Найти тему
Ирина Минкина

Спокойствие своих

Главное – найти своих и успокоиться

Название фильма А. Балабанова

Интересный разговор состоялся у меня вчера с одним не моим (по счастью) знакомым. Этот не мой знакомый рассказал эпизод из своей срочной службы в армии, ещё в Союзе времён 1980-х годов. Где-то в Новгородской области, где он служил, он куда-то зашёл и увидел какую-то старушку (пересказываю как есть, со слов этого не моего знакомого). Со слов не моего знакомого, населённый пункт, где жила старушка и где он проходил срочную службу, в годы Великой Отечественной был оккупирован немцами, и старушка была как раз из того населения, которое жило в период немецкой оккупации. И вот старушка рассказала не моему знакомому, что, мол, немцы жгли только те сёла, в которых были партизаны, а где люди сдавались сразу, то такие сёла не жгли, а относились к местным вполне себе неплохо. В общем, каких-то публичных выводов не мой знакомый не сделал, но при этом он очень долго подводил к тому, что немцы вообще-то были не такие уж плохие. Короче говоря, такая вот вариация избитого тезиса про «пили бы сейчас баварское».

Я внимательно выслушала не моего знакомого. Выслушала и обдумала его слова. И вот что я, как говорится, имею сказать по данному вопросу. Говорю это как журналист. Как специалист, чьей задачей является постоянно совершенствовать свою собственную работу с источниками информации. Чьей задачей является классифицировать эти источники по степени достоверности. По степени объективности в том числе (коей в её абсолютном значении, конечно же, нет и быть не может).

Конкретный человеческий рассказ как единственный источник информации, конечно же, не может быть классифицирован как достоверный источник информации. Ведь не мой знакомый принял за правду (не подвергая сомнениям) рассказ старушки только на том основании, что она жила во время Великой Отечественной. Но ведь во время Великой Отечественной много кто жил: и партизаны, и евреи, и коллаборационисты, и сочувствующие врагу. И власовцы, в конце концов. И у каждого из них рассказ о войне был свой. При этом иногда читаешь мемуары разных людей об одном и том же событии – и не понимаешь, как такое может быть, чтобы это было написано про одно и то же. Абсолютно разные, диаметрально противоположные картины.

Любой конкретный рассказ – это прежде всего автор, растворенный в нём. Ни я, ни не мой знакомый, ни та несчастная старушка не есть исключение из этого правила. Старушка – на исходе своей жизни – могла просто-напросто заместить, оправдать свои годы жизни в немецкой оккупации тем, что немцы всё-таки были не такие уж плохие. Лично я не знаю ни одного человека (не слышала, по крайней мере, ни одного такого публичного признания), который бы честно сказал про свой нехороший поступок: да, я сволочь, и если объективно – то я поступил так потому, что спасал свою шкуру, и мне было плевать и есть плевать на все коллективные ценности, потому что моей задачей является максимально долгое и комфортное физическое дожитие, чего бы это ни стоило. Я готов морально пасть так глубоко, как только этого будут требовать обстоятельства, потому что у меня есть моя физическая жизнь, и кроме неё нет ничего – и быть не может.

Может, кто-то такое слышал? Я – нет. Был у меня на канале один комментатор, который однажды написал фразу «лучше быть сосунком, чем грузом двести», - но довольно быстро он этот комментарий удалил. Хотя я уже собиралась похвалить его за честность и открытость. Потому что мне так проще: сразу понятно, с кем имеешь дело. Но – реакция других на то, что он выдал базу, его быстро осадила – и комментарий он в итоге удалил (более того, потом даже отказывался от того, что вообще писал эти слова). А кроме этого случая никаких подобного рода публичных признаний (тем более на каком-то высоком, официальном уровне) я не знаю. Каждый на своём уровне пытается подвести под свои действия какую-то основательную базу: законную ли, морально-нравственную ли – или какую-либо ещё.

Так что история старушки вполне могла быть попыткой замещения собственных её некрасивых поступков на исходе своего физического существования. Ну вряд ли кому-то хочется уйти на тот свет подонком или предателем для самого себя, а при этом факт – вещь жестокая. То, что тот населенный пункт находился в немецкой оккупации и не оказывал сопротивления захватчикам, - он (со слов, опять же, не моего знакомого) был документально зафиксирован. Заметим также, что ту самую старушку никакие поствоенные советские репрессии не затронули (может, просто не сопротивлялась, да и всё; может, обстирывала немцев, есть им готовила; может, ещё что-то было такое, что не осталось зафиксированным нигде, кроме как в её памяти).

Более того, я на примере своего близкого окружения заметила любопытный момент. Иногда, с течением времени, человек замещает реальный ход событий своей версией. В особенности это касается тех событий, где этот человек сыграл не самую, так скажем, красивую роль. Конечно, не особенно приятно жить с этим осознанием, психика этого не выдерживает. И психика начинает предлагать человеку варианты замещения реальных событий. Потихоньку, с годами, замещённая версия так прочно обосновывается в сознании человека, что порой диву даешься: как такое могло произойти. Часто ситуативный сюр усиливается тем фактом, что ты сам тоже являлся непосредственным участником событий. И когда ты слышишь версию другого участника, то порой только и остаётся, что руками развести. Мол, Вася, да как же так? Мы ж с тобой вместе это делали/видели/слышали. При этом условный Вася рассказывает тебе в глаза какую-то совершенно фантастическую версию, с пеной у рта доказывая, что было именно так. А ведь третья сторона, не зная таких подробностей, может, выслушав Васю, сослаться на него как на первоисточник, верно? Ведь Вася и есть первоисточник, непосредственный участник событий. Но при этом Вася же первый и разгоняет абсолютную ложь. В которую сам свято верит.

Но самое-то главное в чём? В том, что здесь ведь речь шла не о старушке и не о её рассказе. Здесь речь шла о не моём знакомом. Те жизненные истории, собирателями которых мы являемся, - они ведь больше говорят про нас, чем про окружающую действительность. Про то, кем мы считаем себя, а также кто для нас – свои. Ведь если бы у того не моего знакомого свои были действительно свои – те, которые тут, в России, защищали свою Родину, то он бы не воспринял с такой лёгкостью, с такой готовностью слова этой старушки. Он бы задал ей вопросы, он бы пытался докопаться до истины. Которая (истина), вполне возможно, была бы такой, как её и пересказала эта старушка. Но он бы как минимум подверг её слова сомнению. Однако он этого не сделал. Почему? Потому что слова старушки очень хорошо срезонировали внутри его собственных сомнений в том, что свои – хорошие. Он до этого по каким-то причинам много думал об этом – вот что тут самое любопытное.

При этом, сомневаясь в своих, этот не мой знакомый аргументировал всё тем, что он во всём хочет докопаться до объективной реальности. Встать, так скажем, над миром и посмотреть на всё происходящее сверху. На что лично я заметила две вещи: 1) не считает ли он, что это гордыня – встать на место Бога и посмотреть на всех с Божьего места?, и 2) готов ли он лично и на себя посмотреть вот так вот абсолютно объективно, с Небес, так сказать? Ведь вполне может так получиться, что, подглядывая в Божий глазок за «нехорошими своими», в самом неприглядном виде он может высмотреть именно себя… Помните фразу из классики? «Истинное величие судьи - в способности покарать себя». А такие вот люди, как не мой знакомый, основную свою задачу видят в том, чтобы вывести на чистую воду других.

С не моим знакомым, впрочем, ситуация довольно проста. Судя по всему, своих у него нет. Он не нашёл своих – и не успокоился. При этом деликатность его личных обстоятельств состоит в том, что его сын – Герой СВО, погибший в бою. Его сын погиб, прикрывая своим телом тех самых своих, с которыми у его отца – жизненный затык. И почему-то в жизненной коллизии вида «старушка сказала про добрых оккупантов» и «сын погиб за своих» у этого не моего знакомого старушкин рассказ перевешивает Подвиг сына. О чём это говорит? О сыне? О старушке? Нет. Это говорит только – и исключительно – о самом этом не моем знакомом