Красно-серый, остроносый поезд МЦК, быстро набирая скорость, с пронзительным ревом покидал широкую платформу железнодорожной станции. За темными окнами, словно кадры фильма, уносились многочисленные лица пассажиров. Было что-то неприятно щемящее в стеклянном безразличии, застывшем в выражении их лиц. «Ни одного живого взгляда, будто мертвецы!», - с тоской подумал Равик, провожая глазами состав. Когда последний вагон превратился в точку, слившись с индустриальным пейзажем, он с интересом оглянулся.
Платформа, укрытая от непогоды под ярко-зеленым футуристическим колпаком, вызвала ассоциации с произведениями знаменитых фантастов. Доктор Равик зачитывался ими в юности, рисовал в голове марсианские базы, с размахом расположившиеся на безжизненной, красной планете. Представлял себе бесчисленные поля оранжерей под гигантскими куполами, узкие, замысловатые сетки соединительных коридоров, многочисленные средства передвижения, снующие между строениями, разбросанными на большой территории. Тогда, одолеваемый юношеским идеализмом, он свято верил в то, что описанное на страницах фантастических романов обязательно и в ближайшем будущем найдет свое воплощение в реальности.
Потом, как это часто бывает в жизни, судьба вдруг сделала крутой поворот, вовсе не там, и не туда, повергнув юношу в леденящий хаос войны, а вместе с ним и все поколение передовой немецкой молодежи начала прошлого века. Вот так, сначала одна война прошлась безжалостным катком по миллионам человеческих судеб. Затем, когда выжившие, повзрослевшие раньше времени, прошедшие все ужасы Первой мировой, сформировали общность покалеченных и закаленных, но так жаждущих мира и созидания, на мировом политическом горизонте замаячил хищным оскалом призрак новой войны. Тогда они мечтали только об одном, об отсрочке. Раз уж кошмар неминуем, то пусть хоть наступит не так быстро, потому, что в памяти еще очень свежи воспоминания о разрушениях, крови, смерти...
Под зеленым куполом станции «Деловой центр», видимый мир казался раем. Сердце подпрыгивало в радостном предвкушении. Казалось, что огромный, жужжащий город за куском зеленого пластика ждет его, ласкового раскинув в сложном переплетении, широкие руки – магистрали, улыбается миллионами панорамных окон, весело подмигивает сигналами светофоров.
Мимо доктора, щебеча подобно стайке пичужек, прошли несколько юных девушек в объемных, ярких куртках, широких словно персидские шаровары, джинсовых штанах, с длинными разноцветными волосами. Им было лет по пятнадцать не больше. Кричащий макияж на их гладких, молодых лицах напомнил ему парижских проституток накануне Второй мировой войны. Равик пригляделся к девочкам повнимательнее. Нет, это были не представительницы древнейшей профессии, это подружки, скорее всего одноклассницы торопились куда-то, громко обсуждая грядущие девичьи дела.
Девушки прошли, мимолетом глянув на странного мужчину в темной, широкополой шляпе и длинном пальто старомодного покроя с кожаным, потертым от времени саквояжем в правой руке. Еще несколько мужчин и женщин поспешно миновали Равика, едва удостоив его взглядом. Платформа быстро опустела. Доктор, прислушиваясь к своим ощущениям, не спеша шел к лестнице, ведущей к подземному переходу.
Вынырнувшего на противоположной стороне третьего транспортного кольца Равика, оглушила какофония звуков, исторгаемых мегаполисом. Плотный, ревущий, несущийся в обе стороны поток машин, толпы снующих по своим делам жителей. Широкая палитра эмоций на лицах прохожих: от полного безразличия, граничащего с апатией, до ярких проявлений радости, грусти, злобы, отчаяния. У многих в ушах были маленькие приспособления черного и белого цвета. Их владельцы, шагая по улице, громко и оживленно вели беседу сами с собой. Странно, но никого это не удивляло и не настораживало, люди вокруг принимали это как должное. Остальные поминутно доставали из карманов черные глянцевые прямоугольники, в которые тыкали пальцами или прикладывали их к ушам, словно телефонные трубки. Эти тоже разговаривали с невидимым собеседником, полностью погрузившись в диалог.
Доктор Равик снял шляпу и встряхнул ее, сгоняя октябрьскую сырость, набежавшую на темный фетр мелким, серебристым бисером. Дул довольно холодный ветер, впрочем, вполне уместный в это время года в этом городе. Он поднял воротник драпового пальто и огляделся. На противоположной стороне улицы, нависая громадами над остальными строениями, стояли архитектурные исполины Москва-Сити. Особенно привлеки его внимание оранжево-золотая ступенчатая башня, стоящая позади остальных строений, и исполненный в темном стекле, закрученный по спирали небоскреб.
Словно забитые мифическим великаном сваи, небоскребы, плотно прижавшись друг к дружке на небольшом пятачке земли, громоздились, остро диссонируя с окружающей городской архитектурой. Эта картина напомнила ему Нью-Йорк, куда он приехал после Второй мировой войны. Небоскребы нависали над прохожими с обеих сторон пятьдесят седьмой улицы Манхэттена, оставляя на обозрение лишь небольшой прямоугольник голубого как мечта, американского неба.
Равик засунул озябшую руку в глубокий, левый карман пальто и нащупал клочок бумаги. «Третья Красногвардейская улица строение два. Филиал ГКБ им. Боткина. Родильное отделение.», - гласила короткая надпись. Ему это ни о чем не говорило, поэтому доктор, не обращая внимания на движущийся в обе стороны поток людей, озирался по сторонам, пытаясь сориентироваться по табличкам на окружающих домах. «Эх, сюда бы Морозова, он тут пришелся бы как нельзя кстати». Но старого друга рядом не было, Борис так и остался в предвоенных, парижских воспоминаниях Равика. Доктор шел медленно, оглушенный безжалостно раскинувшейся вокруг реальностью.
В этот момент сильный порыв ветра схватил его шляпу и весело понес вперед, шаловливо закручивая ее по спирали. Равик кинулся следом, безуспешно пытаясь схватить головной убор, но октябрьский ветер был настроен озорно и игриво, требуя от доктора большей прыти и ловкости. Засунув бумажку обратно в карман и тут же забыв о ней, Равик прижал саквояж к правому боку и кинулся вдогонку за своей шляпой. Головной убор то планировал, подобно летающей тарелке над головами прохожих, то в угоду ветру, нырял в самую гущу толпы, исчезая из виду.
Доктор уже не надеялся отыскать шляпу в этом хаосе непогоды и толпы пешеходов. Он, спрятав голову между широкими крыльями воротника, озадаченно шел навстречу прохожим, где никому ни до кого было дел. Люди смотрели вперед невидящими глазами, говорили с невидимыми собеседниками, едва ли различая сзади, спереди и по бокам таких же прохожих, как они. И вдруг, словно толпа расступилась, чтобы открыть обзор, Равик заметил метрах в пятидесяти впереди себя женщину. Она стояла на месте, лицом к доктору, прижимая к груди его шляпу. Толпа живым потоком обтекала ее, как горная речка небольшой валун.
Это была самая обыкновенная женщина лет тридцати пяти. В бежевом пальто с широким поясом на талии, красном берете, из-под которого пышной волной выбивались белокурые волосы. Ее широко расставленные, серые глаза, щурясь от ветра, смотрели на Равика холодно, бесстрастно. Бледные, тонкие губы были плотно сомкнуты. Неожиданно во взгляде мелькнуло узнавание, ресницы дрогнули, губы раскрылись. Женщина медленно пошла навстречу Равику.
«Нет, этого не может быть! Она умерла там, в Париже, на моих руках! Этого просто не может быть!», - упрямо повторял себе доктор, приближаясь к женщине. Вмиг толпа прохожих словно отодвинулась на второй план, превратившись в некую декорацию, больше не слышно было сигналов машин, городского шума. В полной тишине они шли навстречу друг другу. Были только глаза, которые начали свой неслышный диалог за долго до того, как мужчина и женщина приблизились.
Они остановились, не сводя взгляда друг от друга, будто зрительный контакт был единственной, хрупкой нитью, связывающей их сквозь пространство и время. И отведи один из них глаза, нить тут же оборвалась бы, разлучив обоих навсегда. Он медленно протянул руку и взял шляпу, поплотнее надев ее на голову.
- Откуда я знаю тебя? – она спросила неслышно, одними губами, но он понял ее.
Равик не ответил, лишь поднял руку и подушечками пальцев осторожно провел по ее холодным губам.
- Молчи, - умоляюще прошептал он, боясь спугнуть чудесное наваждение, - это правда ты? – сердце прыгало от радости, мозг отказывался верить. Сначала его выдернули из небытия, отправив в этот огромный, шумный город, дав странное задание поработать неделю в местной клинике, затем неожиданно подарили встречу с той, о которой он тосковал многие годы. Или это рандеву не входило в планы небожителей, тогда они могут в любой момент опять отнять ее у него?!
Женщина продолжала смотреть на доктора серым, глубоким взглядом. Ветер любовно трепал ее светлые волосы. Что-то теплое, родное просыпалось в глазах. Равик видел, как на смену забвению приходила любовь. Именно так она смотрела на него там, в Париже. И такой приходила к нему потом, в мучительных воспоминаниях. С каждой минутой лицо женщины менялось. Теперь это была его Жоан. Возможно, она сама пока не знала об этом, но так не хотелось потерять ее еще раз.
Равик схватил женщину за ледяные пальцы и крепко стиснув их, уже не отпускал. Так, взявшись за руки, они шли по Кутузовскому проспекту, прижавшись друг к дружке. Два крошечных осколка, две судьбы, гонимые беспощадным ветром перемен, но каким-то чудом нашедшие друг друга в сложном сплетении миров. Впереди показалась Триумфальная Арка. Помпезно высилась она, напоминая о героических событиях почти двухсотлетней давности. Равик остановился и с удивлением уставился на архитектурное сооружение, вдруг напомнившее ему Париж.
Женщина улыбнулась, слегка потянув доктора за рукав:
- Пошли, я знаю неплохой ресторанчик недалеко от Арки, зайдем, согреемся...
- А там подают кальвадос? – с надеждой спросил Равик.
Автор: Гела Стоун
Источник: https://litclubbs.ru/articles/40273-strasti-po-remarku.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
