с флангов.
Поздно вечером 31 октября был согласован текст перемирия. Он включал в себя следующие пункты:
- Большевики прекращают всякий бой в Петрограде и дают полную амнистию всем офицерам и юнкерам, боровшимся против них.
- Большевики отводят свои войска к Четырем рукам. Лигово и Пулково нейтральны. Кавалерия, сражающаяся на стороне Временного Правительства, занимает исключительно в видах охраны Царское Село, Павловск и Петергоф.
- Ни та, ни другая сторона до окончания переговоров между правительствами не перейдет указанной линии. В случае разрыва переговоров о переходе линии надо предупредить за 24 часа.
Утром 1 ноября перемирие было одобрено обеими сторонами, со стороны большевиков его подписал Дыбенко.
Впрочем, продлилось это перемирие менее суток. Большевики без всякого предупреждения его нарушили, введя войска в Гатчину, где разместился штаб генерала Краснова и находившийся при нём Керенский.
Пётр Николаевич успел лишь предоставить возможность Керенскому бежать, потому что был уверен – окажись тот в руках большевиков, главу Временного Правительства ждёт гибель.
« - Как ни велика вина ваша перед Россией, - сказал я, - я не считаю себя вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь…»
Сам Пётр Николаевич оказался в плену у «революционеров», которые решительно не понимали, как поступить с ним и его подчинёнными – ведь, не зная обстановки на Дону, они были уверены, что атаман Каледин вот-вот может выдвинуться им на помощь.
Это всё и определило. Арестовывать командира Корпуса означало идти на конфликт с донцами – а большевики были очень и очень неуверенны в своём положении. Таким образом генерал Краснов оказался под домашним арестом в доме № 23 по Офицерской улице.
Впоследствии его люди раздобыли поддельный пропуск – и генералу с женой, которая сопровождала его в этом походе на Питер, а также полковнику Попову и подхорунжему Кравцову удалось покинуть столицу.
Данный факт, к слову, подтверждает никто иной, как Василий Ульрих, который выдал в приговоре военной коллегии, спустя без малого тридцать лет, следующее:
«Будучи в начале ноября 1917 года разгромлен у Пулковских высот матросами и красногвардейскими частями и взят в плен, Краснов обманным способом бежал на Дон…»
Этот поход на Петроград не закончился победой, верно.
Но это было первое решительное выступление против захвативших власть марксистов.
И если бы не предательство тех, кто боялся рискнуть, чтобы спасти Родину – да и собственную честь – наша страна не погрузилась бы на десятилетия в кровавую вакханалию Гражданской войны, военного коммунизма и сталинского беспредела.
И потому поход 3-го Конного Корпуса на Питер следует помнить – как пример отчаянной смелости и верности долгу, когда ни о каком сотрудничестве с врагом не было и речи.
«Вскоре вернулся Попов. Он широко улыбался.
- Вы знаете, зачем меня звали? - сказал он.
- Ну? - спросил я.
- Троцкий спрашивал меня, как отнеслись бы вы, если бы правительство, то есть большевики, конечно, предложили бы вам какой-либо высокий пост.
- Ну и что же вы ответили?
- Я сказал: - пойдите предлагать сами, генерал вам в морду даст!
Я горячо пожал руку Попову…»
П.Н.Краснов. На внутреннем фронте.
P. S. Мы с красными Россию не делили.
Вопрос стоял иначе: или-или!
Одним из нас нет места на земле!
И я рубил без тени состраданья,
А после боя пил, как после бани,
И ни о чем уже не сожалел.
К.Ривель.
P. P. S. Если есть какие-то опечатки, которые я не заметил, надо, как говорится, понять и простить. Путешествие из Москвы в Питер и обратно в течение суток немного утомляет). За фотографию Савинкова с экспозиции в Гатчине благодарю Тревожную Запеканку.
