Яркая косметика Дергачёвой, работницы социальной службы раздражала. Такими же неуместными были её слова – высокомерные, больше, чем надо, громкие. Будто она одна точно знала ответы на все непростые вопросы… Людмила Анатольевна, классный руководитель 6-го А, устало покачала головой, прервала категоричные доводы Аллы Марковны:
- Да не был он таким. Мы здесь, в Новосёловке, всех ребят с рождения знаем. И Максим Мельников был обычным мальчишкой, никаким не волчонком.
Волчонком назвала Максима Алла Марковна, – без конца, как-то торжествующе повторяла это слово, явно гордилась, что именно она нашла такое удачное определение для угрюмого, давно не стриженого мальчишки из 6-го А…
-Ну, как не был, – Алла Марковна победоносно, веером, бросила на стол стопку исписанных листов: – Вот, – все докладные о деяниях вашего Мельникова. Уроки пропускает?.. Каждый день. В старую шахту спускался?.. К тому же – не один, а подбил на такое вопиющее безрассудство приличных мальчиков. У матери Костика Ильина чуть сердечный приступ не случился. В школьном подвале ночевал? Уроки английского языка срывает? Постоянно.
-Урок он не срывал, – негромко уточнила Людмила Анатольевна. – Просто уснул за последней партой.
- Милая моя!.. – Алла Марковна полюбовалась своим маникюром, самодовольно усмехнулась, кивнула на стол: – Да здесь хватит на колонию для несовершеннолетних. А мы его отправляем в интернат. Для него это – благо. И нам с вами – гора с плеч.
Максим исподлобья взглянул на работницу социальной службы:
-Никуда я не поеду.
-Ты сегодня завтракал? – снисходительно поинтересовалась Алла Марковна. – Вот. А в интернате тебя будут кормить четыре раза в день. И в комнатах тепло.
-Дома тоже тепло. Я сам топить умею. И суп сам умею готовить.
... В начале лета был год, как нет отца. Тогда в шахте погибли пятеро шахтёров и двое горноспасателей. Среди них – отец Максима, он был командиром отделения горноспасателей, и крёстный, проходчик. И сразу всё стало другим: их большой и красивый дом теперь казался неуютным и холодным, – даже летом, тут же отчего-то покосилась крепкая, добротная калитка, на веранде осыпалась штукатурка, и что-то случилось с уличным фонарём, – теперь он не светит…
А главное – другой стала мама. Отец называл маму – василёчек мой… За её тёмно-синие глаза. А теперь васильки поникли, блеклыми стали. Максим знал: мама очень старалась держаться. Очень старалась справиться. А когда перестал светить фонарь, устало и горько призналась:
- Ничего не получается у меня, Максим. Не получается ничего, сыночек…
К ним приходили мужики из горноспасательного отряда, шахтёры с «Глубокоярской», несколько раз заезжал Торопов, помощник директора шахты по кадрам и быту, но мать останавливала их, на предложения помочь качала головой. И Максим понимал: она просто не могла представить, что штукатурить веранду или ремонтировать калитку будет не отец, а кто-то другой…
А потом к матери зашла её бывшая одноклассница, Тося Турмышева. С мужем Тося давно развелась, дочку, Веронику, отправила к родителям мужа:
- Это их девка. Вылитая Турмышева. Вот и пусть воспитывают. С меня хватит того, что я родила им её. А теперь мне надо устраивать личную жизнь. А они как думали?
Тося достала из сумки бутылку самогонки. Вздохнула:
- Извелась ты, Настюха. На себя не похожа стала, – вон, почернела вся… а глаза – словно выгорели… А тебе ж – помнишь?.. – все девчонки в школе завидовали. Ну, что глаза такие у тебя… – синие-синие. – Кивнула на бутылку: – Рюмки давай, чего стоишь-то. Да закусить чего-нибудь собери.
- Не пью я, Тося.
- А кто пьёт? Я тоже не пью. А выпить надо, Настюха. Увидишь, – вмиг полегчает. Средство известное.
Тося сама похозяйничала на кухне: быстро поджарила яичницу на сале, сбегала в огород, – там на кустах ещё краснели помидоры, порезала хлеб. Разлила по рюмкам самогонку:
-Первой не чокаемся. Димку твоего помянем. Увидишь, – легче станет.
Максим с беспокойством смотрел на маму и её говорливую подружку: за первой рюмкой последовала вторая, потом третья… Бутылка быстро пустела, а матери ничуть не становилось легче, Максим видел это. Мама тяжело уронила голову на стол, и плечи её затряслись.
Теперь Тося заходила часто, почти каждый день. Не одна, – ещё какую-то подружку с собой приводила. После первой рюмки принималась поучать мать:
- Говорю тебе, говорю… Всё – без толку!.. Не вернёшь твоего Димку! Что ты носишься со своей любовью! Будто воскресишь его, – любовью этой! Учу тебя, учу!.. О себе подумай! Как тень ходишь! – Ухмылялась: – Клин…клином, – слышала?.. Ко мне прапорщик из части ездит. Дружбану его, Вадику, подружайка требуется. И ты оочень подходишь, Настюха. Хочешь, – прямо завтра познакомлю?
Мама поднимала ладони, – словно загораживалась от Тосиных слов:
- Не до того мне.
-Потому что дура. Ты уже не помнишь, как это, – когда мужик есть. Оттого и на себя не похожа.
- У меня сын… Большой уже.
- Вот-вот! – подхватывала Тося. – Большой. Думаешь, когда-то спасибо тебе скажет, – за то, что одна растила его? Не надейся. Моя сестра двоюродная в школе работает, секретаршей у директора. Знаешь, что рассказывает? Что Максима твоего хотят в интернат оформить. Для тебя – как раз то, что надо.
- Приходили они ко мне. Говорили, – про интернат. Я Максима никуда не отдам.
- Подожди-подожди. Хлебнёшь ещё с ним, – сама будешь просить, чтоб забрали. Его, Максима твоего, эта… как там её? – в общем, расфуфыренная такая, из социальной службы, – знаешь, как называет?.. Волчонком. Волчонок и есть: вон, как зыркает. Хлебнёшь ты с ним, Настюха.
… А отец не только штукатурил и проводку чинил. Батя мог и борщ сварить, и выстиранное бельё развесить. И Максима всему учил. Говорил:
- Мы ж мужики с тобой. И мы должны всё уметь. А маму беречь надо. И жалеть.
Поэтому сейчас Максим ещё раз повторил тётке из социальной службы:
-Ни в какой интернат я не поеду.
Продолжение следует…
Часть 2 Часть 3 Часть 4 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»