Если вы мама, то в курсе, как тщательно врачи обследуют каждый закуток вашего тела, пока вы беременны. Как будто мало вам укропа, который именно сегодня ни с того ни с чего начал пахнуть тухлой рыбой. Тот самый укроп, который ваша свекровь пихает во всё, и теперь он весело воняет вам из салата, супа, жаркого и почему-то десерта, которые она заботливо «целый день у плиты с давлением» готовила специально для вас.
И родного мужа, который где-то наелся баранины, пришёл домой и тут же был изгнан: «вон-отсюда-пошёл, да вы все сегодня издеваетесь, что ли!!!» Ибо опытным путём вы определили, что запах баранины мешает вам дышать. Почти как укроп. И теперь вы, голодная и одинокая (муж уехал ночевать к другу), уже в шестой раз идёте доблёвывать свекровин бульон и тот странный укроповый десерт.
Врачи не помогают. Они прилепляют к вам датчики. Выкачивают из вас литрами кровь. Заставляют писать в баночку и ругаются по любому поводу: то вы слишком мало жрёте, то слишком много весите. То вот, нате вам, — «сыпь непонятной этиологии», которую на седьмом месяце моей многообещающей беременности на мне нашла врач.
Она вертела меня в разные стороны, щупала за пятна, мерила их линейкой, нюхала, хмыкала, после ушла к столу, что-то писала, куда-то звонила. Потом всучила бумажку: вот тут (ткнула пальцем) и тут (ещё раз ткнула) надо подписать.
— Кому? Мне?
— В КВД!
Ну приехали.
Рыжий в животе возмущённо пихнулся.
Я знала про КВД, что туда ходят наркоманы, всякие там проститутки и другие — с ЗПП. А я не такая. Мне туда зачем? Но пятна… и мысли о бабушке-враче, медицинском справочнике, лишае и проказе.
И я пошла.
Пришла. Вскарабкалась (без лифта) на 4 этаж. В коридоре ни души. В маленьком узком кабинете за очень большим столом торчит очень маленький паренёк: из-за стола видна только его голова и немного шеи. Он молоденький совсем, лет 25-ти. Увидел меня, пузатую, сделал страшные глаза и совсем сполз.
Говорю ему:
— Здрасьте, мне нужно, чтобы вы кое на что посмотрели и вот тут подписали.
И сую ему бумажку: вот тут (тычу пальцем) и тут (снова тычу).
Пауза.
— А на что смотреть? — спрашивает тихо.
— На пятна.
— Пятна? — он совсем поник.
— Ну да. Можно не смотреть, если не хотите. Можно сразу подписать.
— Нет уж, показывайте! — сказал он и весь покраснел.
Ну, я и показала.
Он смотрел. Всё смотрел и смотрел. Щупать не стал, вертеть не стал. Мерить, нюхать, хмыкать и звонить тоже.
— Я не знаю, что это. Я тут второй день всего, только медицинский закончил.. Но у меня есть справочник… с картинками. Давайте поищем похожие?
— О, — говорю. — В этом у меня опыт большой. Я уже много чего находила.
— В чём именно, — говорит, — опыт?
— В диагностике, — уклончиво так отвечаю.
— А вы тоже врач? — обрадовался, весь воспрял.
— В некотором роде… практически.. ДА, — и нетерпеливо листнула справочник.
Мы искали. Перебрали кучу картинок с разными пятнами, буграми и прочими дерматологическими ужасами.
Ничего даже близко похожего.
Он совсем сник. Я снова протянула ему бумажку:
— Давайте вы просто подпишите, а там разберёмся.
— Ну как же потом, так же нельзя.. а если это… Ох… меня же наругают... — уткнулся в мою бумажку и вдруг изрёк:
— Витилиго!
— Чего??
— Тут написано: подозрение на витилиго. Нужно подтвердить. Или не подтвердить….
Мы снова полезли в справочник. Нашли нужные пятна.
— Не похоже... — изрёк он.
— Гениально! Так и пишите: не витилиго. И подпись!
— Это мой самый первый диагноз! — улыбнулся. — Спасибо вам!
И подписал.
А я пошла домой как есть — со всеми своими пятнами, без диагноза и с тёплым чувством, будто я сделала что-то очень хорошее.
